ЕВРАЗИЯ - Национализм без националистов

Носителем суверенитета и единственным источником власти в России является народ. Так записано в самом начале ныне действующей конституции, в ее третьей статье. Не будем пока задаваться вопросом, так ли это на самом деле. По примеру нашего президента-юриста обратим внимание на букву закона.

«Мы» – это не сумма отдельных индивидуумов, и не класс, «мы» - не только этнос или конфессия или совокупность граждан государства.

Итак, пожалуй, впервые в нашей истории высшим и полновластным политическим субъектом, сувереном, правителем, провозглашается не монарх, не тот или иной класс, не «руководящая и направляющая» партия, а народ в целом. Народ как источник власти первичен по отношению к государству и его институтам - президенту, правительству, палатам парламента и т. д. Он «главнее» государства, так как именно народ учреждает государство, которое должно действовать в соответствии с его суверенной волей.

Однако, любой здравомыслящий человек не может не заметить, что за пятнадцать лет, прошедших после принятия конституции, это ее положение - базовое и начальное - так и осталось на бумаге. Очевидно, что на принятие решений в государстве влиял и влияет не народ, и даже не государственные институты, а те или иные экономические или бюрократические группы. Народ является не субъектом власти, а объектом политтехнологических манипуляций - тогда, когда «народное волеизъявление» требуется для легитимации какого-нибудь решения, принятого власть предержащими. Следовательно, конституционное положение о верховенстве народного суверенитета надо считать не данностью, но заданием. Носителем суверенитета и единственным источником власти в России должен являться ее народ.

Но для того, чтобы стать волевым властвующим субъектом, нам, народу, необходимо осознать себя как единую и нерасторжимую общность. И, в первую очередь, необходимо ответить на фундаментальный вопрос: «Что именно следует считать народом, что нас объединяет?» «Кто мы?» Вопрос о нашей коллективной идентичности – вопрос в первую очередь идеологический.

В этом отношении весьма интересными представляются рассуждения известного русского философа и публициста Александра Дугина, который в одном из недавних своих выступлений заметил, что, по сути, ни одна из наиболее распространенных идеологических схем не дает ответа на вопрос «Кто мы?»

Вряд ли здесь поможет либеральный подход, ведь либерализм, в основе которого лежит идея отдельного «Я», обособленного индивидуума, исключает всякое «Мы». Коммунистическое представление о «мы» базируется на представлении о классовой идентичности – тоже отпадает.

В момент наивысших испытаний, когда всему нашему существованию угрожает опасность, мы сплачиваемся отнюдь не по классовому принципу. Во время Великой Отечественной войны наши деды воевали в первую очередь за Родину, а уже потом - за Сталина, и совершенно точно – не за Коминтерн (который, не забудем, был распущен Сталиным в 1943 году).

«Мы» - это не в последнюю очередь этнос, та биологически-родовая общность, к которой каждый принадлежит от рождения. «Мы – великороссы», «мы – татары», «мы – тувинцы». Но «мы» не исчерпываемся лишь этнической принадлежностью. В противном случае, придется заявить, что те же татары, или якуты, или финно-угорские народы русского Поволжья и русского Севера, с которыми великороссы веками жили в нерасторжимом единстве - это «не мы», «не наши». Или, скажем, что Кутузов – «наш», а Барклай-де-Толли и князь Багратион – «не наши». Великоросс Достоевский «наш» (да и то вряд ли, ведь его род происходят от белорусских шляхтичей), а малоросс Гоголь – «не наш».

«Мы» - это и этнос, и то, что выше этноса.

Можно сказать, что «мы» - это «все граждане Российской Федерации». Действительно, существует стремление превратить утверждение «мы – граждане РФ» в базу некоего гражданского национализма. Это заманчивая идея - объединить население по образу и подобию европейских «государств-наций». Но, очевидно, что даже во Франции – в стране, которая первой отождествила нацию с гражданством, эта идея стала пробуксовывать: арабы, живущие во Франции, отнюдь не стремятся отождествить себя с французским народом.

Российская Федерация, в отличие от Французской республики – государство молодое. Ему всего 17 лет от роду. Но разве Советский Союз, в котором появились на свет если не мы сами, то наши родители – не наша страна? Российская империя, в которой жили наши прапрадеды, не наша страна? Киевская, Владимирская, Московская Русь, романовско-петербургская держава – это не только часть нашей истории, но и часть нас самих. Это тоже «мы».

Можно сказать: «Мы – православные», и это также будет верно лишь отчасти. Если индикатором нашей идентичности будет общая конфессиональная принадлежность, то наша общность выйдет за рамки нынешних границ РФ. «Наши» - это и православные украинцы, и белорусы, и молдаване, и грузины. Но, все ж, такими же «нашими» являются и татары-мусульмане, и калмыки-ламаисты, и марийцы, исповедующие собственные древние культы, и шаманисты крайнего Севера. В конце концов, великоросс, считающий себя атеистом, буддистом или язычником, от этого не становится «не нашим», нерусским.

«Мы» – это не сумма отдельных индивидуумов, и не класс, «мы» - не только этнос или конфессия или совокупность граждан государства. Кто же мы? Единственным самоназванием, которое можно считать ответом на этот вопрос, может стать лишь слово «народ». Мы – народ. Русский народ.

Народ, понимаемый как органическое целое, как неразделимая общность, соединенная общей судьбой, и включающая в себя не только нас самих, но и предшествующие поколения, и наших потомков.

В результате, мы вернулись к тому, с чего начали наше рассуждение. Мы – народ, и именно мы должны являться носителем суверенитета и единственным источником власти на нашей земле. Поэтому власть нашего народа, наша демократия, действительно не нуждается ни в каких дополнительных эпитетах. Она и так, по определению, не может не быть суверенной, ибо власть народа, управляемая кем-то извне – это абсурд.

Искомая общенациональная идеология, на наш взгляд, должна базироваться именно на идее верховенства народа, на представлении о приоритете общенародных интересов над интересами классов, корпораций или государственных институтов. Идеология, которая ставит во главу угла не какую-то экономическую категорию и не атомарного индивида с его эгоистичными «правами и свободами», в мировой политологии именуется национализмом.

Правда, определенную путаницу вносит сам термин «нация» - очень уж он размытый, и слишком уж много значений в него вкладывается. Понятие «нации», как известно, - порождение западноевропейского Нового времени, плод буржуазных революций и бурного государственного строительства. Отсюда и берет начало известный принцип «права наций на самоопределение».

До сих пор на Западе «нация» зачастую является понятием, прежде всего, юридическим, связанным с правовым институтом гражданства, как принадлежности к тому или иному государству. Советские идеологи вкладывали в этот термин несколько иное содержание: западное, правовое понимание «нации» фактически скрестили с понятием «этнос», что в конечном итоге и заложило под советскую империю бомбу замедленного действия. Когда центральная власть ослабла, «национально-сознательная» интеллигенция, а вслед за нею и местные партийно-бюрократические бонзы стали требовать, чтобы им предоставили «право на самоопределение вплоть до отделения». И в нынешние времена определение «нации» остается по-прежнему размытым: за этим словом может скрываться какое угодно содержимое – от этно-биологического до гражданско-юридического.

Общерусская идеология, объединяющая и сплачивающая народ, строго говоря, должна бы называться не национализмом, а народничеством. Но этот термин прочно ассоциируется лишь с одним конкретным эпизодом нашей истории – с революционным движением второй половины позапрошлого века. Поэтому «национализм» придется принять в качестве рабочего названия.

И, пожалуй, пора освободить это понятие от тех «вольных интерпретаций», которыми наградила его пресса.

Русский в своем стремлении к ничем неограниченной воле может быть куда большим индивидуалистом, чем среднеевропейский обыватель с его буржуазными ценностями.

Националист – это не «наци», и не бритоголовый хулиган из подворотни (ничем не отличающийся от аналогичных балбесов, обитающих в каком-нибудь Гамбурге или Детройте), не экзотический казачок в бутафорских георгиевских крестах, и не завсегдатай маргинальных «патриотических» тусовок. Националист – в первую очередь, человек, который любит свой народ и переживает за его судьбу, поскольку он не отделяет себя от народа и его судьбы.

Русский национализм – это идея общей судьбы.

Народ не только призван стать единственным источником власти в России. Народ должен явиться единственным источником и носителем национальной, народной, народнической идеологии.

Но, увы, сейчас национализм «приватизирован» достаточно узкой и весьма специфической группой профессиональных политиков, страшно далеких как от народа, так и от реальной власти.

«Я – националист», - говорит русский человек, осознавший свою идентичность, свою принадлежность к народному целому. И начинает искать других националистов. Что же он находит? А находит он великое множество «национал-националистических» партий и партеек, пышность названия коих обратно пропорционально их численности и влиянию.

Он видит грозные «фронты», состоящие из очередного фюрера (вот уж истинно-русское слово!) и двух-трех его собутыльников. Причем каждый фюрер-гауляйтер мнит себя спасителем Руси, и непременно подозревает вождя конкурирующей карликовой партии в инородческом происхождении. Недостаток влияния и вменяемости компенсируется воинственными жестами и мимикой. А также риторикой и символикой, как правило, позаимствованными у небезызвестного германского режима, над которым русские одержали победу в середине прошлого века.

В случаях посерьезнее великий вождь нации собирает вокруг себя вышеупомянутых бритоголовых недорослей и начинает священную расовую войну с таджикскими дворниками. Неважно, что у любого нормального русского человека вся эта нацистская гоп-компания не вызовет ничего кроме брезгливости и омерзения – зато о борцах за чистоту крови напишут журналисты, а правозащитники не останутся без работы. Все довольны.

Движения, которые позиционируют себя как националистические (но, по сути, таковыми не являются) не обладают доверием общества, и вряд ли могут претендовать на то, чтобы представлять народные интересы, но они вполне могут использоваться определенными силами в подрывных целях. «За деструктивными неонацистскими организациями стоят структуры, непосредственно связанные с американскими спецслужбами, и финансируются они из тех же самых источников, откуда и «Другая Россия», - полагает Александр Дугин. - Они кормятся из одних и тех же источников и работают по одной и той же схеме».

Более респектабельные представители той же профессии всецело посвящают себя организационной деятельности. «Профессиональные националисты» высшей лиги собираются на конференции и ассамблеи, подписывают пакты, делят гранты, мельтешат, распределяют посты в президиуме, а потом принципиально ссорятся, выясняя, кто кому должен сто баксов. Единственный вопрос, возникающий при взгляде на этот паноптикум: «Кто все эти люди?». Почему они берут на себя смелость выступать от имени русского народа?

На одном из сравнительно недавних слетов-конференций-ассамблей лидер очередного «народного» движения поделился планами: «Мы решили показать, что русские националисты - это вполне вменяемая политическая сила, готовая работать так, как работают современные европейские политические партии». Итак, господа, цель русского национального движения – стать таким, как «современные европейские партии». Побороться за пять-десять депутатских кресел (больше «Единая Россия» не позволит), или, как вариант, встать в один строй с «другороссами», и уповать на спонсоров цветных революций. Безусловно, лучше нажимать на кнопки в Думе, чем вдесятером бить какого-нибудь ангольского студента. По крайней мере, от этого вреда меньше.

Но нужна ли России специальная «патриотическая партия», пусть даже и «современная, вменяемая и европеизированная»? Поставим вопрос шире: нужны ли России партии?

Партийная система, возникшая в Европе и Соединенных Штатах, и впоследствии экспортированная по всему миру, сложилась в атомизированном, разрозненном западном обществе. Партия (от латинского слова pars – «часть»), по своей сути, должна быть лоббистом эгоистических интересов какой-то, более или менее крупной группы индивидов – в случае современного парламентаризма, как правило, таких индивидов не очень много, и все они имеют отношение к крупному капиталу. Даже в идеальном своем варианте, парламентаризм западного образца апеллирует к обособленному индивидууму, который руководствуется в первую очередь соображениями личной выгоды, целесообразности и эффективности.

Для русского же человека, как отмечали еще славянофилы, на первом месте стоят справедливость, Правда. Русский в своем стремлении к ничем неограниченной воле может быть куда большим индивидуалистом, чем среднеевропейский обыватель с его буржуазными ценностями. Но, как ни парадоксально, русский народ в его лучших проявлениях тяготеет к соборности и общинности.

Весной 1612 года в Нижнем Новгороде было собрано ополчение, которое в ноябре того же года под предводительством Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского, изгнало польско-литовских интервентов из Кремля. И это было сделано не по приказу государства (оно в тот момент было фактически разрушено), и не по инициативе «партии патриотов» (партий тогда и в помине не было). Такова была общая, общинная, солидарная воля русского народа. Когда 21 февраля 1613 года Земский собор призвал на царство Михаила Романова, тоже обошлось без партий – родоначальника новой династии избрал весь народ.

Когда в 1812 году в Россию вторглись войска Бонапарта, которые, казалось бы, несли с собой освобождение крестьян, передовые европейские идеалы и лучший в мире гражданский кодекс, русские (в первую очередь те же крестьяне) уходили в партизаны. И это также было величайшим проявлением русского народного духа и русского национализма.

Ополченцы 1612-го и 1812-го, солдаты, защищавшие Севастополь в 1854 и 1942 годах, воины, с боями входившие в Париж в 1814-м и в Берлин в 1945-м, - были куда большими националистами, нежели те, кто «борется за нацию», рабски копируя западных правых экстремистов, или разглагольствуя о партиях европейского образца.

Нужно сказать «да» пробуждению народного духа, «да» - росту национального самосознания, «да» - любым формам самоорганизации русского народа. Также прямо и недвусмысленно надо бросить «нет» тем политическим бизнесменам, которые пытаются узурпировать русский национализм, превратить его в брэнд, и тем неадекватным маргиналам, которые (может быть, сами того не желая), дискредитируют это, и без того «неполиткорректное» понятие. Необходима «национализация национализма».