Общество, существующее в рамках права, до такой степени рационализировано, что даже дьявол и человек могут выступать как равные стороны в правовых отношениях
«Стены вольностей и прав
Диким скифам не по нраву:
Гильотен учил вас праву -
Хаос волен! Хаос прав!»
Вячеслав Иванов
Сегодня в случаях разнообразных конфликтов всё чаще повторяются апелляции к разнообразным международным судебным инстанциям, к международному праву. Право словно стало новым божеством нашего мира: все усердно заняты построением правового государства, обеспечением верховенства права в обществе и т. д. Право является результатом развития форм осмысления некоторого рода социальных отношений: прежде всего, право возникает из необходимости обеспечения равенства сторон в рамках договоренностей. Но обосновано ли такое стремление ко всеобщему формальному равенству? Мы попытаемся рассмотреть эту проблему через гротескную призму сделки с дьяволом как крайне парадоксальной формы реализации задачи права.
Не потому ли Освальд Шпенглер называет Запад именно «Фаустовским», что склонность к тотальному опосредованию жизни через нормы права является самой яркой чертой именно той цивилизации, к которой он сам принадлежал?
Культурный мотив продажи души дьяволу действительно является парадоксальным до крайности: с одной стороны, если вспомнить слова апостола Павла, всё, чем владеет человек (в том числе, душой) - дано ему Богом. С другой стороны - человек обладает свободой воли, и потому имеет возможность распоряжаться данными ему благами. Однако же, казалось бы, как может быть продана бессмертная душа нечистому духу, врагу рода человеческого? Не абсурдно ли это?
Безусловно, это абсурд: и весь мотив сделки с дьяволом - не что иное, как невероятно точное, желчное, сатирическое высмеивание западной культуры в целом. Ведь главная пикантность такой сделки заключается в том, что общество, существующее в рамках права, до такой степени рационализировано (а, стало быть, разум в таком обществе вытеснил волю), что даже дьявол и человек могут выступать как равные стороны в правовых отношениях. Как абсурдно! Но не видим ли мы этого каждый день в менее гиперболизированном виде, когда исключительно благодаря излишней рационализации правовыми методами устанавливается совершенно неадекватное равенство?
Можно вспомнить знаменитый, повторяемый из года в год анекдот, связанный с прусским королём Фридрихом Великим: когда король хотел забрать у мельника его землю, последний пригрозил ему берлинским судом, и король отступился. Возможно ли это вне западной цивилизации? Не потому ли Освальд Шпенглер называет Запад именно «Фаустовским» - не из-за того ли, что склонность к тотальному опосредованию жизни через нормы права является самой яркой чертой (и достоинством, как и проблемой) именно той цивилизации, к которой принадлежал и сам Шпенглер?
Правитель не может находиться в плену тотального рационализма, иначе его функция будет сведена к управлению исключительно бюрократическим аппаратом, как это имеет место быть в случае большинства западных лидеров государств.
Но ведь до сих пор жива история и о другом европейском короле, жившем задолго до Фридриха - о короле Хлодвиге. Когда один из его воинов разрубил знаменитую Суассонскую чашу, апеллировав к праву каждого воина на часть от всей добычи, сам Хлодвиг ничтоже сумняшеся разрубил голову самого воина, тем самым уподобив его той же чаше. Хлодвиг поступил как владыка Франции, Фридрих - как высокопоставленный гражданин Пруссии. Налицо тотальная деградация: если уже король боится судей, такой правитель не может считаться настоящим.
Право, конечно же, устанавливает верховенство формальной справедливости через формальное равенство. Но превыше таковых существует истина сама по себе - метафизическая сущность ситуации, которая не может быть осмыслена через закрепленные нормы поведения и, тем более, не может регулироваться каким-то контрактом. Легенда о докторе Фаусте и множестве прочих колдунов и ведьм, продавших свои души, выходит за рамки мистической легенды в плоскость социального, словно утверждая: совершенно определенно существуют такие договоры, выполнение которых в принципе преступно и аморально.
Если вспомнить многочисленные версии легенды о докторе Фаусте, то лишь у Гёте Фауст обретает спасение: Бог насильственно вырывает его из лап Мефистофеля, очаровав старого чёрта ангелами. Этот поступок гётевского Бога должен служить примером каждому правителю, который может воспользоваться правом сильного и нарушить тот или иной преступный контракт, заключенный им или его подданными с коварным партнером. Правитель не может находиться в плену тотального рационализма, иначе его функция будет сведена к управлению исключительно бюрократическим аппаратом (как это имеет место быть в случае большинства западных лидеров государств). Однако же, на практике оказывается, что лишь силу как выражение истины можно противопоставить формальной справедливости правовых норм. Правитель должен вслушиваться в бытие; Правитель должен быть превыше любых законов и договоренностей; Правитель должен быть живым Богом.