ЕВРАЗИЯ - Миллион хантов

В знак благодарности за проникновенное слово о ливах – почти исчезнувшем финно-угорском народе – журналист из Ханты-Мансийска, дочь оленевода – сестра стихии Ульяна Молданова подарила мне тряпичную хантыйскую куклу-оберег Акань, изображающую женщину в национальной одежде.

В последние годы ливов оставалось на земле лишь несколько человек, но они старались сохранить себя народом. И хантов, соплеменников Ульяны, на белом свете осталось только 22 тысячи человек – уже мало по сравнению с миллионными народами, но еще много по сравнению с ливами!

Но ханты и не торопятся в «цивилизацию», потому что не могут оставить в социальном небытии своих духов, задержавшихся в эпохе язычества. Боги – тоже соплеменники хантов.

И я задал себе парадоксальный вопрос: а могут ли тающие ханты когда-нибудь стать миллионным народом? Может быть, ханты сегодня и есть миллионный народ, если к официальной статистике добавить их предков, которые, по представлению хантов, не умерли, но непременно возродятся «в следующей жизни»? А если к этой «статистике» добавить хантыйских духов, богов, то ханты, должно быть, многомиллионный народ?..

Для физически малочисленного народа важно ощущать себя духовно многочисленным – вопреки статистике. И потому ханты самоотверженно остаются в мире – вместе со своими вечно живыми предками, духами, богами. Вместе со священными – тоже живыми – деревьями, полянами, мысами, озерами. Предки и природа – живые, они – часть народа, потому что и современные ханты не покинули их.

Народ не может выжить в суровом мире без преодоления своей малости. У мира нет жалости к малочисленным, в мире нет сочувствия к слабым. Нельзя быть слабым и «малочисленным». И хантам важно знать о сочувствии к ним суровой земли, о жалости холодного солнца. И важно знать о любви «дядюшки-грома», кем и поныне остался гром в сердце Ульяны – с тех пор, когда в ее детстве гремел над чумом.

И тот же «дядюшка-гром» – один из хантов, потому что явления природы – соплеменники хантов. Их, породненных с природой, действительно больше, чем зафиксировала официальная статистика.

И гром не перестанет быть хантом, пока есть этот народ под грозовым небом, пока этот народ ответственность за свое бытие возлагает на стихию, а ответственность за бытие стихии возлагает на себя. Потому и вся Вселенная для хантов – тоже хант. А в другой Вселенной ханты, может, и не выживут – где им еще взять величие, как не в приближенной к себе великой стихии!

Это многочисленные народы вроде бы способны в себе генерировать стихию, завоевывать новые земли, поворачивать вспять реки, бурить скважины в мерзлой земле. И это дает основания иным народам планеты агрессивно гордиться своей большой численностью, «историей», культурой, вероломно захватывать земли и государства других народов. Но все бренно – кроме вечной стихии, с которой породнились малочисленные народы. Бытие живой грозы и солнца, метели и ливня – национальная история северных народов. Вся родная природа – их оберег.

Так и рыдание метели, шелест травы, шум тайги, звонкое сверкание снега – это язык северного народа. Ханты сочиняют собственное, жизненно необходимое понимание языка стихии – своего предка, явлений природы – своих соплеменников. Потому сегодня не только метель, деревья, озера и мысы здесь – ханты, но и сами ханты – из рода снега, озер, деревьев и грозы.

И солнце для хантов – родное, знающее только о них. Так люди стремятся к признанию их самой Вселенной, к обретению всемирного значения. Если о тебе знают солнце, гроза, тайга, то можешь ли ты быть потерянным на обочине мира, можешь ли быть «малочисленным»! Сама природа помогает малочисленным народам сохранять их человеческое достоинство, потому что природа в равноправном союзе может существовать только с достойными людьми, способными воспринимать ее – как живую, но не с теми, для кого природа – только источник ресурсов, то есть – материального обогащения.

Возле суровой природы людям было необходимо иметь много богов, чтобы по отдельности раздобрить и озера, и пастбища, и грозу, и все небо. Было жизненно необходимо сродниться с природой так же, как с соседом по чуму, по стойбищу, говорить с природой, договариваться о мирном сосуществовании, привлекая к этому и богов-миротворцев. Это необходимо и сегодня, в условиях современного информационного мира, когда наука уже по-своему объясняет сущность явлений природы. Но ханты не будут хантами, если признают вечно живую, сочувствующую им природу «неживой материей».

Когда свирепствует засуха, буйствуют лесные пожары, как это случилось в центральной России летом 2010 года, невольно возникают вопросы: способен ли договориться «просвещенный» человек с «дикой» природой? И такая ли уж дикая – стихия? Или жестко просвещает она гордого человека, стремящегося перехитрить стихию, властвовать над ней?..

Ханты вроде бы отстают от истории, пропадают на ее задворках, наивно вверяя смыл существования «дикой» природе. Но они держатся «за старое», то есть – за свою традиционную философию, за свое язычество потому, что у них мало сил для существования в напряженном контексте мировой истории, в контексте человека-человечества, уже давно начавшего разговор с единым Богом, пытающегося разгадать его великие замыслы.

Но ханты и не торопятся в «цивилизацию», потому что не могут оставить в социальном небытии своих духов, задержавшихся в эпохе язычества. Боги – тоже соплеменники хантов. Вновь и вновь вспоминая о том, что ханты – соплеменники грома, солнца, дерева, метели и священного мыса, с которым говорит холодная и умная вода, и я ощущаю себя соплеменником земляничной поляны на своей родине – в Поволжье, соплеменником грозы и ливня над этой поляной.

Почитание хантами мыса больше, чем Иисуса Христа, уже пришедшего к ним, также свидетельствует о кровном родстве народа со стихией. Что же, страдание земли было прежде страданий Христа. Ханты верят, что на небе Иисус Христос и Турум – их верховный бог – поймут друг друга. Возможно, Христос здесь тихо молится о хантах, но не прерывает громкого шамана, не мешает хозяйскому грохоту «дядюшки»-грозы. Христос переживает о людях Бога, пришедшего к ним в знакомых явлениях природы. Иное явление Бога для них – преждевременно или вообще неуместно. А духи мыса, озера, поляны тоже всегда вместе, потому на земле и не заканчивается животворящая гармония.

Но священная земля хантов страдает и сегодня, будто распятая теми, кто бурит нефтяные скважины там, где живут боги. Руководитель Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации Сергей Харючи напоминает о том, что «40 процентов оленьих пастбищ сегодня испытывают стрессовое воздействие промышленных объектов, приводящее повсеместно к их загрязнению, деградации и выводу из оборота». Нам необходимо понять землю хантов – понять как живую и мудрую, сочувствовать именно такой земле. Много священных мест на родине хантов – это значит, что ханты сочувствуют своей земле.

Позволяя варварски выкачивать энергоресурсы из священных мест коренных народов этой земли, Россия лишается собственных метафизических ресурсов сакрального бытия.

Ханты не покидают свой идеальный мир мифов, но тем временем этот мир вечных богов и духов – ветшает, разрушается, народ продолжает исчезать. Предстоит расставание с богами, будто и они, прозревшие, стремятся в «цивилизацию». Будто и они узнали и признали то, что Бог един, а они лишь «исполняли обязанности» Бога в конкретных условиях бытия данной части человечества, когда людям не хватало тепла и света для осмысленного приятия неделимости творения мира. Это хантыйские боги в изгнанье плачут о своем народе, необратимо уходящем от них, а не метель рыдает возле чума. Важно слышать богов, слушая голос природы. И я сегодня слышу северных богов с центра России.

Более того, не умирают ли все-таки северные боги – потому еще меньше становится малочисленных народов, богоизбранно оказавшихся в центре великой вселенской битвы духа и капитала? Или устали боги противостоять тем, кто выкачивает живые соки из земли хантов? Если земля – живая, священная, божественная, то значит, вместе с нефтью и газом «недропользователи» часто варварски выкачивают кровь Бога?..

Миру нужны «энергоресурсы», хантам нужна родина. Только с родиной для хантов связано национальное существование под солнцем, которое тоже – великий хант. Истина испытывает мир на справедливость, разместив на богатых землях крохотные народы, за которыми – сама природа, сами духи земли, сами языческие боги и сам Творец Вселенной!

А истина, поселившаяся в чуме, растерялась. И я за тысячи километров слышу, как возле чума метель, рыдая по-хантыйски, умоляет истину – восторжествовать и на стойбище, и во всем мире, отстоять Божью справедливость, победить. Я слышу так, потому что – соплеменники стихии только от стихии могут ждать истинного заступничества.

Но им вряд ли следует в XXI веке увлекаться своей «малочисленностью», экзотичностью. В нарочитой, политизированной этнической «экзотичности» боги деградируют, становятся потешными, теряют свои основы, свою истинность, могущество, а вместе с богами деградирует и мельчает народ.

Мелко становится вокруг, из жизни людей уходит великодушие, значительность смыслов и замыслов, без которых все человечество оказывается на мели, как великанша-рыба из поэзии северных народов. Русский поэт Николай Рубцов писал: «Боюсь, что над нами не будет таинственной силы, Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом». Великанша-рыба, устремленная вместе со всеми «чешуинками»-народами в глубины общечеловеческой истории, садится на мель, потому что уходит из мира ощущение вечности. Для многих Бог – уже ушедший, потому царит на земле, в том числе – и на земле хантов, вседозволенность «сильных мира сего»…

Мир, обосновавшийся в иной цивилизации, не вернется к хантам, не примет на веру их язычество. Ханты не догонят по-иному просвещенный мир. Только Россия, продрогшая на смертельном морозе, ждет своих хантов возле чума, чтобы без них не отправляться в путь. Россия, чья природа – извечно живая и одухотворенная субстанция, пишет законы «о защите исконной среды обитания и традиционного природопользования» северных народов, потому что эти места сегодня – озябшее сердце самой России. Потому и продолжает Россия своей современной цивилизацией защищать устаревшую, но жизненно родную цивилизацию «коренных малочисленных народов» – наших соотечественников.

Но малочисленным народам сочувствует не та «Россия», которая выкачивает из тундры ее недра и корежит священное пространство северных людей. Им сочувствует другая Россия, которой и самой трудно выживать в капиталистическом мире, отвергающем справедливую сущность России, ее человеколюбивую правду. Нечто чужеродное, излишне меркантильное вторглось и в живую жизнь России и разрушает ее. Обветшала, умирает, как и языческие боги, деревня – родина России. Потому и вся Россия сегодня – как любой ее малочисленный, тающий народ.

А позволяя варварски выкачивать энергоресурсы из священных мест коренных народов этой земли, Россия, провозгласившая себя единой, сама лишается и собственных метафизических ресурсов сакрального бытия под живым, всевидящим солнцем. Потому сегодня и я – верящий в то, что земля – живая и небо живое, пишущий стихотворение «Тундра», ощущаю себя «представителем малочисленного народа»:

В тундре зябнет время возле чума

И прячется от холода в метель.

И дух России здесь в тяжелых думах

Среди метели белой поседел.

Не оттого ли как родное племя

Мне дорог малочисленный народ,

Что в тундре и мое замерзло время –

И потому оно не настает?..

А кукла Акань видит своих хантов. Глаза закрыты – чтобы оставаться в спасительном язычестве, от которого вроде бы далеко ушел остальной мир. Не видеть того, что ханты исчезают, а видеть Бога – просто веря в него.

Сейчас кукла, кажется, великодушно улыбается, видя то, что я пишу о хантах – как о непременно миллионном народе, чье величие, должно быть, признано самой стихией.