Ржавая велосипедная педаль против гламура

Александр Секацкий - один из немногих современных философов, объединивших в своём лице черты академического учёного и публичного мыслителя, действующего в широком контексте современной культуры и занимающего яркую общественную позицию. Имея степень кандидата философских наук, Александр Секацкий совмещает преподавание на кафедре социальной философии Ленинградского государственного университета с консервативно-революционными инициативами в рамках идеологической группы «петербургских фундаменталистов». Его книги, написанные в яркой публицистической манере, помимо серьёзного научного интереса несут заряд оперативной общественной мысли.

В силу своего во многом уникального качества, философ Секацкий нередко предпочитает хмурым сборищам академического сообщества - этого «надёжного убежища бездарностей» - площадки публичных дискуссий. В этих форматах находит проявление ещё одна важная черта автора - внимание к актуальным тенденциям мысли и культуры в целом. Совсем недавно как раз на одной из таких площадок - в эфире ток-шоу Александра Гордона, посвящённого явлению гламура, состоялась в буквальном смысле схватка между философом и наиболее навязчивой представительницей и пропагандисткой данного явления - телеведущей Тиной Канделаки. В ответ на сухой философский приговор в отношении культурной ценности гламура, светская «штучка», смутно уловив в его построениях угрозу легитимности собственного статуса, резко нагрубила оппоненту. В силу некорректности не будем приводить здесь этот фрагмент, однако «уровень» Канделаки можно определить по другому фрагменту той же программы, приведённый ЖЖ-юзером  elogim в своём блоге:

«Тина Канделаки в передаче Гордона перебивает Александра Секацкого:

- Какой Ваш любимый писатель?

– Ну, Иммануил Кант.

- Эмануэль Кант?

Не хочется верить, что она не знает, как зовут Канта. Кажется оговоркой почти по Сталину: «Наш великий русский писатель Гегель». Хотя, скорее всего, не знает. Секацкого жалко. Это не его аудитория. Гордон представляет его, как свадебного генерала. И просит не обижать, а выслушать. Впрочем, Секацкий сам виноват. Надо было понимать, куда шел. Все, что он говорил – не то. 

Сократ на его месте изъяснялся бы так:

- Сказанное здесь не имеет никакого смысла, ибо произнесенное как справа, так и слева служит одной цели – рекламировать новый глянец. В этом занятии участвуют все, и те, кто ругает журнал и гламур, и те, кто их хвалит – Шевченко, Гордон, Собчак, Канделаки. Им платят за каждое упоминание глянца. Вне зависимости от плюса или минуса. В меньшей степени, видимо, в этом участвуют Скляр, и журналисточка, похожая на комсомолку. Сейчас все они пойдут за кулисы и пересчитают свои барыши. Шевченко, конечно, потребует больше положенного, мотивируя тем, что, дескать, рвал глотку сильнее. Моя задача, как философа, заключается в том, чтобы рассказать вам всем что это из себя представляет. Всем, сидящим в зале, и всем, смотревшим передачу по телевизору. Спасибо за внимание.

Сказанное, естественно, стерли бы. Его бы, естественно, побили. Но это были бы слова философа».

В строгом соответствии с публичным статусом философа данная тема получила значительный резонанс в кругах богемы и интеллектуалов обеих столиц. Как сообщает портал Евразийского союза молодёжи, в Москве единомышленники Александра Секацкого организовали уличную акцию с целью заклеймить гламур и его проводников в качестве не просто вздорного и бессодержательного, но безнравственного и общественно опасного явления. Сам же Секацкий ассоциирует гламур со словом фальш: «Мне кажется, еще одно очень важное слово, органично связанное с идеей гламура, это слово "фальшь". Дело в том, что с эстетической точки зрения гламур – это красота, остановленная в точке ее абсолютной безжизненности, то есть это чучело красоты. И это чучело красоты противостоит так называемому остальному, противостоит искусству» - считает Секацкий.

Но этой фальши, безжизненной красоте, по мнению философа, противостоит как раз нечто более живое и естественное. То, что сам гламур определяет понятием мусор. Выступая однажды на конференции «Познающий, созидающий, верующий», петербургский фундаменталист высказал мысль, что Исус Христос приходил к людям, которые были отребьем древнеиудейского общества, к рыбарям, мытарям, блудницам, к калекам, смердящим, и именно из этой сферы возникла новая цивилизация, основа новой церкви, которая стала в последующем доминирующей.

Исходя из этой логики, Секацкий предлагает искать истину и новую среду среди городских окраин, панков, кибер-панков, скинхедов, отребья, маргиналов, заброшенных спальных кварталов, считая, что среди отверженных, которые представляют из себя отходы современной цивилизации, и должно совершиться второе пришествие.

Секацкий воспел мусор как единственное, что является неподдельным в современном обществе, потому что никому в голову не приходит и не придет подделывать мусор. В этом он увидел последнее зерно подлинности. Особенно поразил тогда философскую аудиторию гимн ржавой велосипедной педали, которую в своем докладе осуществил господин Секацкий, сказав, что ржавая, ненужная велосипедная педаль гораздо более эстетична, осмысленна, самобытна и наделена смыслом, нежели искусственное гламурное, блестящее стеклом и бетоном, - поскольку за миром гламура стоит обреченность нынешней цивилизации, а ржавая велосипедная педаль - это знак грядущего - пишет портал Неновости.ru.

Этой же самой теме, а помимо неё - всему кругу проблем современного состояния «производства смыслов» посвящена и статья Александра Секацкого «Эстетика в эпоху анестезии». В ней он в частности утверждает:

«Упадок жизненных сил сопровождает глобализацию и одновременно является ее содержанием. Симптомы анемии видны повсюду — претерпел изменения даже феномен толпы. С одной стороны, безусловная демократизация духовных ценностей (массовая культура) не уступает процессу политической демократизации и даже опережает его. “Восстание масс”, о котором возвещал Ортега-и-Гассет, свершилось и закончилось безусловной победой этих самых масс. Но поколение победителей не сохранило преемственности с теми, кому выпала основная тяжесть борьбы. Что-то не видно шумного торжества победивших бюргеров: “бюргеры” тихи, анемичны и лишь по команде открывают рты и рукоплещут. “Толпа”, описанная Тардом и Лебоном, более не встречается на территории Европейского континента. Включенные в нее индивиды теперь сохраняют свою атомарность, и это, пожалуй, самый яркий симптом наступления тотальной анестезии.

Мгновенное коллективное тело, сплавлявшее индивидуальные воли в единую волю квазисубъекта — пусть тупого и ограниченного, но зато крайне энергичного, — получается теперь очень вялым и вообще рассыпчатым (диссипативным). Прежде толпа вызывала опаску и недоверие, в ней видели передвижную колыбель фашизма, сокрушительную, деструктивную силу. Теперь кинетической энергии хватает лишь на какой-нибудь “день города”, карнавал или пивной фестиваль — однако радоваться такому смягчению нравов было бы преждевременно.

Вялый синтез коллективного тела вызван извращенной формой заботы о себе. Внедренный до инстинктивного уровня запрет причинять неудобство другому идет вовсе не от великодушия, а напротив, от малодушного опасения обнажить и обнаружить полноту присутствия. Утраченный навык бытия перед лицом Другого, необходимый и для аутентичности собственного бытия, конечно, не дает “пробудить в себе зверя” — но результатом является общее полусонное состояние. Легкая конвертируемость собственных прав в точно такие же права первого встречного указывает на одномерный режим das Man-присутствия. Бодрийяр в данном случае вполне прав: самой тщательно скрываемой фигурой коллективного бессознательного является наступившая, наконец, всеобщая друг другу ненужность. Лучше уж вывести на поверхность утаиваемый ранее “секрет” капитализма (эксплуатация под видом заботы), лишь бы не выдать главную военную тайну — взаимную беспомощность и незаинтересованность в обмене присутствием.

Таким образом, предварительный диагноз наличного состояния фаустовской цивилизации прост — анестезия. Почти все резонаторы чувственности обесточены, не исключая и инстинкта самосохранения. Кризис витальности предопределяет многие другие планетарные кризисы, которые тщательно скрываются ложно ориентированным алармизмом и всегда декларируемой готовностью к компромиссу (так теперь принято называть капитуляцию). В сущности, именно анестезия граждан и вызванный ею паралич всех институтов гражданского общества на фоне неуклонно расширяющейся контрколонизации в действительности и представляют собой содержание глобализации. По инерции еще сохраняются демократические институты, этническая самоидентификация европейских народов, но возобновления основ не происходит».

Вялый синтез коллективного тела, символом которого становится гламурная искусственная кукла Канделаки, вызван извращенной формой заботы о себе. Тела без органов.

В конце времён всё перевёрнуто с ног на голову.

Эрнст Плиев