Другая литература

Писатель и публицист Камиль Тангалычев промолвил книгу поэтических эссе «Грядущая земля» на сияющем русском языке. Другую Книгу. Для другого человека.

В жизни вполне умеренный, сдержанный и крайне рациональный, иногда до цинизма, Камиль в этой книге о Грядущем Поэте достиг небывалых степеней свободы духа! Камиль – Грядущий Поэт. Он писал книгу не для читателя и даже не для себя. Он писал ее Богу. В оправдание себя.

Камиль блуждает в пределах «шестой долины» и, как первочеловек, дает новые имена вещам, встречающимся на его пути. Он будто не ведает, что черное это черное, что белое – белое, что твердое – твердое, что безобразное – безобразное, что доброе – доброе, что злое – злое. Камиль удивляется и недоумевает, радуется новым дефинициям, которые он дает новым вещам и явлениям, новым толкованиям их. В нем чудовищным мезальянсом уживается восхищенный ребенок, восторгающийся первооткрытиями, и усталый, избитый жизнью старик, равнодушно рассматривающий человеческие отношения, коллизии, страдания и страхи.

Камиль – аппассионарий, и его астрология становится теософией, а его письмена – апокрифами. Он жаждет убежать от этой «дурной» объективной реальности в мир чистых дефиниций, неиспорченных будничными красками холстов, в мир вечного праздника и понимает всю безысходность этого – это никогда не наступит. Понимает и всю неизбежность этой жажды – это никогда не кончится. «Кувшин пространства Всевышний присылал в осколках, чтобы племена не видели чуда совершенства, чтобы не могли его заранее разбить. Всевышний даровал племенам свободу божественного творения, чтобы они из ярких осколков сами склеили кувшин пространства, наполнили его живою водой и вернули Всевышнему, не расплескав ни капли».

Камиль восхищается и недоумевает, как его Абу Талиб – дядя пророка Мухаммеда – увидевший белый снег над пустыней, связующий небо и землю. Как слепой Гомер, увидевший свет, как глухой Бетховен, услышавший Музыку. Так и безумный поэт рассекает Душу, поит ее вином истины и причащается небесам. Опьяненный причастным вином, робко трогает Ее чистое тело окровавленным пером, вырванным для письма ему из белых крыл ангела.

Путая Одиночество со Свободой, Камиль вопиет. Красные горячие пески откликаются шепотом тайны Пустыни.

Еще в первом сборнике стихов Камиля Тангалычева «Рябиновые бубенцы» просто желтые листья звенят на свежем сентябрьском ветру, тонко и робко, оглашая окрестности будущей поэзии, лишь чистой лирикой и лишь издалека оповещая литературу о Грядущем Поэте. А «Мой поводырь» всего-навсего лишь за руку, несмело и очень традиционно подвел его к «Лунной мастерской». Камиль с грохотом мириад благовестящих колоколов явил себя в «Грядущей земле». Раскованный духом, как Гефестом, он пустился метаться по пространствам и временам, по культурам и эпохам войн, между небом и землей, пытаясь, словно несчастный посол, успеть объяснить Небу, что не так уж плоха Земля, и вымаливая прощение у Неба за нее, а Земле объяснить Небо, всячески оправдывая его жестокость.

Искажая миф, Камиль пишет новый, трагически осознавая, что ответит и за это. Боясь Бога, все же дразнит Его, самоубийственно заигрывая с Иблисом. «Однажды дьявол слышал хор ангелов. Они пели о земле, о ромашках, о лютиках, о степях. Дьяволу захотелось, чтобы именно этой песней отпели его, непременно похоронив в глиноземе. Ему тоже, как и Ли Бо, мечтавшему о глиняной судьбе, через сотни лет хотелось превратиться в глину, из которой какой-нибудь гончар сотворил бы чудесный горшок».

Мятущееся, разорванное в клочья сознание Камиля, возносясь в трансцендентные высоты и низвергаясь в бездны геенны, обновляется с каждой поэмой. Оно рядится в новое платье. Но по-прежнему, как Вечный Фауст, трунимый Мефистофелем, как безутешный Агасфер, блуждает он по не осмысленным пока еще до конца пределам и плодородным полям Истины. И родятся совсем новые образы – Абу Талиба, Ли Бо, Данте, Менделеева, Фирдоуси, Чингисхана, Сократа, Рафаэля, Бетховена, Гомера, Ганнибала, Магеллана, Гете, Ньютона, Лорки, Вергилия, Омара Хайяма, Моисея, Экзюпери, Шолохова, Сервантеса, Андерсена, Пушкина, Хемингуэя, Шекспира…

Как старик Харон крепко сжимает сухой рукой корявое весло, так Камиль держит перо, отталкиваясь им от берегов Великой Традиции в неизведанное, к новым берегам, к берегам новой литературы. К новым грезам.

В ожидании Благодати и отягощенный грузом собственных иллюзий, Камиль бродит по тайным тропам Грядущей Земли, кутая и хороня свои смертные образы в прозрачные одежды времен. Поэзия Камиля Тангалычева взывает к Сущему, приглашая Его в себя. И он там. Он всюду. В каждой строчке. А сколько еще не высказанного?! И это ощущается…

Камиль – апассионарий. Иначе – нельзя. Авестийский огонь сжигает его как рукопись, с которой осыпаются буквы-знаки, знаки новых, пока невостребованных канонов. «Цвели и отцветали на родине Фирдоуси каштаны, состарилась без приданого дочь, а Фирдоуси так и не ставил точку в сказаниях. Он часто смотрел на полнолуние, оно виделось ему точкой, но потом вновь становилось запятой. Небо не уставало переписывать бесконечный завет Вселенной».

Камиль открыл новые каноны. И рассказал о них. Ах, сколько еще невысказанного! Это «другая» книга и «другая» поэзия. Она для другого читателя и из другого времени, которое поделилось в ней на Целое и Остаток. И в остатке этом, ни много, ни мало, – Вечность.

Когда видишь, как, сидя на черном камне, тихо ворчит на своем древнем наречии красными губами толстый китаец, вечный попутчик Поднебесной; или как худой высокий иранец-перс с померкнувшими очами на узком и темном лице неспешно погоняет священных верблюдов с наполненными слез глазами и отягченных грузом племени людского, по каменистым дорогам Грядущей Земли, – как не улыбаться?! Потому что нельзя не радоваться Красоте. «Когда младенец Моисей ел спелые ягоды, Всевышний, спустившись в Египет в чистом облаке, превратил их в пылающие угольки – чтобы пророк мог говорить только то, что Бог положит на его болящий язык. И с тех пор милосерднейший Бог лечил обожженный язык Моисея спасительными откровениями, обращенными к племени пророка. Болящий язык Моисея жаждал новых и новых заветов, и Бог, жалея косноязычного пророка, посылал спасительные заветы его народу».

Полнокровные слова еще долго будут томиться в поэтических снах Камиля Тангалычева. Но не достанет этих слов, и даже этих снов. Ему потребуются новые Основы.

• Земля поэта
• «…Никогда Евразия не сгинет…»
• Ягоды репейника
• Моя русская литература
• Восход луны над бездной