ЕВРАЗИЯ - Северный Кавказ как зона политического риска: взгляд российской молодежи

Проблемы Северного Кавказа являются своеобразным «оселком» российской политики. Эффективность политической деятельности, авторитет и влияние конкретных политических сил и политиков можно проверить по отношению и участию в политических процессах в данном российском регионе. Стало очевидно, что ни либеральная парадигма суверенизации, ни реанимированный великодержавный проект не могут гарантировать политическую стабильность и обеспечить социальную модернизацию северо-кавказского сообщества. События на Северном Кавказе демонстрируют не столько непоследовательность и неопределенность российской национальной политики, сколько нежелание расстаться с политическими клише и принять, как политическую реальность, конфликтный плюрализм и возможность политических рисков.

Еще в 1939 году немецкий социолог Карл Манхейм писал, что старшее и среднее поколение могут только предсказать характер предыдущих изменений, однако новой жизнью будет жить только молодое поколение.

Несмотря на острый демографический кризис, катастрофическое старение российского общества, молодежь составляет 30% населения России и обладает значительным политическим и социально-мобилизационным ресурсом развития общества. Еще в 1939 году немецкий социолог Карл Манхейм, эмигрировавший из нацистской Германии в Великобританию, писал, что старшее и среднее поколение могут только предсказать характер предыдущих изменений, однако новой жизнью будет жить только молодое поколение. Иными словами, ошибки и достижения российской политики могут существенно повлиять на политический порядок, в который войдет нынешняя российская молодежь. Если следовать пословице, что молодым часто приходится расплачиваться за грехи отцов, небезразлично - какие последствия будут иметь политические решения, принимаемые в целях укрепления территориальной целостности и восстановления конституционного порядка в Северо-Кавказском регионе.

Российские молодежные движения представляют чрезвычайно неоднородный социально-политический спектр, охватывая менее 10% молодежи. Почти тривиальным стало суждение о политическом индифферентизме молодежи, ее уходе в частную жизнь, отказе от политических и идеологических ценностей, преклонении перед политической инсценировкой и хэппенингом. Порой создается впечатление, что молодежные активисты словно соревнуются в политическом эпатаже - но не следует спешить с выводом о незрелости молодежной политики или ее имитационности, зависимости от виртуальной реальности.

Если пользоваться историческими аналогиями, никто в Америке 60-х годов не мог подозревать, что движение хиппи, шокирующее обывателя прическами и сексуальной свободой, может принять резкие антивоенные формы, выразиться в акциях массового неповиновения в студенческих кампусах, положить конец войне во Вьетнаме и привести к революции нравов американского общества. Микроскопичность и раздробленность российских молодежных организаций не должны смущать в оценке перспектив молодежной политики.

Так или иначе, грядет смена политических элит, а молодежные организации - резерв «взрослой политики». Возможно, с появлением новых политических персонажей возрастет политическая активность молодежи. Все больше молодых людей проявляют повышенный интерес к проблемам Северо-Кавказского региона, что связано с ожиданием террористических актов, возможностью участия в боевых действиях в кавказских горах, активной деятельностью этнических криминальных группировок. Короче говоря, политика воспринимается в негативном контексте, но такой фон стимулирует самостоятельность позиций и оценок, стремление уйти из-под плотной политической опеки «материнских» структур.

В целом, тем не менее, наблюдается консенсус, поддержка курса на стабилизацию обстановки в регионе. Участники молодежной политики в подавляющем исходят из императива территориальной целостности России, признания Северного Кавказа неотъемлемой частью РФ, а проблем региона - исключительно внутриполитическим процессом, на который не должны активно влиять внешние силы, будь то международные гуманитарные организации или государства.

Но в адрес российской власти высказываются упреки в неэффективности реализуемых программ, пренебрежении вопросами молодежной безработицы, преступности, культурной и образовательной деградации, роста национал-экстремистских и религиозно-радикальных настроений. Впрочем, со стороны молодежных структур так и не предприняты конкретные политико-практические меры, которые свидетельствовали об участии в процессе стабилизации на Северном Кавказе.

При этом следует отметить, что для большинства местной молодежи характерно недоверие к молодежным структурам, как «московским» и «русским». На фоне неотрадиционализации жизни, религиозного ревайвализма и реванша родоплеменного сознания практика демократических лозунгов или государственнических ценностей не выглядит привлекательной.

Иными словами, молодежные структуры повторяют опыт материнских политических организаций, когда общероссийский политический дискурс переводится в ассиметричные установки суверенизации, этнократии и политической дискриминации. Предъявляя обоснованные претензии к целям и методам осуществления государственной политики на Северном Кавказе, оппоненты из молодежных структур явно игнорируют приоритетность стабилизации, не учитывают того обстоятельства, что Северный Кавказ является наиболее уязвимым звеном в системе геополитической стабильности России, что на Северном Кавказе выросло поколение молодежи, которое в силу известных причин не осознает общероссийской идентичности, слабо знает русский язык и культуру, критически настроено к демократическим ценностям и часто пытается реализовать невостребованную социальную и политическую активность включением в радикальные или криминальные структуры, живет в параллельном мире сетевых структур, в которых авторитет лидера несравненно выше доверия к государственным институтам.

На проблемах Северного Кавказа можно нажить краткосрочный политический капитал, но, в конечном счете, оказаться политическим банкротом.

Молодежные структуры не достигли состояния диалога с властью и молодежью в той степени, которая позволяла бы заявлять об артикулировании молодежных проблем и возможности мобилизации молодежи для осуществления совместных политических проектов.

Часто звучащая тема «народной политики» на Северном Кавказе посвящена вопросам привлечения к процессу стабилизации старейшин, женщин, интеллигенции, но очевидна тщетность миротворческих усилий, если забывается молодежь, которая составляет 54% населения региона. Вероятно, отдавая дань традиции и национальному менталитету, российские политики упускают тенденцию ювентизации, которая в условиях коррумпированности и клановости власти может способствовать формированию маргинальных политических структур.

Наиболее оптимальным представляется наработка политических контактов с пророссийски настроенными слоями населения, которые, несмотря на рурализацию, массовый отъезд интеллигенции и квалифицированных рабочих, составляют большинство населения Северо-Кавказских республик, включая конфликтные Чечню, Ингушетию и Дагестан. Но для осуществления конструктивного политического диалога необходимо не только знание региональной специфики, но и готовность «говорить на равных», отказаться от мысли, что молодежь является фигурантом готовых политических идей. Необходимы систематические усилия по реабилитации правового сознания, возвращению молодежи в российское культурное и информационное пространство, общественному контролю над реализацией общефедеральных молодежных программ (образовательной, профессионального обучения, жилищной).

В регионе, где подавляющее большинство молодых людей не имеют работы, где реальностью становится дискриминация по гендерному статусу, а этнические стереотипы укоренились в быту и поведении, политические проблемы неизбежно трансформируются в социальные и этнонациональные. Часто в пылу политической дискуссии забывается, что в обществе, разделенном на конфликтующие социальные и национальные группы, оплотом цивилизации выступает государство. Молодежным структурам еще предстоит путь к формированию позиции, представляющей государство как ассоциацию граждан.

Молодежные структуры стремятся стать субъектами политики, но для удовлетворения политических амбиций недостаточно организации политических акций или использования политических технологий. На проблемах Северного Кавказа можно нажить краткосрочный политический капитал, но, в конечном счете, оказаться политическим банкротом. Если исходить из того, что в регионе концентрированно выражены общероссийские проблемы, что конфликтогенность региона в большей степени является результатом политики «создания кризисов», молодежные структуры должны вырваться из порочного цикла возвращения к прошлому, которым так страдает российская политика.

По крайней мере, молодежь не может быть адресатом исторических обид, «историческая карта» в политике, которую так охотно разыгрывают этнократы, теряет смысл. Короче говоря, молодежные структуры могут начать с «чистого листа», выдвижения общероссийских проектов, обращенных к молодежи региона. Перестановка акцентов с политического на социальное позволит осуществить ресоциализацию молодежи, что содержит возможность и ее активного политического участия и расширения избирательных прав в будущем.

Политика актуализма, реагирование на события постфактум не является ни эффективной, ни представительной. Ясно, что молодежные организации не могут соперничать с материнскими политическими структурами в задействовании финансовых, организационных, информационных ресурсов. У политически активной молодежи есть шанс постепенного поворота российской политики на Северном Кавказе к модели «демократии участия», и этой возможностью следует воспользоваться хотя бы для предания политическим решениям общественной значимости и легитимности.