Александр Дугин

ОШЫМ ОШЫМ

Я попытался сквозь неприятный тяжелый колесный сон представить, что именно. Но на ум приходила только общественная столовая. Парень свесился с полки и лениво ткнул в простынную кучу на нижней полке: "Спи, гад". Пенсионер пробормотал какое-то сонное слово, похожее на "извините", сказанное на суахили, и временно ушел внутрь себя. Но его онейрические источения полнили собой купе на четырех и мешали мне думать о своем собственном мраке...

…"Гадкий дед", вертелось у меня в голове. "Опасный дед". Опасен был тем, что за годы в его запахнутую душу просочились множественные фрагментарные осколки, разрозненность видений, запутанных душных желаний, темно-желтых умственных туш, страшных тем. И они никак друг с другом не соединятся.. Ужас гнусной души молодого свеж. Ужас пожилых - закисает. Он пассивнее и невнятнее, но более ядовит... Действительно, "опасный дед".

Этот, из поезда “Москва-Казань”, был тоже опасен, хотя виду не показывал… Самым подозрительным был его храп. Храпят только больные, неприятные люди, совершенно не следящие за собой. Когда они спят, то думают, суки, только о себе. Думать надо о чем-то другом.

Я все-таки уснул, решив не погружаться в сон глубоко, и краем сознания следить за спутником, дверью, запором, костюмом на плечиках, из которого я заблаговременно вынул кошелек и ключи, спрятав под подушкой. Но мне все же казалось, что и костюму угрожает опасность, никогда не знаешь наверняка. Короче, я уснул. В купе сквозь прищуренные спящие веки мои был виден мрак. Он структурировал мои сны, грань была стерта. Каждый рывок колес "Москвы-Казани" выкидывал меня в яму. Я вздрагивал и бросал полуоткрытый взгляд на костюм. На пожилого я смотреть опасался.

Однажды я ехал в вагоне СВ с толстой девицей. Она всю ночь плакала. Мне это нравилось несравнимо больше, чем храп. Вообще-то, стоило бы коммерциализировать такое путешествие - "купе с плачущей девицей". Есть люди, которые заплатили бы за это хорошие деньги. Я убежден, что есть и те, которые заплатили бы за храп. Причем каждая его разновидность должна иметь свой тариф. Храп со свистом, храп, имитирующий задыхание, храп легкий, храп, оканчивающийся невнятным бормотанием, храп, похожий на стон... Раньше я всегда прислушивался к тому, что люди бормотали во сне. Потом я устыдился этого, или, что ближе к истине, понял совокупно диапазон их "высказываний ". Теперь я способен сам воспроизвести весь спектр. Сонный дискурс ограничен онейрическим языком. Грамматика, морфология и лексика такого языка вполне доступны планомерному изучению. Нет ничего, чтобы ускользнуло от нас. Ничего…

…Поезд тряхнуло, и он остановился. Из-за окна раздались глухие голоса. Кто-то переговаривался. Ноты были навязчивые. Храп пожилого стих. Полежав минут десять, я решил посмотреть, что происходит. Перрон кишел людьми. Была глухая ночь. Они были одеты приблизительно, но все несли в руках разные большие стеклянные предметы. Первым, что я увидел более-менее отчетливо, был мужик в болониевой куртке с огромной — метровой — хрустальной рюмкой. Он поднимал ее над головой и совал кому-то воображаемому из ближнего (но не моего) купе. Я представил большой город, где-то сзади, откуда они все (и тот с огромной рюмкой) вылезли. Но напротив стоял поезд и закрывал город. Очень захотелось, чтобы дурацкий поезд тронулся, и я бы, наконец, увидел огни, переходы, мост, откуда все это появилось. Но поезд долго не двигался - ровно столько, чтобы у меня пропал интерес к тому, что за ним. Потом поезд медленно уполз. Он обнажил черный лес. Ни одного огонька. "Москва-Казань" двигался в правильном направлении.

Стеклянные остались позади, мы поехали на Восток.

Я уснул глубже, больше не боясь пенсионера. Я посчитал, что смогу двинуть ему в случае чего той огромной рюмкой, которую протягивал вперед и вверх гусь хрустальный.

Я стал сосредотачиваться на том, что мне следует сообщить президенту Татарстана Ментимеру Шаймиеву. У меня не было готового плана. Только наброски. "Третья Столица"...

Мрак мелькающих непроглядных лесополос по краю железного полотна, мешаясь с тьмой купе и поскрипыванием полок, а также с серьезными шагами проводниц - их походку не спутаешь ни с чем - не то чтобы помогал, но соучаствовал в принятии решения.

Потом я увидел сон. Сон был похож на текст. Я как бы видел его, переживал все, что в нем, но вместе с тем описывал все в тексте. Отсюда ясность слов и даже букв, которые виделись отчетливо — яснее не бывает.

Текст начинался так: это произошло в городе Ошым ошым. Там не было кавычек, и это название писалось именно так — Ошым ошым. Первое слово с мажюскулы отдельно и без дефиса, второе с минускулы. Город Ошым ошым. Так было написано во сне, так надо запомнить и нам.

Однажды мне прислали письмо по Интернету. Какой-то неизвестный по-английски спрашивал меня, не знаю ли я города с названием Joffur. Причем объяснение, почему обращаются именно ко мне, было таково: "Человек с фамилией Dugin вполне может знать, что такое Joffur". Он нашел мой адрес по Альтависте, не зная — обращается ли в гонконгскую фирму или в нидерландскую клинику. Я ответил тогда на письмо, высказав предположение, что это столица, где живут крылатые демоны. Где "девушка — тигру услада и отрок геенски двууд" (Н.Клюев). Получив ответ, корреспондент горячо поблагодарил меня, сказав, что это название Joffur навязчиво пришло ему во сне...

Ошым ошым... Все произошло именно в этом городе. Этот город находится (находился) в самой южной точке Австралии. Сомнения могут быть во всем. Только не в этом. Это Южная оконечность австралийского континента, как мыс Доброй Надежды или мыс Игольный является южной оконечностью Африки. Дон Мигель Серрано хотел купить кусок территории на Огненной Земле для одному ему известной цели, но передумал, решив приобрести оригиналы картин Константина Васильева, слайды которых я ему послал.

Ошым ошым - это город австралийской Огненной Земли.

Потом предо мной развернулась история гибели города Ошым ошым. На Австралию обрушился черный шторм. Континент Австралия и так был темный — ни одной светящейся точки, ни маяка, ни селения. Ни призывной комариной россыпи таверн... Он был темным континентом и умер по-темному. Как гусь-хрустальный лес, из которого вышли рюмочные.

Волны шторма были теплыми, но очень высокими. В полнеба. Они рухнули на оконечность Австралии плотно и фатально, раздавив все, что было, утянув все в пучину. Черный город без огней Ошым ошым был смыт. Я вместе с ним. Пытаясь за что-то ухватиться, раскинул руки тела сновидений... Тщетно. Только черная вода...

…Написав это, понял, что в тексте присутствует явная реминисценция из Головина:

Снилась мне черная вода,

а под ней города.

Люди тихо собирались группами,

обсуждали, чем беде помочь,

а потом сиреневыми трупами

друг за другом уплывали в ночь"

(цитирую по памяти).

Может ли быть реминисценция опытом? Могу ли я сказать "снилась мне черная вода"? Нет. Только текстуальное совпадение, мне снился черный город Ошым ошым, затопленный океаном город, который был и до этого темнее ночи.

Я был взят волнами, и вернуться не мог и не было куда.

Та, что дала мне жизнь (очень сомнительную жизнь, так похожую на что-то другое), умирала. Но очень длительно. Может, я увидел ее сон.

Сон свиньи — не частная собственность. И жизнь свиньи — не частная собственность...

Мы отберем у вас все, мы все дадим вам за так...

Москва-Казань - это концепт. Поезжайте, сами узнаете...

...Я плавал по поверхности океана, после гибели Австралии и города Ошым ошым. Тут начинается самое главное. Вернее, самым главным это казалось во сне, в поезде. Волны, которые меня захватили, были не просто водными. Чуть ниже они были чем-то наполнены. Я осознавал, что сплю на спине, при этом ощущения были вывернуты пространственно. Во всем пространстве, под руками, хватающими пустой объем, прощупывалась какая-то масса. Водоросли? Нет, что иное. Остатки? Остатки города Ошым ошым? Нет. Пластмасса?..

…Потом, вернувшись в Москву, когда Казань была позади, я увидел другой сон. В нем навстречу мне, по дороге, которой нельзя свернуть, шла та же самая женщина, что и 20 лет назад. В прошлый раз она везла коляску, сейчас она была с огромной лохматой собакой. Как и тогда, в переломный момент, радикально изменивший рисунок моей жизни, я от ужаса издал громкий нечленораздельный звук. Тогда я пытался испугать ее, сейчас это был полуальпийский, полуолигофренический йодль, обращенный к мохнатому гигантскому псу. Женщина сделала жест, мол, успокойтесь, зачем так.

Позже я шел и узнавал местность, наблюдал узор растительности вдоль дороги и гадин, маленьких, не внушающих ужаса, вылезающих на перекос пути.

Я не могу понять (пока), что все это означает. Мы слишком мало знаем...

Гуляя по Казани (Татария - это наше высшее я; кто сомневается - в печь!), я увидел надпись на мемориальной доске: "Пушкин булды". Это правильно...

Третья столица... Иван Грозный. Число его жен символично. Ну а фамилия "Нагая" громом поражает тех, кто внимательно вчитывается в строки русской истории.

Когда я учился в 6-м классе, мы курили с девчонками и парнями на чердаке ничейного (так нам казалось) сарая, бросая окурки в солому. Сарай сгорел, в класс (школа №747) приходили менты и смотрели пристально на тех, кто за партами. Я до сих пор не знаю точно, кто спалил сарай. Раскольникова Порфирий Корнеевич расколол по спокойно и бесстрашно опубликованной им теоретической статье… Потом лет через десять неподалеку от того бывшего — сгоревшего — сарая Головин на берегу с метафизическим портвейном в руке говорил: "С возрастом я прихожу к убеждению, что есть все". Он имел в виду подземную белую сову Гарфанг и мастера сновидений, а также шхуну во Владивостоке, которая должна была отвести нас прочь. Куприянов заметил, что у него не хватит денег на такси Москва-Владивосток, а на ином транспорте адмирала везти опасно.

Тогда не поехали. Едем сейчас.

Москва-Казань.

Тайна гибели тайного города.