ЕВРАЗИЯ - Коллаборационисты под микроскопом

Вышедшая в уходящем году книга С. И. Дробязко, О. В. Романько и К. К. Семенова «Иностранные формирования Третьего рейха» (М., 2011) является на сегодняшний день единственным на русском языке исследованием, в котором получили освещение формирование и боевой путь практически всех из укомплектованных иностранцами частей в вооруженных силах нацистской Германии, вплоть до самых экзотических и малочисленных.

Среди т. н. Восточных легионов, созданных из представителей тюркских, кавказских народов и калмыков, были вполне боеспособные подразделения, которые использовались на самых опасных участках фронта.

Раньше выходили лишь труды, посвященные, как правило, судьбе отдельных частей и соединений или частей, сформированных из представителей отдельных народов или граждан отдельных государств (например: Дробязко С. И. Восточные добровольцы в Вермахте, полиции и СС. М., 2000; Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова 1944-1945. Спб., 2001; Окороков А. В. Антисоветские воинские формирования в годы Второй Мировой войны. М., 2000). Такая полнота охвата принадлежит, без сомнения, к достоинствам книги.

Правильным, без сомнения, является и стремление одного из авторов показать идеологическую атмосферу, благоприятствовавшую тому, что многие жители покоренных Германией европейских стран вступали в ряды вермахта и СС (Семенов К. К. «Третий путь Европы»). При этом он, однако, на мой взгляд, неверно употребляет термин «правая партия». «Правые» - это, скорее, умеренные буржуазные консерваторы, которые в реальности зачастую оказывались в оппозиции к нацистам, - германских нацистов и итальянских фашистов вернее было бы именовать «ультраправыми».

Семенов указывает на два момента, объединявших людей, исповедовавших ультраправые взгляды в тогдашней Европе: антикоммунизм (и отсюда идея крестового похода против большевизма) и стремление к европейской интеграции через преодоление узкого национализма. Он даже цитирует Юлиуса Эволу, не называя, правда, его имени. Не обходится Семенов и без ошибок. Так, он пишет: «Сам термин "Третий путь" был введен в оборот немецким философом-геополитиком Меллером Ван дер Бруком в 30-х годах ХХ века». Во-первых, этого выдающегося мыслителя звали Меллер ван ден Брук. Во-вторых, он покончил с собой в 1925 году и, само собой разумеется, ничего не мог «ввести в оборот» в 30-е годы. В-третьих, Меллер ван ден Брук не был геополитиком в узком значении этого слова (если, конечно, не считать геополитиком всякого, кто берется рассуждать о международных отношениях), Семенов, видимо, путает Меллера ван ден Брука с Карлом Хаусхофером.

Весьма интересно в книге представлена эволюция взглядов немецкого руководства на проблему привлечения иностранцев, не бывших этническими немцами, на военную службу. Первоначально нацисты пребывали в плену теории о расовом превосходстве немцев не только над азиатами и африканцами, но также и над «негерманскими» европейцами. При этом весьма оригинальная шкала расовой ценности была выстроена для советских граждан. На вершине пирамиды оказались прибалты, далее находились калмыки и казаки (которых немцы считали потомками готов), затем шли народы Кавказа и Средней Азии, славяне же – русские, украинцы и белорусы – оказывались в самом низу. Интересно, как нынешние отечественные неонацисты, одновременно ярые германофилы и кавказофобы, отнесутся к тому факту, что их кумиры из Третьего рейха ставили славян ниже кавказцев?

Однако, под влиянием обстоятельств (высокие потери вооруженных сил, потребности пропаганды) немцы были вынуждене отказаться от многих своих первоначальных установок. Уже в «Легион французских добровольцев» (LVF – Legion des Volontaires Francais contre le Bolchevisme) наряду с этническими французами вступали русские белоэмигранты, жившие во Франции грузины (около 40 человек), армяне, некоторое количество арабов (позднее из них была сформирована отдельная рота) и уроженцев Индокитая. Позднее членами легиона стало даже четверо чернокожих африканца. Думаю, никого не оставит равнодушным фото африканца в немецкой каске и униформе, помещенное в книгу. А в гренадерской дивизии войск СС «Шарлемань», части которой участвовали в обороне Берлина, служили добровольцы из Индокитая (известен таец-пулеметчик Люсьен Кемарат), а также темнокожий уроженец Мартиники и один японец.

Также в обороне столицы Третьего рейха принимала участие «гвардейская рота» Индийского легиона СС, несшая охрану представительства комитета «Свободная Индия», и один из индийцев в эсесовской униформе был даже взят в плен Красной Армией. Как замечает Семенов, именно подобные факты и создали почву для появления мифа о том, что в руинах рейхсканцелярии нашли мертвых тибетских лам в форме СС.

Помимо этого, авторы книги сообщают еще немало занимательных фактов, например, что в СС служил сын первого исландского президента Бьерн Свейсон Бьерсон (всего в СС было 6 добровольцев из Исландии), или что в октябре 1944 года на сторону немцев перелетел американский летчик - второй лейтенант Мартин Джеймс Монти, который после этого вел пропагандистские передачи на немецком радио, а затем вступил в СС.

Но наибольший интерес для нас, конечно, представляет история формирований из граждан СССР. Как ни странно, но из приведенных в книге фактов явствует, что уровень их боеспособности во многом соответствовал вышеупомянутой шкале. О прибалтийских легионерах СС, думаю, знают все. Но и среди т. н. Восточных легионов, созданных из представителей тюркских, кавказских народов и калмыков, были вполне боеспособные подразделения, которые использовались на самых опасных участках фронта.

Особенно отличился кавказский батальон Абвера, который вошел в историю как «Особое соединение "Горец"» или, по-немецки, «Бергман» (Sonderverband Bergmann), солдатами которого были грузины, армяне, азербайджанцы и представители народов Дагестана. Несмотря на столь пестрый этнический состав, в батальоне не было отмечено инцидентов, связанных с межнациональной рознью. Зато, как свидетельствует Романько, «и немецкие, и советские источники признают, что все части "Бергмана" действовали очень эффективно. Везде они сражались весьма упорно, даже не имея тяжелого оружия. Кроме того, о высоком боевом духе личного состава соединения свидетельствует тот факт, что за все время боев на Кавказе из его рядов не было ни одного дезертира. Напротив, за время с сентября по ноябрь 1942 года из перебежчиков, советских военнопленных и местных добровольцев удалось сформировать еще 4 стрелковые роты».

Существовали боеспособные соединения и из представителей народов Средней Азии. Так, в приказе командующего 16-й моторизованной дивизией, изданном 7 января 1943 года, отличались заслуги 450-го, 782-го и 811-го туркестанских батальонов. В частности, было сказано, что эти батальоны завоевали «почетное право носить немецкую форму». Все это развеивает распространенный среди нынешних неонацистов миф, о том, что якобы кавказцы и жители Средней Азии непригодны к участию в боевых действиях на фронте.

Весьма отличились и кавалерийские части, сформированные из калмыков. Как замечает Дробязко, калмыки составляли «пожалуй, наименьший, но один из наиболее боеспособных контингентов восточных войск». Хорошо зарекомендовали себя и крымские татары. И напротив, были части, которые немцам ничего, кроме хлопот, не доставили, и чьи солдаты при первой возможности дезертировали и перебегали к партизанам.

Все это в полной мере относится и к частям, сформированных из этнических русских. Если не считать добровольцев из числа белоэмигрантов и казаков (а последние считали себя отдельным народом), то бойцы этих частей годились, как правило, только для несения охранной службы и антипартизанской борьбы, да и то - не всегда. Например, т. н. Русская освободительная народная армия Бронислава Каминского, действовавшая на территории Брянской, Орловской и Курской областей, первоначально отличилась в боях с партизанами, но впоследствии деградировала до такой степени, что ее предводителя расстреляли сами же немцы.

Почему, спрашивается, западные союзники Советского Союза должны были проявлять жалость к тем, кто воевал на стороне их врага и стрелял в том числе и в их солдат?

Еще более жалкая участь была у т. н. Русской национальной народной армии. При первой же попытке ее боевого использования в районе Вязьмы в мае 1942 года из 300 человек, принимавших участие в операции, 100 перешли на сторону Красной Армии, а в августе того же года за несколько дней на сторону партизан перешло около 200 человек (при общей численности в 1,5 тыс. человек).

Но рекорд в этом отношении поставила т. н. Гвардейская бригада РОА, которая в составе 2200 человек, перебив немецких офицеров и белоэмигрантов, во главе со своим командиром Гиль-Родионовым со всем вооружением ушла к партизанам в августе 1943 года. Описана в книге и деятельность самого знаменитого советского коллаборациониста, чье имя стало нарицательным – генерала Андрея Власова, соратники которого в конце концов ударили в спину своим немецким благодетелям и тщетно пытались перебраться к американцам в надежде на скорый разрыв между союзниками.

В чем причина, по которой немцам так и не удалось создать из русских полноценных боевых частей, как, например, из жителей Кавказа и тем более из прибалтов? Авторы книги не отвечают на этот вопрос, но, видимо, в том, что если уроженцы национальных окраин часто вступали в вермахт и СС по идейным соображениям, видя в России исторического врага, то русские в большинстве своем становились коллаборационистами вынужденно, прежде всего вследствие невыносимых условий плена, и их постоянно мучило сознание, что воюют они против своих.

Как ни странно, но у коллаборационистов из числа русских, вроде Власова, ничего героического не совершивших, все равно до сих пор находятся поклонники - взять хотя бы творчество таких популярных среди русских наци-скинхедов групп, как «Коловрат» или «Русский стяг». Но помимо тех, кто прямо восхищается «героями РОА», есть еще и те, кто пытается их оправдать и пожалеть. К сожалению, к числу таких людей принадлежат и авторы книги, во многих местах у которых сквозит явный ревизионизм.

И дело даже не в том, что «оправдывать предателей плохо». Просто нелепо рассуждать и давать оценки тем далеким и потерявшим актуальность событиям так, как если бы они произошли вчера. С равным усердием (и бесполезностью) можно было бы осудить походы Александра Македонского или Юлия Цезаря. Вот Дробязко пишет: «Власовцы, взятые в плен Красной Армией на территории Австрии и Чехии, подверглись жестоким расправам и издевательствам». Но неужели их должны были встречать с цветами? Романько посвящает специальную главу насильственной депортации советских граждан, воевавших на стороне Германии, в СССР. Исследователь прямо осуждает западные державы за то, что они в ходе Ялтинской конференции согласились на эту выдачу, и описывает многочисленные эксцессы, с ней связанные и произошедшие из-за жестких действий англо-американцев («все выдачи второй волны сопровождались необычайным коварством и жестокостью со стороны тех, кто выдавал»).

Но, почему, спрашивается, западные союзники Советского Союза должны были проявлять жалость к тем, кто воевал на стороне их врага и стрелял в том числе и в их солдат? Скорее, это говорит о влиянии советского руководства, которое сумело на Ялтинской конференции добиться своего, а не о «предательстве» со стороны Англии и США («предательстве» кого?).

Проливает слезы автор и над судьбой немецких офицеров, руководивших частями и коллаборационистов, например, генерал-лейтенанта фон Паннвица («суд над ним – еще одна гримаса советского «правосудия»). Романько, кажется, совсем не понимает атмосферы того времени, когда после такой разрушительной войны никому не хотелось разбираться персонально с командирами коллаборационистских формирований (в отличие, кстати, от их рядовых участников, части которых даже разрешили вернуться в родные места, не понеся никакого наказания).

Завершается статья странным утверждением, что «в долине Дравы, Кемптене, Дахау, Платтлинге и многих других местах, русский человек в очередной раз убедился в том, что стоят все заверения Запада о демократии, правах человека и т. п. вещах». Но, во-первых, Запад ничего и не обещал коллаборационистам из числа советских граждан, а во-вторых, подавляющее большинство русских находились по другую линию фронта.

Но еще более странное впечатление производит содержащаяся в этой же книге статья «Русские белоэмигранты». Автор статьи Семенов как будто перенесся из какого-нибудь эмигрантского парижского ресторана 30-х годов в наше время. Советских граждан он называет не иначе как «подсоветские люди», выражение «русская эмиграция» он пишет с заглавной буквы, а участников коллаборационистских формирований – «Русским Освободительным движением».

Семенов голословно, не приводя никаких цифр, утверждает, что почти все бывшие белогвардейцы в 30-е годы оказались в лагере «пораженцев» (то есть хотели поддержать любого внешнего врага, напавшего на СССР) и тут же называет созданный этими белогвардейцами РОВС площадкой для «консолидации русских национальных сил». Получается, что «русские национальные силы» были заинтересованы в оккупации России иностранными войсками.

И подобных голословных утверждений и нелепо звучащих фраз по всей книге рассыпано немало. Предпринятую немцами акцию против французского Сопротивления тот же Семенов называет «крупной контртеррористической операцией». Получается, что наши партизаны тоже были «террористами». Романько в статье «Русское освободительное движение и еврейский вопрос» лезет из кожи вон, доказывая, что власовцам был чужд антисемитизм и что даже наоборот, среди власовцев евреи находили прибежище от репрессивной политики немцев и даже один из главных идеологов РОА был еврей – М. А. Зыков.

В той же статье утверждается, что якобы среди офицеров среднего и отчасти высшего командного звена вермахта была распространена точка зрения, что «для успешного проведения оккупационной политики надо наладить отношения только с русским народом, как самым многочисленным и влиятельным в Советском Союзе». При этом не приводится никаких фамилий и высказываний конкретных лиц. Отсюда можно сделать вывод, что данное утверждение является выдумкой автора.

Дробязко в статье «Казачьи и калмыцкие формирования» пишет: «Казачество, пожалуй, в большей степени, чем другие народы и группы населения Советского Союза, испытало на себе большевистскую политику геноцида. По некоторым данным, в период с 1917 по 1941 год убыль казачьего населения составила 70%». При этом никаких ссылок на источники он не дает, что явно неприемлемо для серьезного исторического труда.

Подобная ангажированность, которая присуща всем трем соавторам, не позволяет назвать их труд объективным и беспристрастным (а именно претензии на беспристрастность были заявлены в предисловии), но при этом и не умаляет его ценности в том, что касается фактического материала об истории отдельных военных формирований, состоявших из коллаборационистов.