ЕВРАЗИЙСКИЙ ПРОЕКТ ОТ ИСЛАМА

Евразийство и ислам

Исламская политическая мысль народов Евразии и в первую очередь России долгое время стояла особняком от евразийского течения. Показательно, что мусульман среди евразийцев за все почти 100 лет этого идейного течения не было. Этому есть причины. Исламская политическая мысль (там, где она есть) является слишком самостоятельной в определении своих социально-политических интересов, выводимых из нормативов исламской догматики и исламской культуры, для того, чтобы сочетаться с евразийством, в котором явно доминирует не менее яркий и настойчивый русско-имперский настрой. В исламской традиции изначально содержатся элементы, которые позволяют говорить о ней не только как о религии, но и как об определенном социально-политическом и хозяйственно-правовом учении. Концепцию исламской цивилизации можно вполне сопоставить с концепцией евразийской цивилизации, если понять евразийство ограниченно — как синтез православного византизма с тюркско-монгольским административным централизмом на основе политической державостроительной истории восточных славян (великороссов).
Конкурентность и претензия на выполнение в чем-то сходных цивилизационных задач между евразийством и исламским миром отчетливо читается в размышлениях президента Ирана Маххамада Хаттами о смысле "исламской цивилизации", когда он говорит о "необходимости диалога между цивилизацией современного мира и цивилизациями Азии в той области, "где встречаются культура Востока и Культура Запада, точно так же, как в человеке встречаются Восток души и Запад разума". В сходных терминах определяли культурно-историческое значение Евразии и отцы-основатели евразийства (П.Савицкий).

Созданная на основе Корана и сунны в VIII-IX веках исламская цивилизация, несмотря на то, что ее золотой век давно миновал, и ныне не перестает утверждать, что она способна самостоятельно представить достойный и адекватный ответ любому цивилизационному вызову, откуда бы он ни исходил, с Запада или с Востока. "Между нашим религиозным мировоззрением и западными ценностями существуют коренные различия: наше учение основано на вере в существование всемогущего и всеведущего Бога, а Запад отрицает это; в духовной сфере Запад слабее нас...", — пишет тот же М.Хаттами. Подобное высказывание является типичным и для многих других духовных лидеров исламского мира и теоретиков исламской цивилизации.

Таким образом, теорию исламской цивилизации можно поставить примерно на одну ступень с евразийством, уже даже в силу того, что она, так же, как и евразийство, дает обоснование полноценной, культурной, религиозной и цивилизационной автаркии. Именно по этой причине долгое время проекты исламской цивилизации и евразийства не соприкасались, развиваясь одинаково динамично, но в то же время параллельно, являясь равноценными и по сути не противоречивыми, но конкурентными цивилизационными моделями. При всей конкурентности взгляды Хаттами, удивительно напоминающие мистические и сакрально-географические теории средневекового иранского шейха Шихабоддина Яхья Сохраварди (основателя школы "аль-ишрак"), вполне комплиментарны евразийству и по основным метафизическим установкам не опровергают, но скорее повторяют его в несколько ином цивилизационном контексте.

Совершенно другую картину мы видим на ином полюсе современного ислама — в среде так называемых "исламистов". Если пафос Ирана ("иранизма", "res iranica", по выражению А.Корбена) состоит в том, чтобы исламская цивилизация сочетала в себе традицию и современность, архаическое и рациональное начала, то исламисты — в духе христианской Реформации — навязчиво настаивают на общеобязательной доминации своего типа рациональности, выводимой ими из буквалистского и во многих аспектах крайне современного толкования исламской доктрины и "Корана". Не случайно у истоков саудовского ваххабизма (крайней формы догматического исламизма) мы встречаем агентов влияния протестантской Англии (Хемфер).

У радикальных исламистов есть свой цивилизационный проект, который не просто конкурентен евразийству, но прямо противоположен ему по основным параметрам. Евразийство (как и иранизм) терпимо, а то и прямо позитивно относятся к традициям Востока, к сохранению этнической самобытности, к плюрализму социально-политических укладов, к архаическим пластам бытия. Все эти черты вызывают у исламистов откровенную ненависть. Для ваххабитов и талибов, к примеру, не приемлемы не только национальные культы "неверных", но и мистические традиции самого ислама, освященные веками. Наряду со статуями древних Будд исламисты уничтожают и взрывают "мазары", почитаемые веками могилы исламских святых, уничтожают "тарикаты" и т.д. По версии идеологов исламизма, ислам являет собой ниспровержение всего архаического и традиционного, а евразийство представляется им не иначе, как "цветущая сложность местечковых туземных традиций, патронажно перекрываемая единой централизованной системой абсолютно бездуховной и совершенно прагматичной бюрократии" (Гейдар Джемаль, руководитель "Исламского комитета"). В радикальном исламизме — пусть даже в утрированной форме — проявляется полная антитеза евразийству. И по этому критерию, а также на основании своеобразной интерпретации ряда исторических, политических и теологических фактов неоевразийцы вообще отождествляют исламизм с одной из версий атлантизма, точнее, с исламским прагматическим его инструментом в ряде локальных и региональных ("береговых" — от rimland) ситуаций. Что такое "исламское евразийство"? Феномен исламского евразийства является совершенно новым.

В отличие от классического русского евразийства, насчитывающего более чем восьмидесятилетнюю историю, он только находится в стадии рождения и представляет собой зародыш мировоззрения с неопределенным будущим. Проведем беглый обзор того, что основательно или безосновательно понимается сегодня под этим словосочетанием.

В последние годы по ряду исторических обстоятельств появилась ошибочная тенденция обнаруживать евразийство во всех мусульманских территориальных образованиях России и на постсоветском пространстве, объяснять им любые происходящие там явления. Это проистекает из определенной терминологической аберрации и отсутствия у широких масс ясного представления о сущности, происхождении и истории евразийского мировоззрения. Дело в том, что эти территории, более не являясь политически и идеологически советскими и эмансипируясь в той или иной степени от русского влияния, вместе с тем наделены определенным своеобразием, отличающим их как от европейских государств, так и от традиционных государств Востока. К примеру, такое понимание "евразийства" характерно для Казахстана в масштабах СНГ и Татарстана в масштабах РФ. На самом деле, все это имеет мало общего с магистральной линией развития евразийства от классиков до современных неоевразийцев.

Феномен постсоветского тюркско-исламского "евразийства" видится, скорее, как форма компромисса, очередного этапа в продолжающемся и поныне общем процессе распада евразийской общности масштаба СССР. Поливалентность и расплывчатость термина "евразийство" в современном строго политическом контексте позволяет оперировать с ним в своих интересах — с одной стороны, Москва усыпляется "интеграционной" интонацией, явно заложенной в апелляции к евразийству, а с другой, это служит хорошим прикрытием для укрепления суверенитета в бесконфликтном режиме. В отличие от жестких форм сепаратизма, за которые в определенных ситуациях придется серьезно отвечать, пока Москва остается достаточно сильной, такое демагогическое псевдо-"евразийство", напротив, обеспечивает широкий оперативный простор для "сепаратизма мягкого". В случае с Татарстаном необходимо также отметить не просто стремление подчеркнуть тюркский фактор в исторической системе России-Евразии (что охотно признают русские классики евразийства, традиционно отличающееся мировозренческой "монголо" и "тюркофилией"), но и противопоставить его русскому, что радикально противоречит самим основам евразийского мироучения и мировидения. Такое татарско-исламское евразийство, весьма распространенное в казанском истеблишменте, отмечено серьезной долей русофобии. Не случайно идеологами такого "евразийства" являются бывшие главные идеологи ТОЦ, русофобской экстремистской татарской шовинистической организации (Д.Ицхаков, Р.Хакимов).

Крайним выражением такого тюркско-мусульманского, имплицитно-антироссийского псевдо-"евразийства" является т.н. "Евразийская партия России" Абдул-Вахеда Ниязова. Одним из активистов этой партии является самопровозглашенный муфтий Азиатской части России Нафигулла Аширов, открытый сторонник талибов и ваххабизма, т.е. снова крайний исламист и антиевразиец. Фигура самого Ниязова, обвиненного единоверцами в содомии и замешенного в многочисленных финансовых скандалах, больше напоминает классического авантюриста, следующего за конъюнктурой, хотя и он был связан с кавказскими ваххабитами и играл определенную роль вместе с Надиршахом Хачалаевым в ваххабитских восстаниях в Дагестане в 1999 году, которые привели к кровавым событиям в Чечне и "второй чеченской войне".

Если псевдо-"евразийство" служит прикрытием осторожным политикам-прагматикам из Казани и Астаны, то такая концентрация крайних исламистов в российской "Евразийской партии России" является полным недоразумением и, скорее всего, грубой попыткой группы исламских радикалов вывернуться из-под ответственности в ситуации усиления в России государственных централистских тенденций.

Понятно, что далеко не все российские мусульмане татаро-тюркского происхождения эксплуатируют евразийскую идеологию в утилитарных целях. В этой сфере есть отрадное исключение, и отнюдь не малое. Речь идет о признанном лидере российских мусульман, верховном муфтии РФ, главе ЦДУМ, шейх-уль-исламе Талгате Таджуддине.

Талгат Таджутддин представляет собой авторитетную фигуру высокого исламского лидера, который принимает евразийство в его ортодоксальных пропорциях. Позиции Талгата Таджуддина в целом отражают духовно-политический и культурный опыт многих поколений мусульман (в первую очередь, татар и башкир), живущих долгие века вместе с русским народом в разных государственных системах от Империи Чингиз-хана через Золотую Орду, Московское Царство, Романовскую России, СССР до нынешней демократической РФ. Евразийство Таджуддина является органической частью общего российского евразийства, являясь естественным продолжением его мировоззренческих в среду российских мусульман и россиян неславянского (в первую очередь, тюрско-угорского) происхождения. Это евразийство, признающее "общность судьбы" татар и тюрок (Исмаил Гаспринский), не является при этом специфически мусульманским, исламским. Точнее будет сказать, что это линия классического евразийства, принятая как наиболее адекватная платформа большинством российских мусульман (это, впрочем, касается преимущественно мусульман татаро-башкирского угрского происхождения, проживающих на Европейской и Азиатской части России, на которых распространяется юрисдикция ЦДУМ — мусульмане Кавказа представляют собой отдельный случай).

Особый интерес вызывает попытка обосновать исламское евразийство на основе исламского традиционализма с учётом основных направлений подлинно евразийской мысли (Трубецкой — Савицкий — Гумилёв) в случае чеченского публициста и политика Хож-Ахмед Нухаева, на которой стоит остановится подробнее.

Чеченско-евразийская голография

Чеченец Хож-Ахмед Нухаев личность многогранная. У него есть опыт активной политической деятельности в русле чеченского национализма. Он бывший начальник военной разведки мятежного генерала Дудаева и вице-премьер в правительств Зелимхана Яндарбиева. Нухаев — крупный бизнесмен, с опытом той формы (подчас не вполне прозрачного) бизнеса, которая была характерна для постсоветского периода накопления капитала. Бизнес Нухаева серьезно связан с нефтью, и не исключено, что работа с нефтепроектами (в ходе которой он встречался с видными западными геополитиками и политиками от Бжезинского и Аттали до Маргарет Тэтчер, проявлявшими практический интерес к нефтепроектам кавказско-каспийского региона) привела его к повышенному интересу в области геополитики. Анализ трагических военных столкновений в Чечне также заставил его искать причины трагедии в области высоких идей. Обладающий острым умом и удачным сочетанием богатого жизненного опыта с широкой эрудицией, Нухаев подошел к формулировке евразийской концепции применительно к исламу. В принципе, это первый опыт полноценного доктринального сочетания евразийских принципов и основных моментов традиционалистски понятого ислама. Нухаев первым из подобной конфессионально-культурной среды выдвинул проект "исламского евразийства", претендующий на универсальное значение. Рассматривая теории Нухаева, следует учитывать следующее. Чеченцы — очень архаический народ, поэтому не удивительно, что в своих работах Нухаев так часто обращается к национальной архаике, уделяя основное внимание двум фундаментальным аспектам — духовному и этническому и по сути выстраивая на них всю свою концепцию национального порядка: "Этот порядок построен не на искусственной пирамиде иерархического, чиновничьего, "бумажного" уклада гражданской жизни, а на естественной горе иерархического, родоплеменного, "варварского" уклада национальной жизни — на скале истины. Именно горы создал наш Творец для скрепления земли, для упрочения общественной системы бытия. Кавказские горы — это последний шанс России, а вместе с ней и всей Евразии и всего человечества на защиту от моря и его губительных соблазнов" (Х.-А. Нухаев "Ведено или Вашингтон?", Москва 1999 г.). За этими высокими фразами скрывается ключ к нухаевской теории: "естественная иерархия родоплеменного строя" представляется ему оптимальной.

Второй момент: чеченцы представляют собой довольно редкую общность в исламском мире, где суфизм (исламский эзотеризм) не просто весьма распространен, но покрывает сетью своих школ все население Чечни без исключения. Иными словами, отношение чеченцев к исламу заведомо проходит через призму мистического, эзотерического толкования, воплощенного в системе "вирдов". Оба этих момента являются определяющими для чеченской этнопсихологии: яркое проявление родового этнизма (со своими обрядами, правовыми нормами — адат, специфической межклановой и межсемейной этикой и т.д.) и эзотерически истолкованный ("дифференцированный", если угодно) ислам, насыщенный многочисленными элементами почвенной автохтонной мифологии, включенной в религиозный контекст.

Не исключено, что эти два пункта и позволяют Нухаеву найти реальные точки соприкосновения с евразийской доктриной, и несмотря на геополитическую локальность и узко-чеченский национализм, выйти на серьезные доктринальные обобщения. Проект Нухаева, являясь с одной стороны "чечено-центричным" или "кавказоцентричным", на самом деле открывает более широкие перспективы построения концептуально-доктринального комплекса, далеко превосходящего область расселения вайнахов и весь кавказский регион: "Горный центр Евразии, земля народа Нуха (мир ему), может сыграть интегрирующую, спасительную роль в борьбе суши с морем, если весь свой национальный, пассионарный заряд, весь свой эсхатологический потенциал направит на возрождение полноценной, первичной родоплеменной системы бытия. Восстановленная таким образом первозданная община для всех народов континента станет образцом социокосма, действующей моделью патриархальной нации во главе с харизматическим лидером, управляющим делами нации без армии, полиции, судов и чиновников, согласно традиции "первых отцов" (адатам), разумно и справедливо, как это принято у истинно верующих людей". (Х.-А. Нухаев "Ведено или Вашингтон?"). В этом отрывке мы видим наложение друг на друга сразу нескольких перспектив:

— мифологическую (Кавказ как центр мира, как образ Горы мира, световой оси — элемент сакральной географии);
— геополитическую (базовый для геополитической методологии пункт о противостоянии цивилизации Суши, т.е. собственно Евразии, "евразийства" с Морем, т.е. с Западом, "атлантизмом";
— энергетическую (апелляция к теории пассионарности);
— национальную (родоплеменной фактор);
— эсхатологическую (связанную с идеей вселенской битвы сил добра и сил зла за смысл "конца истории");
— правовую (апелляции к истокам "правовой традиции", связанной не с универсалистским западным правом, но с многобразием автохтонных юридических норм);
— религиозную (обращение к исламскому понятию "истинно верующие люди").

Эти принципы и являются основой евразийской теории в наиболее общей форме, так как евразийство представляет собой сочетание именно мифологического (традиционалистского), геополитического, эсхатологического, правового (в дифференциалистском смысле), национального и религиозного факторов. Для Нухаева маленькая горная Чечня голографически отражает гигантский континентальный евразийский проект. Показательно, что ни у пантюрикстов, ни у панарабиситов, ни у "иранистов", — оперирующих с гораздо более объемными пространственными и расово-этническими категориями, — мы не встречаем столь полного аналога ортодоксального евразийского подхода.

Исламское евразийство versus ваххабизм

Весьма показательно, что Нухаев отчетливо осознает тот факт, что исламский традиционализм, и тем более "исламское евразийство", противоположно по основным параметрам универсалистскому "исламизму", особенно в его наиболее радикальных формах — таких как "ваххабизм" (сам Нухаев предпочитает пользоваться термином "ихванство").

"Если, учитывая долговременность существования в Чечении вирдовых братств, о вирдизме можно условно говорить как о "традиционном" Исламе, то "ваххабизм" не только не является исламским фундаментализмом, это — новый Ислам" (Х.-А. Нухаев "Ведено или Вашингтон?").

В своей книге Х.-А. Нухаев доказывает неправомочность претензий "ваххабизма" на то, чтобы называться "исламом изначальным". Свою позицию он подкрепляет кораническими аятами, подводя к заключению, что провозглашаемая "ваххабизмом" ориентация на огосударствление ислама (атомизацию мусульманских обществ, приведение их к количественной массе) есть не что иное, как проявление модернизма, никак не соответствующего и не соотносящегося с подлинным понятием исламского фундаментализма и по сути противоречащего изначальному исламу (отождествляемого Нухаевым с общинной системой). "Если Халифат никогда, ни в один из периодов своего существования не ставил перед собой сознательной задачи ликвидировать при помощи государственных рычагов и форм насилия общинные традиции (…), то учение "ваххабизма" впервые в истории Ислама нанесло по общинным, родоплеменным традициям и институтам целенаправленный силовой удар, вполне сознавая задачу государства по их сокрушению и искоренению. На место кровнородственных и родоплеменных уз, скрепляющих братство мусульман, было поставлено интернационализированное, оторванное от почвы и крови "ихванство". Именно поэтому "ваххабизм", апофеоз государственной идеи, миф "исламского государства" — это, по сути, бегство от Ислама".

Предлагаемый Нухаевым в качестве альтернативы, своего рода ответа ваххабистскому вызову тейповый принцип, отрицает государственнический уклад постхалифатского ислама, расшифровывает социально-политическое единообразие, предполагаемое "исламизмом", как "унифицирущего идола" (тагута). "Сегодня очевидно, что в Чечении процессы огосударствления развивались более медленно. Причина тому — наличие в повседневной жизни чеченцев на протяжении всей истории чеченских взаимоотношений с внешним миром традиции "первых отцов": тейповой инфраструктуры чеченской нации, адатной системы естественного права, институтов кровной мести, равенства, основанного на отрицании всех, не освещенных Божьим законом, форм человеческой власти" (Х.-А. Нухаев "Ведено или Вашингтон?"). В этом пассаже дается недвусмысленное опровержение стержневой для всех форм исламизма теории "Исламского Государства", которое замещается совершенно иной концепцией — концепцией "исламского общества", развивающегося на основе этно-национальных принципов.

Это место принципиально важно, так как любой диалог между евразийцами и мусульманами, по определению, заканчивается, как только дело доходит до теории "Исламского Государства". Как бы ни сходились идентитаристские и "многополярные" (антиглобалистские) геополитические интересы евразийцев и исламских фундаменталистов, именно эта теория является камнем преткновения. Нухаев отвергая ее и заменяя концепцией "исламского общества" создает важнейшие теоретические предпосылки для интеграции исламского традиционализма в пространство евразийской концепции. Виды и типы обществ, этносов, культур и конфессий в полноценном евразийском проекте могут быть самыми разнообразными, а интегрирующим фактором (общим знаменателем) служит здесь не конфессия, но осознание "общности судьбы", подкрепленное на практике единством цивилизационного типа и стратегических интересов.

Этот момент делает теорию Нухаева важной не только в теоретическом, но и в практическом смысле.

Геополитический масштаб евразийской интеграции по Нухаеву

Евразийский ислам Нухаева представляет собой зачаток нового направления в исламской мысли, своего рода "третий путь" между "модернизмом" и "исламизмом". Многие аспекты этой теории лишь намечены, но уже сейчас можно предвидеть серьезность развития исламской мысли именно в этом направлении.

Евразийское будущее Нухаев видит в тесном стратегическом союзе основных конфессий и рас континента.

Основа евразийской интеграции, по Нухаеву, — "Три большие евразийские семьи — славяне, тюрки и персы <…> те "союзники", от объединения которых зависит судьба Евразии и ее способность защитить сушу от морских "врагов" (Х.-А. Нухаев "Ведено или Вашингтон?"). Это три основные силы евразийского геополитического строительства. При этом евразийский общий проект рассматривается как границы органической универсализации каждой из этих масштабных реальностей — русско-православной, турано-тюркской и иранской. Каждой из этих пан-идей — славянофильству, пантюркизму и "иранизму" — предлагается сделать творческое усилие и подняться на еще одну ступень исторической самоидентификации, обнаружив геополитическую и даже эсхатологическую общность.

Естественно, в этом случае речь идет не об "исламском евразийстве", но просто о евразийстве в самом широком смысле, где "исламская ветвь" является одной из закономерных и "ортодоксальных" составляющих.

Очень важно, что в такой оптике к тюркизму и "иранизму" прилагаются типологически те же критерии, которые Нухаев выделяет на основании чеченского опыта. Эта экстраполяция чрезвычайно важна: последовательно проводимая критика "исламизма" как теоретической базы интеграции мусульманских народов и культур Евразии, выделяет три уровня интеграции в евразийский проект:

— низший: этно-национальный (расовый в случае тюрок);
— средний: конфессиональный (объединяющий мусульман в одно целое, а православных другое);
— высший: геополитический (объединяющий всех в едином стратегическом блоке).

Нухаев пишет и о четвертой метафизической инстанции, сопряженной с единством "верующих разных конфессий" перед лицом апокалиптической угрозы, надвигающейся с Запада. Но эта тема более тонкая и деликатная, требующая особого разбора. Роль самих чеченцев в реализации этого проекта Нухаев видит в свете уже упоминавшейся "голографии". Чеченцы являются "хранителями гор", "оси мира". Их метафизическая задача — сохранение архаических устоев и проекция обобщенных принципов вовне. Нухаев предлагает чеченцам стать "образцом национального порядка, но не только для исламского мира, а для всех народов, принимающих для себя за основу евразийский традиционный вектор".

Евразийский альянс с исламом

Концептуализация этнического и эзотерического факторов как основополагающих в пространстве современной исламской мысли делает нухаевскую теорию удобной базой для разработки долгосрочного цивилизационного альянса между Россией-Евразией и всем исламским миром. Этноплюрализм, спиритуальный подход к религии, эксплицитный отказ от концепции теории "исламского государства" и "исламизма" позволяет вписать на достойных основаниях такой проект в общеевразийскую теорию, открывая тем самым возможность совершенно новых геополитических, стратегических и концептуальных разработок. Развитие данного вектора в исламской мысли может дать колоссальные — в том числе и практически-политические — результаты в пространстве различных исламских стран и обществ. Причем в далекой перспективе это может оказаться актуальным не только для кавказско-тюрско-иранского ареала (т.н. "континентальный ислам"), но и для арабского мира, где все больше людей начинают понимать безысходную тупиковость как "исламизма", так и "прозападной секуляризации и модернизации ислама".

апрель, 2002 г.