ЕВРАЗИЯ - Зловещая память лагеря Шталаг 350/Z

Во время своего однодневного визита в Ригу и Елгаву, состоявшегося 25 августа, мэр Москвы Юрий Лужков вместе с мэром Риги Нилом Ушаковым в сопровождении посла России в Латвии Александра Вешнякова осмотрели выставку елгавского историка Виктора Гущина «Елгава. 1937 - 1945». Выставка, материалы для которой автор собирал более 20 лет, посвящена практически не изученному и самому трагическому периоду истории Елгавы. Главный акцент сделан на событиях периода нацистской оккупации и боях за Елгаву в июле – октябре 1944 года.

По разным документам, в период нацистской оккупации Елгавы погибло от 4650 до 8300 елгавчан. А если принять во внимание тех, кто был призван на так называемую «Трудовую службу» или в Латышский добровольческий легион СС, то совокупные безвозвратные и возвратные потери населения города могли составить от 20 до 30 тысяч из 34 100 человек довоенного населения города.

Учитывая, что программой визита мэра Москвы в Елгаву было запланировано возложение цветов к мемориалу пленным красноармейцам, погибшим в Елгаве в 1941-1944 годах, а всего в Елгаве, согласно архивным документам, в период нацистской оккупации погибло 23 тысячи пленных красноармейцев, Лужков особое внимание обратил на стенд, посвященный истории Шталага 350/Z (Stalag 350/Z), лагеря, где в годы войны содержались пленные солдаты Красной Армии.

Внимание Лужкова и Ушакова привлекли и стенды посвященные истории боев за освобождение Елгавы от нацистов. Бои за город продолжались два с половиной месяца и оказались такими разрушительными для города, что в 1946 году в Елгаве даже снимали эпизоды фильма о битве за Сталинград.

Лужков внимательно ознакомился с материалами стенда, посвященного генералу армии И. Х. Баграмяну, командующему 1-м Прибалтийским фронтом, который 31 июля 1944 года вместе с командующим артиллерией фронта генералом Н.М.Хлебниковым на протяжении всего дня находился в Елгаве.

За героизм, проявленный в боях за Елгаву, 82 бойца и командира Красной Армии были удостоены высшей награды СССР - звания Героя Советского Союза, из них 18 – посмертно. Всего в боях за Елгаву погибло около 2300 красноармейцев.

* * *

По сведениям елгавского краеведа А. Круминьша, в 1941 году в Елгаве, сегодня четвертом по населенности городе Латвии, для пленных красноармейцев были созданы два больших лагеря: на острове Паста и на правом берегу реки Лиелупе по бульвару Бривибас и улице Гарозас, а также три поменьше: на территории пивоварни Кройчса с госпиталем для офицеров, в расположенной напротив кожевенного завода еврейской богадельне, и в здании гимназии «Academia Petrina», где содержались моряки Балтийского флота, взятые в плен на островах Даго и Сааремаа.

Лагерь на острове Паста, где в предвоенный период было огорожено место для купания и устроены кабинки для переодевания, был создан уже в июле 1941 года. Здесь до глубокой зимы, когда морозы достигали 25 градусов, немцы держали под открытым небом до 10 тысяч пленных красноармейцев. От голода и холода многие из них погибли. Оставшихся в живых в конце 1941 года перевели в Центральный лагерь (другое название - Stalag 350/Z), созданный на территории бывшей Земгальской сельскохозяйственной выставки по бульвару Бривибас и улице Гарозас.

Если лагерь на острове Паста просуществовал около полугода, то лагерь на территории пивоварни Кройчса продолжал существовать и в 1943 году, а Центральный лагерь существовал до самого конца немецкой оккупации Елгавы. Как долго содержались военнопленные в еврейской богадельне и в здании гимназии «Academia Petrina» - неизвестно.

За три долгих года войны в созданных на территории города концентрационных лагерях погибло около 23 тысяч пленных красноармейцев, в том числе в самом крупном из них - Центральном лагере - около 18 тысяч. Немногие остались в живых. Среди тех, кто выжил и с кем мне удалось завязать переписку, - Антон Брониславович Коробчиц из города Марьина Горка Минской области, Петр Александрович Панкратьев из деревни Собчаково Сапожковского района Рязанской области и Петр Денисович Бельков из города Шемонаиха Восточно-Казахстанской области.

Вот что написал в своем письме А. Б. Коробчиц: «В конце июля 1941 года на автомашинах привезли нас в Митаву. Охраняли немцы. В каждой машине они сидели с автоматами у заднего борта. Пленных было, наверное, где-то под тысячу. Разместили нас сначала на острове (Паста — В. Г.). Построек здесь никаких не было, только трава. Днем - жара, а ночью - холодно. Охраняли немцы с противоположного берега. Там был навес, что-то вроде крытой трибуны, где они и размещались. В воду лезть запрещалось, стреляли без предупреждения. Кормили плохо. Утром давали сладкую воду да буханку хлеба на 10-12 человек, а в обед - баланду, пару картофелин, а в основном - капусту, брюкву, свеклу.

Некоторым из пленных выпадало счастье попасть на работу. Свозили вещи с еврейских домов. Евреев немцы всех согнали в одно место. Где это было, не знаю. Но в одну из ночей их загнали в какое-то церковное помещение и вместе с ними его взорвали, оно сгорело.

Из "Пляжного лагеря" (так А. Б. Коробчиц называет лагерь, который находился на острове Паста — В. Г.) через какое-то время меня перевели в лагерь, располагавшийся в городе. Пленные здесь содержались в доме, который находился посредине двора и был обнесен высоким забором. Охрана была из немцев. Среди пленных были финны, эстонцы и небольшое количество русских. Финны и эстонцы были призывниками Красной Армии 1941 года, их потом всех отпустили по домам. В этом лагере я находился примерно месяц. Потом всех русских собрали вместе и перегнали на окраину Митавы, туда, где раньше была сельхозвыставка...»

Одной из причин перевода русских военнопленных в лагерь по бульвару Бривибас и улице Гарозас были, вероятно, трудности с организацией их охраны. Для решения этого вопроса Земгальский гебитскомиссар барон фон Медем уже в августе 1941 года отдал приказ Елгавской городской управе во главе с Кристапсом Фрицкаусом в срок до 1 ноября построить на территории бывшей Земгальской сельскохозяйственной выставки 12 бараков для Центрального лагеря военнопленных, а 28 августа Елгавская городская управа заключает договор на строительство бараков с частным предприятием инженера П. Годманиса, выделив на строительство каждого барака по 197 тысяч рублей.

Территория Центрального лагеря была обнесена высоким забором с колючей проволокой, а на каждом углу установлена пулеметная вышка. Внутри лагерь делился на два сектора. В одном были бараки, в другом - кухня и лазарет. Бараки были одноэтажные, деревянные, с большими окнами. Капитальная стена внутри барака делила его на две половины, в каждой из которых находилось примерно по 70 человек. Деревянные нары в два яруса стояли в три ряда. Отапливался барак при помощи печи «голландка».

П. А. Панкратьев, который сообщил мне эти сведения об устройстве лагеря, прислал также и его схему. Но на схеме вместо 12 запланированных к строительству бараков были нарисованы только 6. Эта «загадка» объясняется просто. Все бараки так и не были построены, и даже в 1943 году значительная часть военнопленных продолжала жить под открытым небом.

Об условиях пребывания в лагере красноречиво рассказывает в своих воспоминаниях Н. Кочнев, которого в Елгаву вместе с другими военнопленными привезли в начале октября 1941 года. Вот что он писал в газете «Дарба узвара» в 1964 году: «Наш эшелон подошел к полустанку недалеко от станции Митава (Елгава). Когда охранники открыли двери вагонов, мы вытащили несколько трупов товарищей, умерших в пути. Тут же около станции фашисты приказали зарыть их.

Колонну пленных под конвоем погнали вправо от железной дороги к рощице, в которой виднелись дымки от костров... На просторном плацу фашисты приказали нам встать на колени, а эсэсовский офицер, одетый в хорошо прилаженную форму, с крестами на груди, с парабеллумом за поясом и болтающимся кортиком, через переводчика начал знакомить нас с порядками лагеря: за невыполнение приказаний, невыход вовремя на проверку, попытку к бегству - расстрел, за укрывательство пленного, готовившегося к побегу, будут расстреляны десять человек.

Часа полтора стояли мы на коленях и слушали его "речь", ежеминутно сопровождаемую словом "расстрел". Потом нас "накормили". На шесть человек дали килограммовую буханку немецкого хлеба, смешанного с дробленой соломой. Каждому порция - 150 граммов на сутки и полулитровая банка теплой воды, заваренной липовым цветом.

Еду раздавали пленные, попавшие в лагерь раньше нас. Немцы ходили и смотрели, как изголодавшиеся люди мгновенно съедают этот мизерный паек. Кто пытался выдвинуться из колонны, того били прикладами...

В "госпитале", куда мне пришлось вести раненого в ногу товарища..., были сложены трупы умерших от разных болезней красноармейцев. Когда открыли дверь, задохнулись от зловонного запаха гниющего человеческого тела. Здесь же на трехэтажных нарах лежали раненые пленные. Ни бинтов, ни лекарств для них немцы не давали. В этом "госпитале" люди гибли от самых легких ран.

На третий день фашисты погнали человек восемьсот в липовую рощу. Там, за колючей проволокой в два ряда, была площадка метров 200 на 300, где находилось тысячи три с половиной пленных. Этот загон для людей был окружен вышками с вооруженными пулеметчиками-фашистами, а между вышек расхаживали охранники с автоматами и сторожевыми собаками.

Бывшие здесь пленные встретили нас вопросами: откуда прибыли, нет ли земляков? Среди них оказалось несколько товарищей из нашей части. Спали рядом, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть немного согреться, так как ночевать приходилось под открытым небом. Через пару дней, когда начал дуть холодный ветер, я столовой ложкой прокопал в земле узкую щель, глубиной сантиметров 30. Трудно было продирать дерн, но упорство победило. Товарищи последовали моему примеру: каждый прокопал рядом такое же углубление, и в этих ямах мы ночевали. Проснувшись утром, стряхивали с плащ-палатки выпавший на нас за ночь снег.

Другие пленные выкопали себе норы. Снаружи это было небольшое отверстие, в земле яму расширяли и там ночевали. Третьи сделали на поверхности земли из дерна что-то наподобие домиков, высотой сантиметров в сорок, накрыв верх ветками, пока их еще можно было наломать на липах, а на ветки наложили дерновые плиты. На ночь заползали туда, укрываясь от ветра, дождя и мороза.

Через трое суток нижние ветки лип, которые можно было еще достать руками, были обломаны и сожжены на кострах. Листья все съедены, а вскоре побелели и стволы: мы обрезали кору и также съедали ее. Когда начались заморозки, решили срезать одно из деревьев. Семь дней, сменяя друг друга, перочинными ножами резали толстую липу. Потом связали все ремни, привязали получившуюся веревку к вершине и, раскачав дерево, повалили его на землю. Ствол пережгли пополам, а потом еще на несколько кусков - так обеспечили себя теплом на несколько дней.

В эти дни ежедневно собирали по 10-15 умерших за ночь товарищей. Каждое утро фашисты выделяли 8-10 человек, которые, нагрузив повозку трупами, отвозили их в яму, находившуюся неподалеку от липовой рощи.

Как-то в течение целой недели немцы не выделяли пленных для вывоза трупов, и мертвецов становилось все больше. Только на исходе седьмых суток фашисты пригнали повозку. Много раз возвращалась она из кладбищенского леса. Снова и снова клали в нее остывшие тела, как штабеля дров, вдоль и поперек, чтобы груз не развалился по дороге. На повозку попадали и те, кто еще был жив, но уже не в состоянии был двигаться. Мы видели один раз, как из кучи человеческих тел через решетку повозки высунулась рука - пальцы зашевелились, сжимаясь и разжимаясь, как бы прощаясь с жизнью. С Яшей Кравченко, с которым мы не расставались с первых дней плена, мы с ужасом смотрели на эту картину, а из глаз катились слезы жалости и гнева».

Токарь Калнциемского комбината строительных материалов Александр Римша, который в годы войны был еще юным пареньком и жил с родителями в Елгаве, рассказал мне при встрече, что зимой 1941 года умерших хоронили в лесу, расположенном за нынешним заводом РАФ: «Мы с парнями там на лыжах катались, - говорил он, - и видели длинные, незакрытые траншеи с трупами. Их штабелями укладывали. Сколько там всего похоронено, не знаю. Но знаю, что трупы посыпали известью, которую привозили с находящегося рядом сахарного завода».

Голод, холод, издевательства со стороны охраны, каждодневное ощущение того, что смерть где-то рядом, что она ходит за тобой по пятам, толкали отдельных военнопленных на предательство по отношению к своим же товарищам. В лагере существовала агентурная сеть из числа военнопленных, которая выдавала немцам политработников и евреев. Агенты, конечно, действовали тайно. Но были и такие, которые не прятались. Среди них - некто Гришка, активно помогавший немцам и прославившийся особо жестоким обращением с пленными, а также один поволжский немец, тоже пленный, который работал переводчиком. Этот немец, по общему мнению, не человек был, изверг. Во время раздачи еды он хлестал пленных скрученной из проволоки плеткой. Это было для него удовольствием. Он все покрикивал: быстро, быстро! Вот при этом-то его занятии пленные один раз не выдержали и обварили его кипятком, да так, что он заорал на весь лагерь. Немцы тут же оцепили место происшествия, построили всех, заставили рассчитаться через два на третий и так отобрали около 40 человек, в том числе и А. Б. Коробчица, который оказался рядом. Вывели из лагеря, потребовали выдать того, кто это сделал. От расстрела пленных спасло лишь то, что в это время в лагерь приехал какой-то большой чин и инцидент решили замять.

В дневное время здоровых и способных к труду военнопленных использовали на различных работах. Брали команды на ремонт улиц, на разгрузку чего-либо. Утром уводили под охраной, а вечером приводили обратно в лагерь.

В Государственном историческом архиве Латвии хранятся заявки различных предприятий и организаций Елгавы, нуждающихся в рабочей силе, на военнопленных Центрального лагеря. Например, садоводство в сентябре 1941 года затребовало 100 человек, отдел строительства - 100, управление дорожно-канализационного хозяйства - 60, городской отдел образования - 50, 2-я городская больница - 10 и т. д.

Широко распространенной практикой была также работа в лесничестве и на хуторах. А. Б. Коробчиц, например, с конца 1941 года работал в лесничестве, потом на хуторе. На хуторе работал и другой бывший узник Центрального лагеря военнопленных А. Ф. Белов. По словам А. Ф. Белова, весной 1942 года немцы стали отбирать из общей массы пленных наиболее ослабевших и передавать их латышам-хозяевам. Сам А. Ф. Белов первоначально попал на хутор Упис-Цирули, что находился в окрестностях Калнциемса, выполнял различные полевые работы. Хозяева, - вспоминает он сегодня, - относились к нему хорошо.

Во время работы за пределами лагеря нередкими были случаи побега военнопленных. В июне 1942 года бежали главным образом во время работы в лесничестве, так как условия работы позволяли это сделать. Зачастую побег был связан с убийством местных жителей, полицейских. Как информировал газету «Tēvija» в январе 1942 года начальник криминальной полиции Елгавского уезда А. Озолиньш, в уезде было зарегистрировано немало убийств, совершенных бежавшими военнопленными. Так, 13 января 1942 года в доме Чаксте, находящемся в волости Букайшу, работавшие у хозяина дома А. Гринхофа военнопленные В. Гутзов и А. Еропеевский убили четырех человек из числа членов семьи хозяина и прислуги, после чего попытались скрыться в направлении Литвы. 20 января эти же военнопленные убили в Вилцском лесу помощника начальника отделения Вилцской полиции безопасности Александра Буллита. В. Гутзову и А. Еропеевскому удалось захватить карабин, но уйти от преследования они не сумели. В ходе недолгой перестрелки они были убиты.

Попытки побега предпринимались военнопленными и непосредственно из лагеря. Н. Кочнев в своих воспоминаниях рассказывает о почтальоне своей воинской части москвиче Никифоре Ширяеве, который в первой декаде октября 1941 года прибыл в Елгаву в очередной партии военнопленных и, невзирая ни на какие предупреждения, в первую же ночь пребывания в лагере совершил попытку побега. «Ночью мы увидели взвившиеся в небо осветительные ракеты и услышали пулеметно-автоматную стрельбу, - пишет Н. Кочнев. - Удалось ли спастись нашему полковому почтальону Никифору Ширяеву, я не знаю, хотя всей душой желал ему успеха. Утром с поля собрали десятки убитых пленных, которые погибли, пробежав всего несколько шагов...»

Центральный лагерь военнопленных в Елгаве просуществовал вероятнее всего до начала осени 1944 года, когда немцы и латышские легионеры окончательно оставили расположенную на правом берегу реки Лиелупе часть города. Общее количество пленных в лагере в это время было, вероятно, небольшим, так как в предшествующий период (в 1941, 1942 и, возможно, в 1943 - первой половине 1944 года) пленных время от времени отправляли в Германию. 18 октября 1941 года немцы вывезли в Германию 600 военнопленных, в числе которых оказался и Н. Кочнев. В августе 1942 года состоялась еще одна отправка, в которой оказался П. А. Панкратьев. П. Д. Бельков, который находился в лагере до самых последних дней, написал в своем письме, что после изгнания немцев из города заключенные продолжали еще некоторое время оставаться в запертых бараках без света и еды.