ЕВРАЗИЯ - Стреляные-перестреляные

В конце января Комитет по Культуре, Науке и Образованию Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) опубликовал доклад о свободе СМИ в странах-членах Совета Европы. Согласно ему с 2007 года в Европе было убито 20 журналистов, причем 13 из них в России. Выступившая по этому поводу депутат от Грузии Магдалина Аникашвили заявила, что тот факт, что в стране-члене Совета Европы убито самое большое количество журналистов, «вызывает сожаление». «Следует требовать от этой страны защитить журналистов и покончить практикой убийства журналистов. Во время российско-грузинской войны в 2008 году от бомбардировки российских самолетов погибло четверо грузинских журналистов», - заявила возмущенная представитель грузинской стороны.

Статус военного журналиста для военных даже ниже, чем статус пожарного или рядового сотрудника МЧС.

Казалось бы, понять можно. Но что – хорошо, кто – есть журналист?

Журналист - возьмём это за правило - представляет из себя патологический тип личности с расколотым дигитальным сознанием шизофреника. Он активно участвует во всех заметных исторических событиях, но одновременно с этим и не участвует. Его участие сводится к чистому присутствию, исключающему активную роль, которая, если уж на то пошло, возможна лишь как искажение информационного материала при его передаче - т. е. роль чисто виртуальная.

Журналист не стреляет на войне, не голосует в парламенте, не принимает серьёзных решений – он ничего не делает. Это и задаёт направление особой типичности сознания журналистов: первертный, замешанный на онтологической маргинальности и рессантимане тип (рессантиман – зависть, мелкая злоба слабого и незначимого по отношению к сильному и влиятельному).

Все перечисленные качества у военного журналиста усиливаются и обостряются, т. к. он постоянно находится в экстремальной обстановке, в условиях боевых действий, обстрелов и бомбёжек. При этом военный журналист не имеет оружия и самостоятельно не может обеспечить свою безопасность, полагаясь только на случай и благородство воюющих сторон.

Журналист, не принадлежащий ни к одной из задействованных в операции сил, находящийся в условиях боевых действий, требует для себя особого, привилегированного статуса, который бы ставил его поверх воюющих сторон. С точки зрения военных, это очень наглая претензия. Их сознание интерпретирует это, что «какой-то сморчок с телекамерой», погружённый в центр страстей стреляющих, убивающих и умирающих мужчин, хочет быть в позиции Господа Бога.

Статус военного журналиста для них даже ниже, чем статус пожарного или рядового сотрудника МЧС. Конечно, печально, если военного журналиста грохнули. Но это печально приблизительно так же, как если весело перебегающего оживлённую трасу пешехода случайно сбил автомобиль. Конечно, все глубоко скорбят, что сбил, но это не более чем милицейские сводки.

За канал, который его направил? В таком случае его смерть – это его частное дело. Жалко? И птичку тоже жалко.

Таким образом, если военные журналисты не принадлежат ни одной из воюющих сторон, то для военных они являются частными лицами. За этих людей никто не отвечает, кроме СМИ, которые их туда направили. Журналист работает на своё СМИ, на свой страх и риск.

Между тем, он может иметь и свою гражданскую позицию - тогда он гибнет ещё и за свои убеждения, отстаивая и пропагандируя их в медийном пространстве. Так что с оплакиваемыми в ПАСЕ грузинскими журналистами все понятно – ведь не на Южную Осетию, право, они работали. Они умерли за свою родину, а то, что под русскими бомбами – так ведь не Россия начала эту войну. Кто войну развязывает, тот и несет ответственность за всех убитых – тем более за своих граждан. Впрочем, не будет же Грузия жаловаться в ПАСЕ на саму себя…

Но возьмем другой случай. За что в апреле 2003 в Багдаде при обстреле гостиницы «Палестина» погиб украинский оператор? За канал, который его направил? В таком случае его смерть – это его частное дело. Жалко? И птичку тоже жалко.

Если же военный журналист приписан к воинскому подразделению одной из сторон (как это практиковала американская сторона в Ираке), то тогда он - часть армии, и в этом случае его гибель нужно расценивать так же, как и смерть любого военного. Это уже не вполне конвенциональный журналист, его статус приближается к чему-то реальному, к статусу, скажем, радиста. Так что, если эти «невинно убиенные» грузинские журналисты были приписаны к какому-то воинскому подразделению, то жаловаться на их смерть – вообще верх абсурда. «Абсурд» – именно это слово чаще всего ассоциируется с режимом Саакашвили.

Итак, со смертью военных журналистов все понятно. Почему же тогда поднимается столько шума вокруг их случайных смертей? Потому что современное человечество живёт спектаклем. Журналисты представляют «пятую власть», особую медийную касту, ведь телевидение в современном мире действует на общество по принципу наркотика, возбуждая информационную зависимость, а военные журналисты – drugpushers, которые ежедневно впаривают обывателю очередную дозу вечернего junk-галлюциногена. Ни общество, ни они сами уже давно без этого не обходятся, отсюда – непрерывные ломки и истерика «общества зрелища».