ЕВРАЗИЯ - Духовная и политическая деятельность вирдовых братств в годы советской власти

Мусульманские народы России после свержения царизма предпринимали попытки определения своего места в новой социально-политической реальности. На Северном Кавказе активизировалась деятельность таких дагестанских суфийских шейхов, как Узун-Хаджи Салтинский, Нажмудин Гоцинский, Али-Гаджи Акушинский, являвшихся последователями накшбандийа. Традиционное духовенство реанимировало идею создания шариатского государства, сохранявшуюся с момента ликвидации имамата Шамиля. В Чечне религиозно-политическая активность была связана с деятельностью шейхов накшбандийа Дени Арсанова и Сугаипа-муллы, а также зикристского шейха Али Митаева.

Апогей активной религиозно-политической и военной деятельности шейха Узун-Хаджи, этого стойкого в своих убеждениях религиозного деятеля, пришелся на период гражданской войны. В эти годы он возглавляют борьбу кавказских горцев против белогвардейской армии Деникина, а тем временем его ученик Гоцинский занимал пробелогвардейскую позицию. Найдя союз с Узун-Хаджи, большевики во главе с Николаем Гикало освободили Северный Кавказ от белогвардейской армии. После окончания гражданской войны Узун-Хаджи реанимировал теократическую идею об имамате и провозгласил образование Северокавказского эмирства. Но это эфемерное исламское государство со смертью в 1920 году Узун-Хаджи прекратило существование.

Среди народов Северного Кавказа, придерживавшихся форм традиционного образа жизни и местных религиозных верований, большевики распространяли социалистические идеи и соответствующий образ жизни. Вместе с тем большевики в первые годы советской власти проявляли осторожность и гибкость по отношению к мусульманам. В своей пропаганде среди мусульман они подчеркивали, что коммунизм и шариат совместимы, они дополняют друг друга. Но вскоре эта политика сменилась борьбой с «опиумом народа», начался процесс отделения церкви от государства и школы, «освобождения трудящихся масс от религиозных предрассудков». На государственном уровне принимались соответствующие решения, ограничивающие деятельность религиозных учреждений и представителей духовенства.

На Северном Кавказе с середины 20-х годов ХХ столетия начались репрессии против духовенства, многие религиозные деятели Дагестана, Чечни, Ингушетии, Кабарды подвергались арестам, ссылкам и расстрелам, обвиненные в контрреволюционной и антисоветской деятельности. В 20-30-е годы ни один авторитетный религиозные деятель Чечни не избежал сталинских репрессий. Значительное большинство из них необоснованно подверглись репрессиям. В период советской власти отношение к шейхам и устазам Чечни и Ингушетии было крайне негативным. Так, в начале 70-х годов ХХ века шейх Дени Арсанов наряду с Али Митаевым, Юсуп-Хаджи Кошкельдинским, Нажмудином Гоцинским, Абдул-Вагап-Хаджи Аксайским и Узун-Хаджи был отнесен к числу ярых врагов советской власти.

Шейх Дени Арсанов (мюриды его имя не произносят, называя таинственным именем Деде, что в суфийской иерархии означает глава ордена, достигшего высшую степень посвящения) являлся последователем тариката накшбандийа. Он относился к чеченской ветви накшбандийа, идущей от шейха Элаха-муллы, принадлежащего к суфийскому братству аксайского шейха Абу (Башира). От Элаха-муллы Арсанов получил право на распространение тариката накшбандийа.

Образовавшиеся от них две ветви накшбандийа до сих пор бытуют в Чечне на основе собственных уставов, обладая организационными структурами. Шейх Элах-мулла являлся признанным алимом среди чеченцев, а в конце Кавказской войны он был избран председателем Мехк-Кхела (Совета страны). Многие годы он исполнял обязанности кадия в ауле Новые Атаги.

Живя и работая в Кень-юрте, Дени говорил, что царя свергнут, и народы Кавказа от него освободятся. Когда грянула русско-японская война, он сообщал народу, что скоро начнется революция, которая охватит все страны. В 1905 году Дени купил дом в Грозном, куда он переселился со своей семьей и мюридами. Он построил дом в Гехах, разбил сад и здесь продолжал общественную благотворительность, раздавал бедным людям милостыню, строил мосты и дороги. Его дома всегда были открыты для бедных, они находили в них гостеприимство. В его деятельности основное место занимало примирение ссорящихся и кровников. Со всех уголков Чечни и Ингушетии народ в поисках доброго совета, защиты и примирения стекался к нему. Его высокий авторитет в народе вызывал зависть у социальной верхушки чеченцев. В одном из источников отмечалось, что «богачи были против него, доносили начальству о его деятельности, как о вредной, а бедняки верили ему и избирали его».

В ходе первой мировой войны, в 1915 году, группа чеченских мулл и офицеров, в числе которых находились Деде, отправилась в Тифлис к наместнику Кавказа с жалобой на античеченские действия местных органов. Как рассказывал мулла Джанар-Али, чеченская делегация не застала в Тифлисе наместника. Ожидая приезда наместника, чеченцы поселились гостиницу, где часто собирались и обсуждали будущее своих детей-офицеров. Некоторые видели их на службе царю. Вмешавшись в их рассуждения, Дени заметил, что напрасно они беспокоятся об их будущем, поскольку после окончания войны в России царя не будет.

Офицеры на слова Дени ответили: «Напрасно ты говоришь это нам. Такие вещи говори своим мюридам!» Тогда Дени обратился к мулле Джанар-Али и потребовал: «Пиши, такого-то числа, такого-то года Николай будет свергнут». Это предсказание шейха сбылось. Царя свергли, а шейх Дени разъезжал по селам и извещал об этом свой народ.

Шейху Дени принадлежат следующие высказывания, характеризующие его мировоззрение: «Вместо того, чтобы тратить деньги на хадж в Мекку, лучше укрепить свое хозяйство. Моленьем не спасешь человека. Необходимо молиться ровно столько, сколько заповедал пророк. Лучше лишней молитвы поработать над своим хозяйством. Никогда не будет шейхом тот, кто сидит в яме. Сумасшедшим в ней можно стать, а шейхом - нет». В этих высказываниях и поучениях Дени Арсанова просматривается рациональность и прагматичность, в чем остро нуждались чеченцы, в условиях становящегося в крае капитализма. Будучи хорошим коммерсантом, он был лишен фанатизма, демонстрировал трезвость и практичность.

Ему часто приходилось выступать в роли миротворца, особенно, когда вопрос касался примирения кровников. Не было случая, чтобы он не смог примирить враждующих между собой семьи горцев. Поэтому в случае разрешения тяжелых конфликтов, многие чеченцы или ингуши обращались именно к шейху Дени Арсанову.

События после февральской революции в России привели в движение народы. Бурные политические события разворачивались и на Северном Кавказе. Так же как и перед другими народами Кавказа, перед чеченцами стоял вопрос об их будущем и политическом устройстве. В апреле 1917 года в Грозном прошел съезд чеченского народа, на котором был избран Чеченский национальный комитет. Национальный совет чеченцев признал власть Временного правительства и его комиссаров на местах. Вскоре Дени Арсанов занял пост окружного комиссара.

Съезд чеченского народа избрал делегацию от Чечни на съезд народов Северного Кавказа в составе. 1-10 мая 1917 года во Владикавказе в театре «Гигант» прошел съезд народов Северного Кавказа. Ее организаторами была горская социал-демократическая интеллигенция, бывшие офицеры царской армии и мусульманское духовенство. На нем обсуждался вопрос о будущем политическом устройстве горских народов Кавказа. Газета «Революционный горец» писала, что делегаты горских народов поклялись в верности друг другу и взаимной поддержке и избрали Временный исполнительный комитет Союза горцев.

При обсуждении политического устройства будущего края представители горской интеллигенции высказывались за светское государственное образование, в то время, когда духовенство предлагало шариатский путь. Сторонниками шариатизации были Дени Арсанов, Сугаип-мулла, Абдул-Ваххаб Аксайский, принимавшие активное участие в работе съезда, оказывавшие религиозно-политическое воздействие на национальную интеллигенцию.

Уничтожение царизма и отсутствие твердой власти на Северном Кавказе приводили к частным столкновениям между казаками и чеченцами, что резко обострила межнациональную ситуацию в Грозном. 12 декабря 1917 года в Грозном казаки при участии некоторых грозненских большевиков учинили погром чеченцев, в ходе которого погибли безвинные люди. В чеченских селах поднялась волна возмущения, раздавались голоса о необходимости отомстить за погибших единоверцев. Распространялись слухи о том, что вооруженные чеченцы готовят нападение, население города готовилось к обороне. Понимая, что в Чечне может вспыхнуть междоусобная война, Дени Арсанов в сопровождении 53 мюридов из селения Девкар-Эвла спешно отправился в Грозный с миротворческой целью. В Грозном он имел дружеские отношения с известными представителями казачества, которые часто обращались к нему по вопросам споров с чеченцами. 27 декабря 1917 года в станице Грозненской, что располагалась в районе нынешнего железнодорожного вокзала в Грозном, произошла большая трагедия. Прибыв в Грозный, шейх встретился с милицией и начал переговоры, а затем в сопровождении грозненских казаков и своих мюридов отправился в казачье правление станицы Грозненской. На пути следования его окружили казаки белогвардейского атамана Зайцева. От Дени и его мюридов потребовали разоружения, на это шейх ответил, что чеченцы никогда не складывали оружие перед лицом своих врагов. Со стороны атамана Зайцева прозвучал выстрел. Разгорелся жестокий бой, в котором погибли шейх и более 30 его мюридов. Часть мюридов Дени Арсанова с боем прорвалась к селению Новые Алды, где они рассказали подробности, происшедшей трагедии. Тела шейха и его мюридов остались на месте гибели и в течение двух месяцев казаки не выдавали труп шейха Арсанова.

Трагедия, происшедшая с шейхом Дени, всколыхнуло всю Чечню. В чеченских селах в спешном порядке собирались вооруженные отряды, чтобы напасть на Грозный. 7 января 1918 года Ахмед-Хан Мутушев в селении Старые Атаги провел переговоры, с прибывшими к нему белогвардейцами. Они требовали: «выдать всех русских офицеров, находящихся в Чечне в качестве инструкторов милиции; обмениваться пленными, причем за Дени-шейха Арсанова требовали выдачи 12 пленных; исправить полотно железной дороги; выпустить с оружием веденский гарнизон и укрепление Ведено уничтожить».

В народной памяти сохранилась версия о том, что за вызволение трупа авторитетного в народе шейха взялся Али Митаев, сын шейха Бамат-Гирей-Хаджи. Али поручил своим преданным мюридам взять в заложники офицера, на погонах которого «большие золотые звезды». Как только Али Митаеву был доставлен взятый в заложники белогвардейский офицер, он предъявляет грозненским казакам ультиматум: если они не вернут труп шейха Дени, то получат труп офицера. Казаки потребовали три дня для размышлений. Тело шейха было выдано обмен в на белогвардейского офицера. Когда Али спросили, чем объяснить его рвение в этом вопросе, он пояснил, что он почитал шейха Дени как своего устаза. Такое отношение основывается на суфийской традиции, согласно которой почитание шейха любого тариката - обязанность каждого мюрида.

Шейх Дени Арсанов был похоронен на кладбище, расположенном на западной части селения Урус-Мартан, над его могилой был возведен мавзолей, который до сих пор продолжает оставаться местом паломничества его многочисленных мюридов из Чечни и Ингушетии.

Миротворческую политику, которую проводил Дени Арсанов, среди чеченцев и казаков, после его геройской гибели продолжил его старший сын Якуб Арсанов, являвшийся царским офицером. 25 июля 1918 года вместе с Фрицем Буллем и Гапуром Ахриевым на переговорах с Правительством Грузинской демократической Республики он представлял Правительство Терской области. С его участием было подписано соглашение, констатировавшее, что Грузинская республика и Терский Совет Народных Комиссаров никаких агрессивных намерений друг против друга не имеют. Кроме того, в ходе переговоров между этими политическими структурами достигается соглашение «по вопросу о гарантиях неприкосновенности территории Грузии».

23 октября 1918 года Якуб присутствовал на заседании Горских фракций Терского народного Совета как представитель чеченской фракции. На нем обсуждался вопрос о необходимости объединения горцев между собой и с трудовыми массами всей России. Было организовано Бюро горских фракций, в его состав от чеченской фракции вошел Якуб Арсанов, который самым активным образом работал в направлении отстаивания интересов чеченского народа, укрепляя дружеские взаимоотношения с другими народами Северного Кавказа. Судьба Якуба Арсанова, подававшего большие надежды на поприще политики и дипломатии, также сложилась трагически. В 1920 году большевики расстреляли его, обвинив в контрреволюции.

В том году умер шейх Узун-Хаджи, принявший самое активное участие в разгроме белогвардейцев на Северном Кавказе. Созданное им эфемерное «исламское государство» - Северокавказское эмирство под давлением большевиков, использовавших мюридов Узун-Хаджи в борьбе против белогвардейцев, распалось. В регионе утвердилась советская власть, которая нуждалась в поддержке мусульманского населения. Большевики вели политику заигрывания с мусульманским населением Северного Кавказа, которое от их рук получило временное право на устройства своей жизни на основе шариата.

Обращаясь к коммунистам Кавказа, Ленин писал, что они не должны копировать тактику русских коммунистов, а «применительно к местным условиям видоизменять ее». Большевики, а также попавшие под их влияние отдельные известные в народе религиозные деятели подчеркивали, что «коммунизм и шариат не противоречат, а дополняют друг друга».

Тактика большевиков по отношению к мусульманам на заре советской власти приносила свои плоды. На заре советской власти среди мусульман Северного Кавказа был популярен лозунг: «За советскую власть, за шариат!» Большевики не упускали из виду вопросов шариата. Сергей Киров, выступая речью «О шариате» на учредительном съезде Советов Горской АССР 21 апреля 1921 года, заявлял, что «советская власть не имеет ничего против религиозных постулатов, если они не проявляют попыток негативного вмешательства в политическую обстановку».

Но толерантное отношение большевиков к шариату и к исламу не долго длилось. Наиболее активные сторонники шариату в мусульманских регионах страны, в том числе и на Северном Кавказе, подверглись преследованиям и физическому уничтожению.

Наиболее откровенным сторонником шариатского правления в Чечне в начале 20-х годов ХХ столетия в Чечне был Али Митаев, пользовавшийся большим авторитетом среди чеченцев. В самый тяжелый для народа период он находился вместе с ним и вел борьбу против белогвардейцев. С его влиянием и авторитетом приходилось считаться как местной власти, так и центральной.

После изгнания белогвардейцев в Чечне царили хаос и безвластие, повсеместно совершались грабежи. Совершенно не ощущалось влияние большевиков. Чтобы как-то преодолеть состояние хаоса, Али Митаев 29 марта 1920 года в Автурах провел съезд чеченского народа, на котором рассматривался вопрос об организации власти. Протокол этого съезда был отправлен в Грозный. Руководитель Чечни Гикало, негативно воспринявшего сам факт проведения этого съезда, обвинил Митаева в контрреволюции.

В условиях становления молодой советской власти карьера Гикало зависела от «успехов на трудовом фронте социализма». А для этого существовал только один способ - беспощадное экономическое угнетение чеченского крестьянства, извлечение непомерных налогов. Против политики обдирания крестьянства выступал Али Митаев, что вызывало недовольство большевиков. В газете «Нефтерабочий» была напечатана статья, в которой он обвинялся в антисоветской деятельности. На эту статью Али Митаев пишет письмо «Всем русским организациям», являющееся ответом на выпады этой газеты.

Разоблачительное послание вскрыло серьезные противоречия, возникшие между Гикало, олицетворявшего советскую власть, и чеченским крестьянством и его духовными лидерами. Они лежали, прежде всего, в плоскости экономической политики проводимой большевиками. Изымание зерна, излишков сельскохозяйственной продукции чеченцы воспринимали как ликвидацию свободы завоеванной чеченцев. И наиболее выпукло это недовольство выразилось в письме Али Митаева. Этим письмом в советской Чечне всерьез никто и не заинтересовался, оно не было опубликовано, его сдали в ГПУ и чекисты приобщили его к делу заведенному на Али Митаева.

Власть большевиков в Чечне не распространялась дальше города Грозного. В селах Чечни не было никакой власти, крестьяне, вчера защищавшие большевиков от белогвардейцев, не ощущали помощи от власти и были оставлены наедине со своими социально-экономическими проблемами. Как известно, в ноябре 1920 года на съезде народов Терека с участием Сталина была провозглашена Горская Автономная Республика, объединившая горские народы. Руководство этой республики не могло решать многочисленные проблемы этих разных по своим ментальным особенностям народов, удовлетворять многочисленные их социально-экономические нужды.

Неспособность большевиков удовлетворить политические и экономические проблемы Чечни, безвластие порождали, как, впрочем, и в любом другом регионе Северного Кавказа, антисоветские настроения, уголовниками и бандитами совершались массовые преступления. А большевики в этом не видели никакой своей вины.

Уже к 1922 году Горская Республика стала распадаться на национальные автономные области. Вопрос о формировании автономии Чечни с подачи Анастаса Микояна был поддержан Сталиным. 30 ноября 1922 года ВЦИК принял декрет об образовании Чеченской Автономной Области.

15 января 1923 года в чеченский аул Урус-Мартан прибывает группа видных деятелей большевизма в составе Микояна, Ворошилова, Буденного, Левандовского. Они прибыли с целью проведения съезда чеченского народа и провозглашения на нем автономии Чечни. На этом форуме, где собралось 10 тысяч чеченцев, присутствовала большая группа всадников во главе с Али Митаевым. На встречу с большевиками кроме него никто из религиозных авторитетов приглашение не получил. Это было связано с тем, что Али имел непререкаемый авторитет в народе, имел тесные контакты с различными партиями и движениями всего Кавказа. Большевики знали и то, что он критически относился к устанавливаемой советской власти.

Прибывшие в Урус-Мартан большевики, призывали чеченцев организовать собственную автономию, гарантируя им право на свободу, вероисповедание, соблюдение обычаев и традиций. Миссия большевиков, их речи, аргументы внушали многим чеченцам доверие. Доверие к гостям-большевикам было вызвано и тем, что их руководителем являлся «свой» кавказец, а трое других были известны как легендарные полководцы, о которых сложили песни, дошедшие даже до отделенных чеченских селений. Молодые, импозантные, по военному подтянутые, в орденах, с золотым революционным оружием, они буквально покорили горцев. В Урус-Мартан они прибыли как к себе, без охраны, в сопровождении только духовного оркестра. Но бойцы этого оркестра, по словам самого Микояна, были вооружены, и оружие у них было спрятано под одеждой. Открытость, простота, которые демонстрировали большевики, польстило самолюбию чеченцев.

Когда весь запас красноречия знатных гостей был исчерпан, а религиозные авторитеты, возглавляемые Сугаипом-муллой, безоговорочно поддержали идею образования автономии, то от одной из групп всадников, присутствовавших на съезде, отделился Али Митаев и стремительной походкой приблизился к трибуне, легко взошел на нее и властным жестом призвал соотечественников к спокойствию. Им было произнесена речь, которая явно противоречила общему настроению горцев, сформированному чеченскими муллами, поддержавших большевиков. Убаюканные обещаниями посланцев Москвы, участники съезда не были в состоянии воспринять речь Али Митаева. После завершения церемониала провозглашения автономии Чечни, посланники Советского правительства изъявили желание встретиться с Митаевым в узком кругу. Такая встреча была организована председателем Чеченского Ревкома Таштемиром Эльдерхановым.

Итогом долгой беседы Али с представителями советской власти стало его соглашение войти в качестве члена в состав Ревкома Чеченской Автономной Области. Кандидатура Али Митаева была поддержана Микояном и Эльдархановым. Ему было поручена охрана объектов народного хозяйства и железной дороги на участке от Грозного до границы с Дагестаном, на которой часто происходили грабежи. Соглашаясь на сотрудничество с советской властью, Али Митаев заявил: «Я готов войти в Ревком, но при условии сохранения за мной права исповедовать ислам. В тот день, когда это право будет нарушено, я стану вашим врагом». В ответ большевики вновь повторили то, что они заявили на прошедшем съезде: чеченскому народу будет представлена свобода, о которой он мечтал веками, возможность сформировать органы власти, чеченцы получат землю, будут освобождены от службы в армии, за ними сохраняется право ношения и хранения оружия, им разрешается избирать шариатский суд.

Большевики сделали Али Митаеву предложение войти в состав Ревкома для того, чтобы использовать его вирд против традиционного чеченского духовенства в лице его накшбандийских шейхов, с одной стороны, а с другой - против врага советской власти «имама всего Кавказа» Нажмудина Гоцинского. В сложившейся политической ситуации в Чечне, Али Митаев не мог не принять предложение большевиков на сотрудничество, хотя понимал, что политика власти в отношении духовенства радикально изменится. Он знал, что пришедшие к власти видят в лице духовенства своего классового врага.

Находясь в составе Ревкома Чеченской Автономной Области, Митаев в течение 15 месяцев осуществлял руководство по охране железной дороги и наиболее важных народнохозяйственных объектов Грозного. Порученный ему Чечоблревком участок работы являлся самым сложным и опасным в Чечне. Охрану железной дороги в Чечне должны обеспечивать местные чекисты, которые явно не справлялись со своими прямыми функциями. Однако ПП ОГПУ Юго-Востока Миронов и грозненские чекисты бодро рапортовали в Москву об успешных операциях по обезвреживанию бандитских формирований, засылаемых в Грозный имамом Нажмудином Гоцинским. В рапорте отмечалось, что Гоцинский якобы почти 3 года являлся полноправным хозяином Чечни, сидя в высоко горах Чеберлоя. Совершенно не ясно, как мог Гоцинский, скрывавшийся в глубоких ущельях от советской власти, быть хозяином Чечни. 23 апреля 1923 года начальник Восточного отдела ПП ГПУ Юго-Востока Миронов пишет «Докладную записку о Чечне» начальнику Восточного отдела товарищу Петерсу, в которой Митаев, являющийся к этому времени членом Чечоблревкома, без всяких на то оснований был поставлен на одну доску с открытым противником советской власти Гоцинским. Тем самым, чекисты готовили почву для последующих провокаций против ненавистного им лидера чеченского народа.

Об этом письме Митаеву не было известно, и он с головой окунулся в новую для него работу. В то смутное время в Чечне орудовала масса грабителей, многие плоскостные селения жили грабежами и набегами на железную дорогу. От этих налетчиков страдали достаточно состоятельные гудермесцы, кизлярцы, жители Хасав-Юрта. В достижении поставленной перед ним цели Али был настойчив. Из числа своих наиболее преданных сторонников он создал охранную сотню, командиром которой был назначен выходец из Урус-Мартана Умар Хаджиев, а его заместителем - Берс Халухаев, ингуш по национальности, активный участник гражданской войны, бывший замполка, награжденный за отвагу орденом Красного Знамени. Успех охраны железной дороги состоял в том, что она была поделена на отдельные участки, которые были персонально закреплены за каждым из мюридов и сторонников Али Митаева.

При наличии подобной службы охраны железной дороги налетчики не могли поживиться иначе как путем посягательства на жизни своих соплеменников, что приводило к объявлению кровной мести со стороны потерпевших. Али денно и нощно проводил разъяснительную работу среди населения, жестко предупреждая о недопустимости налетов на железную дорогу. Объявлялось, что каждый, кто посягнет на народное достояние, будет иметь дело с самим Митаевым. Хорошо организованная охрана железной дороги резко прекратила грабежи и налеты бандитов. Просоветская деятельность Митаева не была по душе, скрывавшемуся в горах опереточному имаму Дагестана и Чечни Нажмудину Гоцинскому. В его лице Али нажил себе еще одного врага. Авторитет в народе, независимость и самостоятельность Али Митаева вызывали у местных советских чиновников ненависть к нему. На вопрос о том, почему как советский служащий он не хочет получать зарплаты, Али Митаев отвечал: «Пользующийся их благами, не избежит их кары». Противники Али стали утверждать, что он навел порядок на вверенном ему участке «в политических целях». Никто не мешал чекистам в тех же целях навести порядок на железной дороге.

Чекисты депешировали в Центр: «Исходя из политических соображений, он хорошо наладил работу на вверенном участке». Для местной партийной верхушки и чекистов Али Митаев оставался классовым врагом. Его противниками были и те, кто вчера был никем. Им было нестерпимо видеть рядом людей, подобных Митаеву, который видел их социальную и духовную ущербность. По долгу службы Али часто бывал в Грозном, встречался с чиновниками из разных ведомств. И на каждом шагу он ощущал их «трогательную опеку». Как и подобает дисциплинированному служащему, в неделю один раз он принимал участие на заседаниях Ревкома Чеченской Автономной Области. Понимая, что «красные товарищи» могут в любое время его арестовать, он всегда находился в сопровождении преданных друзей и мюридов. Его опасения были не напрасны, ибо чекистская рать от Грозного до Ростова занималась поисками компрометирующего материала на Али. Фиксировался каждый его шаг, брались под наблюдение все, кто вступал с ним в контакт.

Силы грозненских чекистов оказались недостаточны. На помощь им был мобилизован Юго-Восточный отдел ОГПУ Ростова-на-Дону. В Чечню командируется старший оперуполномоченный названного отдела, «старый большевик» Арменак Абульян. В феврале 1924 года чекистам удалось выманить из Стамбула Умара Митаева, младшего брата Али, и арестовать его. Самого Али поставили перед дилеммой: если он добровольно явится в ОГПУ, то брата освободят. Али было ясно, что чекисты готовят ему и его брату ловушку и тюрьмы им обоим не избежать. По поводу его отказа явиться в ОГПУ были распространены слухи о том, что ради собственного спасения и спокойствия он готов пожертвовать братом.

Председателю Чечоблревкома Таштамиру Эльдарханову, дважды избиравшемуся в депутаты Государственной Думы, безупречность которого крайне раздражала местных большевистских бонз, ставились в вину протекционизм и некритическое отношение к деятельности Митаева. Для негативного отношения к Эльдерханову и Митаеву у чекистов имелись соответствующие «основания». Они настояли на роспуске чеченского комсомола, который своей деятельностью наносил больше вреда власти, чем пользы.

Грубая антинациональная и антиисламская деятельность комсомольской организации, поддерживаемой ОГПУ, послужила для Ревкома ЧАО основанием для ее расформирования. Обвиненный в антисоветской деятельности, в подготовке контрреволюционного мятежа, Али Митаев был арестован, а затем расстрелян. Внимательное изучение архивных документов, связанных с арестом и допросами Али Митаева, учиненных следователями ОГПУ, показывает, что ни одно выдвигаемое против него обвинение не было в достаточной мере подтверждено и обосновано. Все обвинения, выдвинутые против него, носили идеологический, политический характер. Грозненские и ростовские чекисты видели в Али Митаеве непримиримого классового врага, подлежащего физическому уничтожению. В документе «Возникновение мюридизма в ЧИАССР», хранившегося в архиве КГБ ЧИАССР, отмечалось, что «секта Митаева представляет собой в целом враждебную организацию к существующему строю. Известная контрреволюционная деятельность нынешнего руководителя на протяжении 4 с лишним лет достаточно ясно показала это».

На заре советской власти среди верующих проводилась избирательная политика: одни суфийские братства относились к врагам власти, а другие рассматривались в качестве политических союзников. Некоторые религиозные авторитеты Чечни и Ингушетии использовались властью для осуществления среди населения патриотической работы. Так многие мюриды шейха Дени Арсанова становятся сторонниками советской власти, они принимали активное участие в борьбе против белогвардейцев. Мы не нашли сколь-нибудь убедительного аргумента, подтверждающего, что Дени Арсанов являлся «ярым врагом советской власти», так как им не было совершено какого-либо действия, принесшего вред установлению в Чечне советской власти. Очень часто чеченских духовных лиц в годы советской власти изображали в качестве врагов, контрреволюционеров, лишь за то, что они были более зажиточными, чем масса населения, имели иную точку зрения на общественное устройство своих народов, не соглашались с антирелигиозной идеологией.

После гибели шейха Дени Арсанова руководителем накшбандийской ветви «арсановцев» стал его сын Бахаудин. Судя по тексту документа «Возникновение мюридизма в ЧИАССР», хранившегося в архиве бывшего КГБ, «Арсанов Баутдин был красным партизаном и пользовался влиянием на своего отца». Далее в тексте сообщается, что «к началу Великой Отечественной войны Арсанов Баутдин стал влиятельным шейхом в Чечено-Ингушетии. В годы войны он проводил патриотическую работу, разъезжал по Чечено-Ингушетии и призывал население к борьбе против немецко-фашистских захватчиков. С помощью Арсанова был ликвидирован ряд участников банд на Северном Кавказе». За заслуги перед советской властью шейх Бахаудин имел правительственные награды.

Однако чекисты не до конца верили «советскому шейху». В документе сообщается, что «поступали данные, что среди своих близких мюридов Арсанов заявил о неизбежности поражения СССР, предлагал им ждать прихода немецко-фашистких войск, уклоняться от призыва в Красную Армию и исполнения государственных повинностей и переходить на нелегальное положение». Впрочем, в этих доносах на Бахаудина отсутствует сколь-нибудь доказательная база.

Между тем, при непосредственном участии шейха Бахаудина и его родного брата Ильяса были задержаны и сданы органам советской власти два немецких разведчика - Осман Губе и Ланге, орудовавшие в горах Северного Кавказе. Но об этом цитируемый чекистский документ умалчивает. Заслуга Бахаудина Арсанова перед советской властью неизмеримо выше, чем инсинуации чекистских агентов, приписываемых ему.

Известный чеченский поэт, исследователь истории и культуры чеченского народа Ахмада Сулейманов писал: «Бауддин Арсанов во время выселения чеченцев и ингушей (в 1944 году и позже) спас жизнь десяткам тысяч людей - детей, женщин, стариков, которым угрожала опасность быть расстрелянными советскими войсками». Бахаудин Арсанов после сталинской ссылки вернулся на родину, где умер в начале 60-х годов ХХ столетия и похоронен рядом со своим отцом. Над его могилой мюриды возвели мавзолей, также служащий местом паломничества последователей вирда «арсановых».