ЕВРАЗИЯ - Цель - новое государство: механизмы этноконфликтных процессов

Возникновение политической партии, создание нового государства и подготовка террористической группы - все это довольно разные социальные феномены, которые, тем не менее, обладают одним общим свойством - все они начинаются с момента осознания текущей ситуации. Если процессом осознания занимаются достаточно решительные люди, это может привести к созданию групп, которые выступают в пользу перемен. Но основная масса людей продолжает оставаться пассивной по традиции, или из-за недостатка информации, или потому, что из-за дисбаланса власти их требования и просьбы не воспринимаются серьезно. Чтобы изменить это, какой-то человек или группа должны начать размышлять над тем, что происходит, стараться это понять и четко сформулировать свое понимание, а также поощрять других делать то же самое.

В соответствии с «принципом наименьшего сопротивления» Центр должен добровольно предоставить некоторые властные возможности этническим элитам.

Обычно это происходит следующим образом: среди недовольных образуется группа единомышленников, которая начинает осознавать то, что существующий строй является несправедливым. Они обмениваются мнениями, обдумывают сложившееся положение и намечают действия, которые нужно предпринять, чтобы изменить ситуацию - пока все это происходит неофициально. Их первоначальными задачами являются продолжение процесса размышления и анализа и формулирование общей цели и стратегии. Затем они должны укрепиться организационно, если, конечно, собираются переходить к конкретным действиям, получить поддержку сочувствующих элементов «внутренней» и «внешней» аудиторий и, таким образом, увеличить свою относительную власть.

По мере того, как их власть и известность возрастают, эти группы все больше и больше будут рассматриваться как угроза для тех, кто стоит у власти. Постепенно движение протеста нарастает, и тогда события начинают рассматриваться через определенную конфронтационную когнитивную схему: «или мы, или они». Как правило, в этот момент действующие власти начинают предпринимать ответные шаги, часто насильственного характера, даже если движение сопротивления первоначально носило ненасильственный характер.

Как только угнетенная группа усилила свое относительное влияние, она может ожидать, что будет восприниматься серьезно в качестве равноправного партнера при проведении переговоров. На этой стадии отношения власти между противоположными сторонами будут меняться в результате продолжающейся конфронтации и других событий внутри самих сторон или в более широком социальном контексте. В ситуации нарастающей напряженности правительство, как правило, предпочитает действовать решительно и жестко, понимая, что иначе власть и контроль над территорией можно потерять.

По мере того, как влияние и известность оппозиционных групп возрастают, они все больше рассматриваются как угроза для тех, кто стоит у власти.

Стремление подавить данное движение силой можно считать первой реакцией системы на подобную ситуацию. Затем система стремится перетянуть на свою сторону определенные личности и группы, образующие социальную базу движения, за счет улучшения их материального положения или согласия с выдвигаемыми требованиями. Последняя стратегия применяется тем чаще, чем больше выдвигаемые требования соответствуют традиционным и общепризнанным ценностям. Момент вмешательства государства в качестве посредника ставит этническое движение перед необходимостью тяжелого выбора. Если движение отбрасывает инициативу примирения со стороны государства, то оно рискует обратить против себя весь политический спектр различных сил, часть из которых на предшествующих этапах могла ему сочувствовать и даже помогать. Возникает также опасность внутреннего раскола и отхода от движения тех, кто все же хочет несмотря ни на что прийти к компромиссному варианту.

Если движение принимает эту инициативу, то оно может получить взамен определенное удовлетворение своих требований и интересов, но взамен этого должно отказаться от радикальных или революционных требований и принять навязанные правила игры. Следовательно, речь идет о выборе между тяжелой и требующей самопожертвования борьбой, результат которой остается неопределенным, а возможность победы откладывается в будущее, и временной капитуляцией взамен небольшого успеха.

Существует также борьба между различными фракциями движения оппозиции. Они могут различаться в большей или меньшей степени в своем видении перспективы, в целях и стратегиях, и могут использовать эти различия в процессе борьбы. Конкуренция среди бывших союзников в борьбе за власть делает это движение более радикальным, поскольку каждый старается в максимальной степени дистанцироваться от «старого режима» (если только конкуренция не связана с контрреволюцией, и тогда агенты конкурируют между собой в предложении более радикального варианта, который связан с наиболее полным восстановлением прежнего порядка).

Изменения обычно провозглашаются новой элитой. К примеру, элита может утверждать, что после ее прихода к власти будут предприняты необходимые социальные реформы, или, наоборот, неотложная необходимость в реформировании может привести к власти какое-либо социальное движение путем эффективного давления или переговоров с властвующей элитой, или даже путем замены этой элиты.

Часто правящая элита и ее союзники стремятся встроить в существующий порядок принципы организации, политику и программы, которые создают рутинизированные модели социальной селекции и контроля, соответствующие самому порядку, его сохранению и воспроизводству. Они могут преуспеть в этом или потерпеть неудачу. Если подобное реформирование заканчивается неудачно, то новое социальное движение перехватывает лозунги о необходимости реформирования.

Но иногда изменения могут происходить путем более дисперсных процессов, к примеру, когда один или несколько акторов открывают и применяют на практике новую технологию или стратегию, а другие копируют ее, таким образом инновация распространяется через социальные сети коммуникации и обмена.

В любом случае анализ развития социального движения начинается с упоминания латентного периода, т. е. времени, когда медленно накапливается социальное недовольство и нарастает политическое отчуждение, и стадии перехода к активным действиям, приводящим к конфликту.

Возникающий конфликт носит позиционный характер, выступая, с одной стороны, как средство удержания власти, а с другой - для социальных аутсайдеров - как инструмент достижения необходимых целей, и к нему будут прибегать тогда, когда это, по сравнению с другими способами достижения тех же самых целей, является более выгодным. Представители нового институционализма (Бурдье, Гидденс, Мейер, Скотт, Флигстайн и др.) сделали вывод о том, что сложные и соперничающие отношения между старыми институтами и претендентами, т. е. конфликты между группами, занимающими различные позиции на отдельных полях, являются основным источником социальных конфликтов в обществе. Изменение позиций служит главной причиной перемен в обществе. Такие конфликты ориентированы на достижение того или иного результата.

Перефразируя известное положение Роберта Кинга Мертона, высказанное им при анализе девиантного поведения, можно сказать, что конфликт представляет собой «попытку достичь предписываемые культурой цели запрещенными культурой способами». К примеру, когда люди стремятся к финансовому успеху, но убеждаются в том, что его нельзя достичь на основе социально одобряемых средств, они могут прибегнуть способам, считающимся незаконными для достижения этой цели.

Аутсайдеры выступают с заведомо худших позиций, и для победы им надо предпринять что-нибудь неординарное, проявить особые способности. Для участия в подобной деятельности требуется «социальный талант», т. е. способность этнических предпринимателей добиваться содействия от остальной части этнической группы, иногда манипулируя ею, манипулируя интересами и стремлениями других людей с целью создания политических коалиций на основе достаточно узких общих интересов. Как правило, аутсайдеры делают первый шаг и проявляют инициативу.

Есть ли какие-либо объективные факторы, на которых элиты основывают свои требования? Или притязания на власть базируются только на личных потребностях и личных вкусах, в том числе на стремлении к обогащению и жажде власти?

Конечно же, это не так. Решение о том, стоит или не стоит повышать требования, заниматься переделом сфер влияния и пространства основывается на анализе, в котором основное место занимает оценка реальных шансов элиты. Может она достичь своих целей или нет? Если может, то элита сознательно в качестве стратегии поведения выбирает вступление в конфликт, который превращается в средство сохранения и увеличения властных позиций.

Поэтому в соответствии с «принципом наименьшего сопротивления» Центр должен добровольно предоставить некоторые властные возможности этническим элитам. Здесь срабатывает закон восточного базара: чтобы удовлетворить и покупателя, и продавца, цена должна устраивать обоих. В переводе на политический язык это означает, что центральная власть должна потесниться и дать место регионам и оппозиции. То есть необходимо предоставить оппозиции возможность защищать свои интересы легальным путем.

Позиционные конфликты вечны в обществе потому, что часто достичь необходимых для каких-либо социальных групп целей без конфликтов невозможно. Августин Блаженный в работе «О граде божьем» высказался об этом вполне определенно: «Те, которые нарушают мир, не ненавидят его как таковой, а хотят лишь другого мира, который отвечал бы их желаниям». Тем самым философ определил, что решающим является не сам процесс конфликта, а цель. То есть теоретически, в случае удовлетворения всех потребностей индивида, он не должен конфликтовать. Разумеется, подобное невозможно, о чем уже было сказано выше.

Чтобы начать конфликт, человек должен иметь хотя бы смутное представление о том, при каких обстоятельствах это действие осуществимо, какими качествами он должен обладать (какие качества себе приписывать), т. е. сформировать конфликтную картину мира. Так, при оценке собственных возможностей в соотношении с возможностями партнера данная сторона может решить, что затраты на борьбу при определенной вероятности победы оказываются более выгодными в случае выигрыша, чем затраты, связанные с переговорами. Это относится одинаково к оценке и энергетических, и временных ресурсов.

Оценка элитой перспектив своего позиционного продвижения проходит сразу в трех временах: прошлом, настоящем и будущем. Вопрос относительно того, в каком именно порядке располагаются эти элементы, нуждается в дальнейших исследованиях. Однако в общих чертах этот механизм следующий: допустим, что оценка перспектив отрицательная. С помощью изменения мотивации можно постараться изменить отношение к предстоящему конфликту. Мотивация в своем прямом, социопсихологическом смысле означает стремление чего-либо достичь. Обычно в этом случае стороны начинают «подыгрывать» себе, преуменьшать собственные слабости и преувеличивать свои силы, а для противоположной стороны, все происходит в обратном порядке.

В своих оценках этнические элиты исходят из свершившегося факта: «Раз мы выстояли в тяжелой вооруженной борьбе, значит, заслужили всего, чего достигли», «Чтобы удержать достигнутые преимущества, мы будем продолжать борьбу», «Это наше государство, и мы его заслужили». То, что они смогли удержаться у власти, вызывает в сознании эйфорию, точнее сказать, «иллюзию неуязвимости» (Зигмунд Фрейд). Поэтому любая уступка другой конфликтующей стороне без каких-либо компенсаций взамен будет выглядеть слабостью не только внутри правящей группы, но и среди ее сторонников у населения («сегодня у нас заберут одно, завтра - другое»). Элита переоценивает свое положение и считает его чересчур устойчивым («Нужна маленькая победоносная война, которая решит все проблемы»).

Центр, напротив, недооценивает произошедшие перемены и рассматривает их как нечто случайное («Сохраним все как есть», «Нам не нужны изменения»). Главное - это найти мешающих врагов, все же остальное - мир, свобода, благосостояние появятся как бы сами собой. Такое отношение не содействует развитию всестороннего взаимопонимания.

Что же касается переговоров, то, как правило, стороны стремятся оставить для себя «еще один шанс», шанс для новой схватки. На карту ставится максимум возможного, надежда, что все переменится в их пользу. Используя переговоры как ширму для сокрытия своих воинственных устремлений, как тактический прием, цель которого -выиграть время, стороны будут накапливать силы, даже невзирая на то, что в прошлом не раз уже терпели неудачи («Гибель наших солдат только усилит нашу решимость в борьбе»). Даже значительные потери не смогут смягчить конфликт: «Мы хотим сделать так, чтобы потери были не напрасны». Иначе говоря, как написано в Библии - «кровь зовет кровь».

Теджер убедительно показал, как люди, запертые в конфронтации, часто считают, что они слишком много вложили, чтобы остановиться: «Я прошел трудный путь. Я отказался почти от всего. Я разорвал все связи. Я сжег все мосты. Я повернулся спиной к миру. Я не могу позволить себе усомниться. Я должен верить. И нет никакой другой истины». Они могут считать, что под сомнением их вера, или что потраченные ресурсы нужно компенсировать, или что невозможно отрицать потери прошлого.

Кеннет Боулдинг описал интересную форму ловушки, которую он назвал «ловушкой жертвоприношения». Для иллюстрации этого процесса, он использует аналогию с человеческими жертвами, которые приносили ацтеки, чтобы обеспечить хороший урожай. Если подобные жертвоприношения не приводили к желаемому результату, то люди, которые за них отвечали, считали, что не человеческое жертвоприношение было плохой идеей, а что просто недостаточное количество людей было предано смерти. Боулдинг заключает: «Может быть, очень сложно допустить, что кровь пролилась напрасно». В итоге причина человеческих потерь может быть провозглашена священной, а продолжение или эскалация насилия могут быть оправданы ссылками на эти потери.

Отрицательные результаты объясняются разнообразными причинами, но выводы делаются только в одном направлении: «На этот раз все будет по-другому» и «Мы учтем уроки прошлого». Казалось бы, после того, как эти уроки учтены, должна последовать непрерывная серия побед. Но этого не происходит.

Ситуация не меняется. В конечном счете, приходится возвращаться на первоначальные позиции с все той же беспочвенной надеждой - «Попробуем еще раз». Формируется стереотип многократного повторения неудачного социального взаимодействия. Конфликтующие стороны будут снова и снова биться о закрытую стенку конфликта, попадая в ловушку Сизифа, вместо того, чтобы поискать дверь миротворчества.

Постконфликтная ситуация вообще-то не устраивает ни одну из сторон. Данное положение считается временным и несправедливым. Группе, участвующей в конфликте, сложно согласиться на условия меньшие, чем те, которые были до столкновения. Получается, что конфликт, на который было затрачено столько сил, не принес никакого результата. Все прошло впустую. Следовало ли тогда вступать в борьбу? Отрицательный ответ на этот вопрос означал бы признание собственной неудачи, признание ошибки и неправильной оценки. К тому же, это поставило бы под сомнение легитимность правящей верхушки. Вполне могла бы возникнуть ситуация, когда большая часть этноса попыталась бы передать власть кому-нибудь более компетентному.

Если лидеры проявят излишнюю толерантность, их сторонники могут обвинить их, что они стали «слишком мягкими», и могут появиться новые лидеры, придерживающиеся твердой линии поведения, которые бросят вызов власти. Таким образом, межэтнический конфликт превратится во внутриэтнический, и внимание будет переведено от диалога с другими этническими группами, на концентрацию и борьбу за лидерство внутри группы.

Реальная политика любой группы предполагает отход от первоначальных ценностей ради достижения политического компромисса, и конечно же, это может быть расценено как предательство групповых интересов. Поэтому неизбежно появляются новые лидеры, «лидеры с периферии», которые стремятся перехватить инициативу с более радикальными требованиями. Начинается этап внутренней борьбы за власть, который в некоторых случаях может привести к расколу группы.

Эти процессы представляют собой воплощение «единство и борьбы противоположностей», которое особенно отчетливо можно наблюдать во время создания нового государства - формальных и неформальных социальных институтов. Какими бы хорошими не были формально провозглашаемые цели, для их достижения приходится часто применять не вполне хорошие методы, что подрывает эти цели в самой их основе. Дилемма проста - «приятные методы или приятный результат». Приверженность к достижению результата заставляет менее тщательно относиться к выбору конкретных методов.

Ни экономически, ни морально, ни политически не может постконфликтная ситуация удовлетворить побежденных, которые «зализывают раны» и накапливают силы: «Мы вам еще покажем!» В данном случае для элиты с точки зрения самосохранения во власти безопаснее всего признать временность заключенного мира. И тогда остается возможность реабилитироваться в глазах народа.

Гуманистическая психология давно рассматривает тот факт, что противодействие обстоятельствам может способствовать развитию организма. Это отражено в специальном психологическом термине «гиперкомпенсация»: всякое повреждение или вредоносное воздействие на организм вызывает со стороны последнего защитные реакции, гораздо более энергичные и сильные, чем те, которые нужны, чтобы парализовать непосредственную опасность. В итоге дефект есть не только слабость, но и сила.

Поэтому в затяжных конфликтах слабейшая сторона, потерпевшая поражение, раз за разом становится сильнее, она учится воевать, приобретает необходимый опыт, новое оружие и вербует наемников. Чтобы победить противника, надо его возненавидеть, поэтому стороны превращаются в непримиримых врагов («Мы будем бороться до конца»). Никаких компромиссов, никаких сепаратных соглашений - этнос сплачивается в единое целое.

Фактически, угнетенные группы духовно столь заинтересованы в уничтожении и преобразовании существующего общества, что невольно видят только те элементы ситуации, которые направлены на его отрицание. В данном случае срабатывает механизм «сжатой пружины» - осознание потерь и неудач ослабевает в памяти людей, а ненависть, наоборот, усиливается вместе со стремлением, накопив новые силы, продолжить борьбу, появляется стремление «наверстать упущенное» и компенсировать потери.

Но «победа» одной из сторон оказывается фактически новым этапом конфликта и началом его продолжения в будущем. Победа одной стороны становится психологической основой возобновления конфликта, поскольку сторона, добившаяся временного военного превосходства, переоценивает значение приобретенной «победы». Как правило, она носит кратковременный характер. Побежденная сторона ждет своего часа, чтобы развернуть маховик истории в противоположном направлении. Применяя терминологию гештальтпсихологии, можно сказать, что «неоконченный конфликт» стремится к завершению.

Победители, раздраженные упорным сопротивлением, также надеются добиться большего или хотя бы серьезно ослабить своего противника, чтобы обезопасить завоевания. «В случае провокации мы готовы пойти на самые крайние меры». В любом случае в качестве программы действий выбирается несложный призыв - «бей, потом разберемся».

Возникает своеобразное клише, которое повторяется с незначительными вариациями. Достаточно ярко эти установки отражены в одном из высказываний Теодора Рузвельта: «Двадцатый век предстает перед нами как век, в котором будут решаться судьбы многих наций. Если мы будем стремиться лишь к пустому, праздному бытию и позорному миру, если мы будем уклоняться от борьбы, в которой люди должны рисковать своей жизнью и всем, что им дорого, тогда более сильные народы обгонят нас и завоюют мировое господство».

Возникшую ситуацию называют «ни войны, ни мира» - вялотекущий конфликт без активных боевых действий, без шансов на разрешения, без перспектив.

Достоевский как-то определил человека как существо, способное ко всему привыкнуть. Вот и люди, проживающие в зоне конфликта, постепенно приспосабливаются к этому и начинают рассматривать войну как нормальное и естественное. В результате у людей искажается повседневное восприятие мира, формируется силовая психология, «культура Калашникова». Динер в своей теории деиндивидуализации подчеркивал, что в результате низкого уровня самосознания, снижается способность человека управлять своими действиями. На социальном уровне это означает, что происходит усиление неосознаваемых искажений в восприятии информации о противоположной стороне, повышение чувствительности к разногласиям и угрозам, а также уменьшение степени осознания общих интересов.

Человек приучается безапелляционно делить вещи на плохие и хорошие, правильные и неправильные, черные и белые. Рассматривая влияние Второй мировой войны на американское общество, Ласуэлл предложил термин «государство-гарнизон», чтобы описать ситуацию, при которой военные значительно увеличивают свое влияние на политические процессы и на общество в целом. В подобных ситуациях военные ценности распространяются на все гражданское общество. Эти ценности включают в себя склонность к созданию иерархии, контроль над информацией и сниженную толерантности по отношению к несогласию.

Война калечит души, смещая человеческие ценности, ставя слепую силу и ненависть во главу угла. Как написал Питирим Сорокин, «война совершенно деформирует поведение, переживания и поступки как самих воюющих сторон, так и гражданского населения… Только наивные люди могут думать, что совершаемые нами акты проходят для нас (и для других) бесследно… Тем более относится это к актам и поступкам, прививаемым войной».

Продолжительное участие в конфликте приводит к значительным изменениям в личности человека. Социальные психологи почти единодушны во мнении - выражение враждебности приводит к усилению враждебности. Любой отдельный акт агрессии может вызывать агрессию в дальнейшем. Чем больше человек совершает жестокостей, тем легче ему это сделать в дальнейшем. Зло обычно является результатом постоянно увеличивающегося числа уступок. Незначительный дурной поступок может упростить попытку совершения более тяжелого деяния, поскольку подрывается нравственная основа человека. К примеру, действия, которые можно охарактеризовать как жестокость, деформируют сознание людей, которые осуществляют их.

Причинение вреда невинной жертве обычно порождает у агрессора пренебрежительное отношение к объекту своих действий, тем самым давая ему возможность оправдать свое поведение. Одна из возможных этому причин, которой придает большое значение Тессер, состоит в том, что когда рассерженные люди продолжают думать о фрустрировавшем их человеке, их представление о нем претерпевает определенное изменение. Не получая противоположной информации, они забывают несогласующиеся детали, которые раньше затемняли образ другого человека. И они становятся более категоричными в своих оценках центральных черт сформировавшегося у них образа.

Даже просто наблюдение сотен актов жестокости приводит к эмоциональному окоченению. Согласно психофизическому закону Вебера-Фехнера, сила реакции на раздражитель снижается при каждом очередном его повторении. Наступает явление «психического пресыщения». Наиболее обычной реакцией будет - «это меня совершенно не касается». Если же психологический барьер перед убийством снят, то в результате человек перерождается в хладнокровного карателя.

Общество привыкает к болевому шоку, а правым считается тот, кто сильнее. Американский психолог Ирвин Стауб ввел понятие «тяжелые времена» - ощущение депрессии, безнадежности, окруженности врагами, ощущение несправедливости, совершаемой по отношению к моему городу, моему народу, моей религии.

Накопившиеся взаимные обиды и злость, завышенные требования и опасения, поспешность в принятии решений и неуступчивость у обеих сторон на переговорах, где никто не замечает своей пристрастности и не стесняется передергивать факты, не позволяет сколько-нибудь значительно улучшить обстановку в зоне конфликта. Никто не хочет сделать ни малейшей уступки, пойти на компромисс, никто не упускает случая выразить свое презрение к оппоненту. «Никто не желает вести с нами подлинный диалог, наши намерения извращаются, нас непрерывно подозревают в дурных намерениях и каких-то задних мыслях».

Вообще, построение алиби для объяснения своих неудач - это национальное развлечение многих народов. Жан-Поль Сартр назвал это «дурной верой» - верой, которая позволяет избегать ответственности, перекладывая вину за свою судьбу на кого-либо или что-либо. В психологии подобная уловка называется «методом нейтрализации», в котором есть четыре конкретных приема: 1) отрицание ответственности; 2) отрицание реального вреда; 3) отрицание осуждающих; 4) ссылка на более важные обстоятельства.

Еще один прием Митчелл назвал «марионеточным образом врага». Это попытка передвинуть ответственность чуть дальше от самих сторон, обвиняя не сообщество, которое сражается напрямую, а какого-либо внешнего агента. Это позволяет обелить собственную политику, путем утверждений, что у нас нет никаких проблем с другим сообществом людей. Они абсолютно довольны тем способом, которым мы с ними обходимся. Когда мы сталкиваемся с социально нежелательным или опасным положением дел, для нас характерна тенденция воспринимать несчастья как результат чьих-то действий и найти кого-то ответственного за них.

Во многих документально подтвержденных исторических случаях эти «кто-то» известны, т. е. всегда обнаруживались вредители или враги моральных устоев и политического порядка. «Социальное знание» общества всегда обнаруживает большой выбор «козлов отпущения», преступников, злодеев, темных личных личностей и т. п. История при этом понимается, как «история заговора», когда весьма ограниченная группа людей (как правило, представляющих крупнейшие олигархии и транснациональные кампании) стремятся к достижению мирового господства посредством искусственного разжигания противоречий между государствами и народами и сталкивания их между собой.

Толкотт Парсонс очень хорошо выразил эту идею, описывая механизм поиска «козла отпущения»: «Поскольку опасно и ошибочно свободно выражать неприкрытые антагонистические чувства по отношению к членам своей группы, часто психологически легче «переместить» эмоции на чужую группу, в отношении которой уже существуют какие-то поводы для антагонизма. Поэтому поиск козла отпущения редко возникает без некоего значимого основания антаганизма, в котором заключается истинный конфликт идеалов или интересов».

Поиск борющейся группой новых врагов напоминает процесс, который Гордон Оллпорт назвал «функциональной автономией мотивов». Он утверждал, что существование мотивов, возникших из-за стремления к какой-либо особой цели, может продолжаться и после того, как изначальная цель перестает существовать. Роберт Мертон использовал аналогичную концептуальную схему, для объяснения склонности бюрократий к ритуалам с их характерным замещением цели, при котором «ценность, служившая инструментом, превращается в конечную ценность».

Превалирующая стратегия в этот период - ожидание. Каждая сторона надеется на неудачи и кризисы в стане противника, на более удачную внешнеполитическую обстановку или проявление нового могучего союзника, пусть не в ближайшем будущем, а в отдаленном, все надежды сводятся к тому, что удастся тем или иным способом изменить соотношение сил в свою пользу и тогда придет час нового конфликтного столкновения. Час расплаты для противника.

Владимир Хорос использует для описания подобного поведения понятие «гипертрофорованный футуризм». Суть данного явления в том, что «прошлое и настоящее полностью отрицаются во имя лучезарного будущего. Там, за морями горя, солнечный край непочатый». А пока стороны, ожидая свой «счастливый случай», консервируют ситуацию в зоне противостояния на долгие годы, продолжая все время проверять друг друга на прочность: устраивая провокации, похищая заложников, обмениваясь взаимными «любезностями» в виде небольших пограничных столкновений.

Ни одна из сторон не верит в длительный мир, ни одна не доверяет своему оппоненту, взаимные подозрения в коварстве становятся правилом и за аксиому принимается положение, что другая сторона только и ждет подходящей обстановки, чтобы «ударить в спину» в самый неожиданный момент. Стадия открытой конфронтации становится неизбежной.

Часто предлагаемая миротворцами и посредниками формула «сосредоточиться на интересах, а не на позициях» является здесь практически невыполнимой, поскольку во многих случаях люди преследуют трудносовместимые интересы. В некоторых случаях высказывание интересов является социально неприемлемым, или даже вообще невозможным. Но и в случае открытого высказывания нет никакой гарантии, что эти интересы будут удовлетворены. Нет никакого смысла «раскрывать карты» противнику, который не собирается делать то же самое, и даже в случае открытой игры противник может обмануть, поэтому некоторые козыри лучше приберечь.

Не все просто и с «взаимными уступками». Если человек уступает часто или постоянно, может утвердиться мнение, что это его роль. Томас Шиллинг, ведущий специалист в области управления кризисной обстановкой, мудро сказал по поводу решения сражаться или сдаваться: «Обычно предметом спора является не сиюминутный выбор правильного пути, но всеобщее ожидание того, как участники поведут себя в дальнейшем. Уступка - это признак того, что уступок будут ожидать и в дальнейшем». Как выразился один из российских министров иностранных дел эпохи Николая II: «в политике всегда есть пределы, уступать дальше которых не только бессмысленно, но и опасно». При первых же сложностях конфликт начинается заново.

Будущее социальных отношений все время «провисает» и сложно предсказать, где и когда произойдет очередной кризис. Возможно, через неделю, возможно, через месяц, а может быть, через год. В результате у противостоящих друг другу субъектов возникает желание, «чтобы все быстро закончилось». Как говорится, «ожидание смерти хуже самой смерти». Именно психологическая неопределенность ситуации - столкновение может состояться, а может не состояться - заставляет пребывать в неуверенности и сомнениях. Неопределенность способствует конфликту, когда стороны не знают, чего ожидать от другой стороны и от исхода конфликта.

Отрицательные эмоции все время накапливаются, и с каждым днем неизбежность нового конфликта предстает перед сознанием принимающих стратегические решения все отчетливей и отчетливей. Рассуждения проходят примерно по такой схеме - «Если конфликт, который неизбежен, не состоялся до сих пор, то тем больше шансов, что он состоится чуть позже, возможно, даже, в ближайшем будущем». Следуя именно этой логике размышлений, Военное министерство США приняло решение по поводу саботажа и заговора среди японцев американского происхождения во время Второй мировой войны: «Сам факт, что до сих пор не было никакого саботажа, вызывает тревогу и подтверждает мысль о том, что такие действия будут предприняты».

В психологии межличностных отношений такой процесс был назван понятием «иллюзорной взаимосвязи» - восприятием взаимоотношений там, где их в реальности нет, или восприятие взаимоотношений более тесными, чем они есть на самом деле. Результаты многочисленных экспериментов подтвердили, что люди легко ошибаются, воспринимая случайные события как подтверждающие их убеждения. Если мы верим в наличие взаимосвязи, то существует большая вероятность того, что заметим и вспомним примеры, которые это удостоверяют. Если мы верим, что предчувствия предшествуют событиям, то отследим и запомним пару предчувствие - событие.

Подводя итоги, следует заметить, что этноконфликтные процессы и возникновение новых государств рассматриваются с методологических позиций инструментализма. Поэтому и этнополитический конфликт - это результат сознательных действий сторон, использующих угрозы изменения социальной стабильности в обществе как основной капитал, а свой максимальный выигрыш они получают от участия в самом конфликте, а не от миротворческого урегулирования.

Обобщить вышесказанное можно в следующем утверждении: сторона, получившая позиционное преимущество, будет стремиться закрепить это преимущество (под угрозой его потери), не останавливаясь, если это необходимо, перед затратами от вступления в конфликт.

Таким образом, в соответствии с неоинституционализмом, при анализе конкретных этноконфликтов, связанных с образованием новых государств, основное внимание необходимо обращать на то, как участники конфликтов организуют свои действия друг относительно друга, а также на сопутствующие подобной стратегии «побочные» психологические факторы. Соперничающие субъекты должны стараться учитывать наличие других заинтересованных лиц, догадываться об их будущем поведении, конструировать собственные контрстратегии реагирования на враждебные действия и убеждать в необходимости реализации этих стратегий окружающих.

Это значит, что современные этнические элиты стоят перед альтернативой: либо по-прежнему продолжать поддерживать конфликтную стратегию взаимодействия, что в результате приведет к катастрофе, либо (совместно с представителями правящего Центра) попытаться изменить институциональные основы существующего позиционного порядка, т .е. создать новую и приспособленную к решению политических проблем сеть социальных институтов.