ЕВРАЗИЯ - Имперская преданность подвела

Русский вопрос – это вопрос о слабости русского национализма и о силе национализма титульного. В широком смысле – это вопрос несостоятельности гражданского общества в России, которое не способно к социальному межэтническому согражданству-партнерству и автономной защите своих интересов. Русский вопрос и, в частности, исход русских с российского Юга - это часть вопроса об исходе миллионов людей всех национальностей из России. Но это не вопрос о том, какой народ «хуже» или «лучше». Следуя «пятому Евангелию» от Михаила Булгакова («Мастер и Маргарита»), можно сказать, что подобно тому, как не бывает плохих людей, не бывает и плохих народов. Очень многое зависит от обстоятельств и условий, в которые они поставлены.

Любая критика осуществляемых руководством республики практик значительной частью этнической общины воспринимается как покушение на этнический, социальный и политический статусы этнической группы.

Русская проблема хорошо видна и имеет схожие черты на всем российском пространстве: от Тувы и Горного Алтая до северо-западного Кавказа. Она проявляется в том, что социальное самочувствие русских в республиках хуже, чем у титульных этносов. Их этнический статус, как правило, ниже. Возможности восходящей вертикальной социальной мобильности ограничены сложившимися специфическими правилами игры. Символы социального успеха (должности, красивые дома, престижные автомобили и т. п.) менее доступны. У многих русских, проживающих здесь, со временем возникло что-то вроде комплекса неполноценности. Они стали ощущать себя гражданами второго сорта. В конце концов наступил психологический перелом, возникло устойчивое желание покинуть пределы этих республик. Против титульных «суверенитетов» русские все чаще «голосуют ногами».

В чем же состоит сущность проблемы русских (славян), проживающих в титульных республиках?

На вербальном уровне «русская проблема» чаще всего описывается в терминах «неравенство русских в правах и возможностях» и «отток русского населения».

Проявления неравенства распадаются на две части. Во-первых, это чисто юридические аспекты неравенства (законы о выборах, нормативно-правовые положения о языках и др.) и, во-вторых, это культурно-политические и идеологические аспекты неравенства.

Юридические аспекты неравенства русских связаны, как правило, с несоблюдением российских законов. Однако несоблюдение федерального законодательства не тождественно «русской проблеме». Скорее, это проблема федеральной власти, которая не обеспечивает верховенства федерального законодательства над региональным и не принуждает региональные элиты к исполнению российских законов. Правовое неравенство русских описывает лишь временное (?) актуализированное состояние «русской проблемы».

Правовое неравенство русских в титульных республиках является важным социальным показателем, в значительной мере объясняет причины их оттока с Северного Кавказа, но, в то же время, - это лишь верхушка айсберга.

Глубинная сущность «русской проблемы» состоит в том, что в условиях посткоммунистической трансформации возможности русских добиться успеха в конкуренции с титульными народами за статусы и ресурсы сильно ограничены особенностями их этнической («этнополитической») культуры и обусловленной этим спецификой социального поведения.

Культурно-политические аспекты «русской проблемы» на Кавказе представляются более важными, чем правовые именно потому, что они являются основой «социальной ткани», носят глубинный характер, переведены во внутренний психологический план (интериоризованы), проявляются как психологические и поведенческие автоматизмы, обладают большой инерционностью и, в конечном счете, почти неизбежно приводят к социальной декомпозиции (дезинтеграции).

В пользу этого можно привести массу всевозможных точек зрения и аргументов. Достаточно вспомнить известную фундаментальную работу Самюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций», посмотреть на политическую карту мира, чтобы еще раз убедиться в том, что «кромсание границ» действительно во многом совпадает с границами цивилизаций.

Пессимистическую и, по Хантигтону, фатальную неизбежность «столкновения цивилизаций» усугубляет то, что множится количество специалистов, считающих, что межэтнические проблемы не имеют решения в принципе. Проблемы такого свойства, на их взгляд, могут регулироваться, но не решаться окончательно.

Значение межэтнических культурных отличий было значимым в локальных системах властвования в «национальных окраинах» бывшего СССР и в годы социализма. На этапе заката коммунизма культурно-этнические отличия стали использоваться как едва ли не решающие аргументы в политической борьбе.

После развала СССР титульный национализм стал важнейшим ресурсом властвования не только в бывших союзных республиках СССР, добившихся статуса независимых государств, но и в «национальных» административно-территориальных образованиях Российской Федерации. Здесь он наложился на жажду титульной партноменклатуры остаться у власти и был поэтому неизбежен. Опытные функционеры прекрасно поняли, что лучшим способом завоевать признание «своего» народа (т. е., представителей своей этнической группы) является эксплуатация этнокультурных «возрожденческих» лозунгов. Демократические преобразования были отодвинуты на второй план и приняли формальный характер.

Теперь кажется несколько странным, почему в первые годы постсоветской трансформации в российском обществоведении (не говоря уже о региональной политике) столь мало места уделялось проблемам этнического национализма. То, что развитое гражданское общество не может появиться сразу же после краха коммунизма, было понятно многим. Но думать о том, что и спустя десятилетие российское общество будет выглядеть столь беспомощным, в том числе и перед титульным национализмом, не хотелось никому. В отношении меньшинств возобладало сочувствие, абстрактный «общечеловеческий» гуманизм.

В сильно упрощенном виде дело выглядит примерно так: этнические культуры многих российских меньшинств в значительной мере являются т. н. «культурами стыда». Для них (в отличие от «культур вины») характерно такое поведение индивидов, которое исходит из необходимости следования предписаниям и установлениям этнической общины.

Титульные политические элиты, особенно на начальном этапе «перестройки» и последующего реформирования систем власти, широко используя этнически окрашенную политическую риторику, сумели заслужить доверие «своих» этнических общин. Поэтому любая критика осуществляемых руководством республики практик значительной частью этнической общины воспринимается как покушение на этнический, социальный и политический статусы этнической группы.

Одновременно действуют факторы т. н. «этнического инфаворитизма» и укоренившихся клиентально-патронажных отношений. Этнический инфаворитизм - достаточно характерное для малочисленных народов свойство. Оно проявляется в стремлении оказывать всевозможную поддержку и помощь «своим» (представителям своей этнической группы) в продвижении по службе, научной карьере, получении каких-либо благ и т. п. Инфаворитизм характерен для любого малочисленного этноса, сосуществующего в одном политическом пространстве с более многочисленным этносом, и выступает формой защиты от ассимиляции, растворения этнической культуры и «крови» в культуре и «крови» другого («чужого») народа.

Одним из следствий этнического инфаворитизма в постсоветских титульных республиках явилась стихийная самоорганизация политических и управленческих пирамид на этнической (титульной) основе. В свою очередь, это стимулировало широкое распространение отношений клиентизма - ожидания льгот и подачек от вышестоящих чиновников - патронов. Принципиальная структура указанных политических и управленческих пирамид проста. Она состоит из патрона (лица, занимающего какой-либо высокий пост) и зависимой от него клиентелы. Клиентально-патронажная цепочка цементируется особой моралью - правилами игры, предусматривающими как отношения взаимной поддержки, так и санкции (наказания) по отношению к лицам, преступившим границы дозволенного этнической солидарностью.

Крайней формой наказания является остракизм - отвержение от «цепочек». Отношения клиентизма допускают подключение к ним лиц иноэтничного происхождения, если последние на протяжении длительного времени демонстрируют понимание правил игры и лояльность титульным патронам и, в том числе, согласие с их трактовкой межэтнических проблем. Определенное разбавление политико-управленческих пирамид индивидами нетитульного происхождения дает возможность титульным патронам продемонстрировать «интернационализм» и обосновывать «справедливость» кадровой политики.

В годы Советской власти партийные органы препятствовали распространению этнического инфаворитизма, утверждению клиентально-патронажных отношений, пресекали кумовство, семейственность и т. п., следили за соблюдением этнических пропорций в кадрах. В настоящее время эффективных сдержек и противовесов трибализму в титульных республиках нет.

Указанные и другие особенности группового поведения представителей северокавказских этносов привели к тому, что попытки Москвы насадить на Северном Кавказе демократические модели власти терпят провал. Политическая культура проживающих здесь этнических групп, как и особенности бюрократической культуры, оказались плохо совместимыми с демократией. Либеральный лозунг «меньше государства» подменяется лозунгом «больше государства, но только этнически своего». Вместо общественного контроля над властью, люди начинают бороться за контроль этнической группы над властью. Вместо контроля над бюрократией, этнические группы заключают союзы со «своей» этнической бюрократией, прощая ей злоупотребления. Вместо борьбы политических идеологий и партий в конкурентную борьбу вступают дополитические общности – этнические группы. Происходит перманентный процесс накопления межэтнических противоречий.

В орбиту дополитической стилистики социального коммуницирования (взаимодействия), основанного на этнической (а не политической) солидарности, вовлекается часть русских. Но большинству из них вступать в открытую борьбу с титульными элитами, опирающимися порой на «горячих кавказских парней» из всевозможных этнических организаций, а то и из числа мафии, как-то не с руки. Борьба за свои права выглядит для многих русских бессмысленной.

Исход русских - часть вопроса о качестве российской власти, которая в свое время из конъюнктурных соображений пошла на поводу у титульных элит, отдав им на откуп права человека и законность.

Во-первых, потому, что они чувствуют, что «никому не нужны», т. е., не нужны своему государству, не нужны политическим партиям (за исключением мелких националистических и фашизоидных партий, не способных что-либо изменить). Во-вторых, потому, что русские убедились в бесперспективности надежд на возможность эффективной самоорганизации для отстаивания своих интересов. Степень их этнической солидарности на порядок ниже, чем у кавказцев. Русский (славянский) национализм на Северном Кавказе (как, впрочем, и во всей России) слаб. Значительный отток русских с Северного Кавказа и сильное изменение здесь демографической ситуации, скорее всего, неизбежны. Вопрос заключается только в том, насколько долго растянется этот процесс.

Слабость русского национализма обусловлена, по меньшей мере, тремя принципиальными обстоятельствами: 1) его исторически надэтническим характером; 2) советским тоталитаризмом, разрушившим традиционные элементы российского (церковь, дворянство, казачество и др.); 3) социалистическими модернизацией и урбанизацией, «атомизировавшими» русское общество и сопровождавшиеся демилитаризацией массового сознания.

Надэтнический характер русского национализма связан с его имперской природой. Со времен Петра Великого русское национальное самосознание базировалось не на этнической принадлежности, а на имперской идеологии. Во времена Петра – это православие («во Христе нет ни эллина, ни иудея». Россия – лидер православного мира, Третий Рим), самодержец и империя. Граф Уваров предложил для Николая Первого идеологическую формулу «Православие. Самодержавие. Народность». В советское время этническая составляющая русского национализма приблизилась к нулю. В основе национализма лежала коммунистическая идеология. Таким образом, несколько столетий для русских была первичной не этническая, а имперская преданность. Большинство русских под воздействием официальной пропаганды мыслило себя не столько особым этносом, сколько лидером других народов, которые «добровольно» «сплотила Великая Русь». Отсюда понятно стремление русских жить в мире со всеми народами.

В годы социализма по «русскости» были нанесены очередные мощные удары. Как уже было сказано, были разрушены традиционные элементы российского общества (церковь, дворянство, казачество и др.), уничтожены элементы зародившегося в конце XIX века гражданского общества.

Следует остановиться вкратце на проблеме казачества, которое рассматривается иногда как некий локомотив в решении «русской проблемы» на современном российском Юге. События пока опровергают эти надежды. Казачество не способно противостоять титульному национализму и в ряде республик оно легко «приручено» неономенклатурой. Использование казаков государством, разнообразные казачьи мероприятия носят по преимуществу символический, а часто и культурно-этнографический характер.

Казачий миф состоит в том, что это якобы самая влиятельная сила на российском Юге, способная к автономной мобилизации. Однако казачество перестало быть автономным уже после восстаний Разина и Пугачева, когда царское правительство поставило казаков на службу империи.

В советское время казаки были первыми, кто подвергся массовым репрессиям. Первая депортации казаков (70 тысяч терцев) производилась в 1921 при Ленине. Депортации, сопровождающиеся массовой гибелью, производились из всех казачьих регионов на протяжении 20-30 годов XX века. Великое множество казаков было уничтожено Красной армией в годы Гражданской войны, сотни тысяч казаков бежали на Запад. Представляется, что глобальная операция по «расказачиванию» коммунистам в значительной степени удалась. Таким образом, вопрос о том, в какой степени люди, в наши дни называющие себя казаками, являются носителями активистской политической культуры, остается открытым. Однако очевидно, что русский национализм не может найти себе опоры в казаках.

Следствием экономической модернизации и урбанизации (индустриализации) явилось то, что русские как этнос были «атомизированы» на отдельных индивидов и превратились в аморфную массу. Почти полностью был изжит такой архаичный, но чрезвычайно эффективный для условий современного российского кризиса институт социальной самоорганизации? как коллективная взаимопомощь. Так, например, степень взаимной коллективной поддержки и взаимопомощи у русских в дни торжеств (свадьбы, юбилеи) и печалей (болезни родственников, похороны и т.п.) на порядок ниже, чем у кавказцев. Последние для решения возникающих в таких случаях материально-финансовых и организационных проблем на добровольной (культурно-антропологической) основе мобилизуются в короткий промежуток времени с охватом большого количества родственников, друзей, знакомых, «дружественных» чиновников и иных ресурсов.

По мере роста промышленности и городов происходила демилитаризация социальных установок. Как и в промышленно развитых странах Запада, в СССР служба в армии постепенно утрачивала привлекательность для молодежи, а уклонения от службы в армии становились обычным явлением.

Национальные чувства русских, столетиями основывавшиеся на надэтнической имперской идеологии, очевидно, коренным образом отличаются от наиболее распространенной версии национализма, основанного на этничности. Специфика русского национализма объясняет, почему, например, в годы Первой и Второй чеченских кампаний у русских не возникло фанатичной этнической злобы в отношении чеченцев, не произошло спонтанной массовой добровольной мобилизации русских на эту войну и почему русские предпочитают уезжать с Северного Кавказа, а не вступать с кавказцами в вероятные жесткие насильственные конфликты на их территории. (Следует подчеркнуть, что в случае с Чечней не произошло также и массовой мобилизации кавказцев. Это, а также групповые конфликты кавказских этнических общин между собой лишний раз подтверждают именно этническую, а не региональную «общекавказскую» природу национализма кавказцев).

После краха империи в 1991 году, после бесплодных поисков «национальной идеи» почва для русского национализма почти исчезла. Транслируемые сверху «патриотические идеи» плохо приживаются. Федеральной власти, транслирующей идеи порядка, патриотизма и пытающейся порой педалировать идеи великодержавности, мало доверяют, поскольку, по мнению многих жителей России, эта власть коррумпирована, а официальная пропаганда есть не что иное, как способ элиты удержаться у власти.

Исход русских с Северного Кавказа – это не злой умысел кавказских народов или тех «единокровных» им титульных элит, которым они наивно доверились. Исход русских - часть вопроса о качестве российской власти, которая в свое время из конъюнктурных соображений пошла на поводу у титульных элит, отдав им на откуп права человека и законность.