ЕВРАЗИЯ - Статус-кво распределения благ

Власть, по определению, есть концентрация контроля над многими в руках немногих. Все не могут иметь власть. Если все имеют власть, тогда ее не имеет никто. «Вся власть принадлежит народу» - всего лишь лозунг, а лозунги формулируются так, чтобы ни у кого не было возражений. Возражений не возникает по той простой причине, что лозунги не имеют никакого конкретного содержания. Лозунги существуют для масс, а управляющая элита видела и видит народ так, как это было во все времена, начиная с Аристотеля, который говорил: «Массы людей - рабы по своей природе, и, когда их освобождают, то оказывается, что они лишены интеллектуальных и моральных стимулов, необходимых для принятия ответственности за свои поступки».

Демократия использует систему общественного договора, при котором каждый ради своих экономических интересов готов пожертвовать частью своих свобод как индивида и гражданина и добровольно передать власть в руки «избранных».

Общество во все времена стояло перед дилеммой свободы и эффективного управления массами. Действительная же власть народа всегда обращалась во власть стихии плебса - в анархию, в которой погиб Древний Рим и захлебнулась в крови Французская Революция. Таким образом, порядок для общества необходим - без него отношения между людьми и социальными классами превращаются в хаос.

Авторитарные и тоталитарные режимы создают порядок силой. В отличие от них демократия использует систему общественного договора, при котором каждый ради своих экономических интересов готов пожертвовать частью своих свобод как индивида и гражданина и добровольно передать власть в руки «избранных». Демократические общества появились в XIX веке - веке развития капиталистической системы, когда демократия стала необходимостью. Без нее нельзя было реализовать экономические задачи, которые могли быть выполнены лишь в условиях свободного индивидуального предпринимательства, т. е. свободы экономики, требующей признания индивидуальных прав граждан.

В рыночной экономике все должно покупаться и продаваться, в том числе и сама демократия, поэтому кандидат во власть выставляется на аукцион, и покупателем становится тот, кто больше даст. На выборах избиратель «покупает» подходящего кандидата в надежде на то, что «избранный» выполнит свои предвыборные обещания. Но в практике политической жизни предвыборные обещания никогда не выполняются, так как реальным покупателем являются не массы избирателей, дающие кандидатам средства на проведение избирательной кампании, а те силы, которым принадлежит экономика страны. На политическом аукционе не массы избирателей покупают кандидата - кандидата покупают те, кто дает наиболее высокую ставку. Естественно, что кандидат, получив власть из рук экономической элиты, следует воле тех, кто его купил. Это и есть истинная демократия свободного рынка.

После выборов избиратели могут лишь наблюдать за тем, что происходит - изменить они уже ничего не могут. Потому что сила у реальной власти - государства, слившегося с системой крупнейших корпораций.

Для того чтобы механизмы воплощения решений, принятых политической и экономической номенклатурой, были эффективны, иллюзия участия масс в спектакле демократических выборов должна быть достаточно убедительной. Вильям Пэнн, лидер общины квакеров XVIII века, создавший американский штат, носящий его имя - Пенсильванию, именно так и говорил: «Дайте возможность людям думать, что они правят, и тогда они будут управляемы».

В теории демократия предполагает равное политическое представительство различных групп населения в управлении обществом и постоянный переход власти из рук одних групп населения в другие. На практике власть концентрируется в процессе схватки за привилегии внутри элитарного круга и постоянно обновляется наиболее агрессивными представителями низших классов.

США имеют двухпартийную систему, и, теоретически, власть переходит от одной партии к другой. Но реальная власть в стране принадлежит Большому бизнесу, а республиканцы и демократы - это одна партия, партия бизнеса с двумя фракциями, представляющими его интересы в различных секторах экономики.

Если у кого-то возникнет иллюзия, что это не так, то история легко разрушит этот миф. В условиях фермерской Америки, какой она была во времена формирования того, что нынче и известно как Соединенные Штаты Америки, государство было слабым не столько в результате ограничений возможностей власти Конституцией, сколько потому, что на необъятной территории нового континента государство не обладало реальным контролем над индивидуальной инициативой миллионов, не принимавших никаких законов, кроме закона выживания в условиях дикой природы.

В последующий период, когда основное население страны составляли не только фермеры, но и работники мануфактур, и торговцы, соединявшие производителя с покупателем, а бюрократизация, вторжение государства во все сферы общественной жизни только начиналось, непосредственные отношения между всеми участниками общественных процессов еще сохранялись, что предоставляло свободу решений и действий большинству.

Недаром Алекс Токвиль в первой трети XIX века говорил об американской рыночной демократии как о самоуправляющемся обществе: «Когда вы вступаете на американскую землю, вы оказываетесь в центре буйствующей толпы. Тысячи голосов слышны одновременно и каждый заявляет о своих правах. Это звуки общества, которое управляет собой само, без вмешательства государства».

В течении почти двух столетий, пока Америка была страной фермеров и мелких мануфактур, государство не обладало реальной властью. Условия американской жизни того времени давали свободу «буйствующей толпе». Тем не менее, один из отцов-основателей США, Джеймс Мэдисон, понимал опасность, которую представляет это буйное стадо для сформировавшейся к тому времени экономической элиты: «Основная задача правительства - защита состоятельного меньшинства от большинства, и так как те, кто будет добывать средства жизни своим трудом, будут тайно надеяться на равное распределение благ, ... необходима политическая и экономическая власть, которая будет гарантировать сохранение статус-кво, гарантировать, что богатства никогда не перейдут в руки тех, кто мечтает о равном распределении благ».

Мэдисон был человеком эпохи, которая верила в мудрого государя и в просвещенную, озабоченную благополучием народа элиту, управляющую страной для всенародного блага. Но, наблюдая трансформацию элиты в условиях свободной экономики, в конце своей жизни Мэдисон пришел к другому взгляду на состоятельное меньшинство: «Они, безнаказанно нарушая законы, обкрадывают население, запускают руки в общественные доходы и держат правительство в постоянном страхе, угрожая переворотом и сменой всего руководства в случае неподчинения их интересам».

Так или иначе, в итоге в Америке «хозяевами жизни» стали корпорации, и, хотя поле деятельности для индивидуального предпринимательства всегда сохранялось, оно отодвигалось на дальнюю периферию экономической жизни, в которой можно было заработать на жизнь, но доступ к наиболее прибыльным формам экономики был только у корпораций. Тем не менее, иллюзия власти большинства в экономической и политической жизни сохранялась, и ее, эту иллюзию, тщательно поддерживали те, в чьих руках сконцентрировалась реальная власть над жизнью общества.

В течение многих десятилетий в США выполняются тысячи социологических исследований в попытке понять всю сложность общественных процессов. Но исследований, показывающих механизм того, как богатые становятся богатыми, почему они обладают властью, и почему бедные остаются бедными, и не имеют власти, не существует.

В условиях сложной многоступенчатой структуры индустриального общества концентрация экономической власти становится абсолютной необходимостью.

Частичным ответом на этот вопрос может быть закономерность связи между продуктивностью труда и уровнем распределения богатств. Чем большим богатством владеет элита, тем большей властью над обществом она обладает. С повышением производительности труда доходы элиты увеличиваются, и концентрация богатства наверху социальной пирамиды дает ей еще большую власть над обществом.

В наши дни в США (да и не только в них) наверх поднимается все большее количество людей, что создает видимость справедливого распределения доходов, укрепляет систему поддержки существующего статус-кво, тем не менее, обладание достаточно высоким экономическим статусом значительной части населения вовсе не предполагает их влияния на государственную политику.

Реальной властью обладают лишь несколько десятков тысяч человек, связанных между собой сложной сетью экономических, политических, культурных и семейных интересов. Это те, кто имеет значительное влияние в государственном аппарате, индустрии, торговле, финансах, военно-промышленном комплексе, средствах массовой информации, медицине и образовании.

В условиях сложной многоступенчатой структуры индустриального общества концентрация экономической власти становится абсолютной необходимостью. Индивидуальное предпринимательство в высоко технологичных сферах производства может привести к хаосу. Только экономическая власть, сконцентрированная в руках немногочисленной группы высшей номенклатуры, позволяет вести плановое хозяйство, осуществлять не только полный контроль экономики, но всей жизни общества. А контроль может быть эффективным лишь при высокой концентрации средств производства и контроля над конкурентной борьбой.

В начале XX века хозяева крупных корпораций называли себя «капитанами индустрии», считая, что если они стоят у руля корабля-общества, то только они и знают порт прибытия. В 1929 году крах экономики показал, что корабль шел сам по себе, у руля никто не стоял. Сегодняшняя элита бизнеса также считает себя рулевыми экономики, правда, снимает с себя ответственность тем, что объявляет себя художниками, творцами нового богатства, их искусство - это искусство делать деньги. В итоге корабль, так же, как и в 1929, идет сам по себе. Куда он зашел, мы все видим благодаря постоянно бушующим экономическим кризисам.