Александр Дзасохов

«МЫ – РОССИЯ, МЫ – КАВКАЗ!»

Народ Северной Осетии отмечает День Республики

Об авторе: Александр Сергеевич Дзасохов - президент Республики Северная Осетия-Алания

В этом году Северная Осетия отмечает сразу несколько юбилейных дат, каждая из которых несет для ее народа свой особый смысл. 230 лет назад, в 1774 году, Осетия вошла в состав Российского государства; 220 лет назад у выхода Терека из Дарьяльских теснин на равнины была заложена Владикавказская крепость – форпост российского геополитического влияния в Кавказском регионе. С того времени начинает свою историю Владикавказ – современная осетинская столица. Наконец, третья дата – 7 июля исполняется 80 лет Северо-Осетинской автономии, созданной в ходе советского национально-государственного строительства и ставшей первой формой политической самостоятельности осетинского народа в новое время.

Исторический календарь с его датами – не просто последовательность «канонизированных» событий, о которых принято вспоминать только потому, что именно в этих событиях определились главные траектории, ведущие к современности.

Постсоветская эпоха в новейшей кавказской истории остро поставила на повестку дня вопрос об основах, о самой состоятельности российской государственности как многонационального целого. Россия встречает сегодня серьезный вызов: каким может быть единое отечество? В чем его сила и слабости? Как защитить его от рисков и угроз?

Россия в своей кавказской истории изначально, с XVII– XVIII веков, выступала как обещание и утверждение мира. В этой истории она разворачивалась как идея общего государства – справедливой силы, утверждающей и законность в пространстве, которое было прежде разделено не столько вероисповеданием, языками и обычаями, сколько властным соперничеством, внутренними и внешними конфликтами. Сегодня некоторые псевдоисторические штудии назойливо твердят о том, что до начала российской эпохи Кавказский регион представлял-де образец естественного и органичного развития. Но в подобного рода утверждениях – мало знаний и много мифов. Другое дело, что российская идея и российская государственная практика знавали катастрофические провалы, которые сопровождались произволом чиновников и «непропорциональным применением силы». Но все же только российская имперская модель стремилась к такому слиянию периферии со своим государственным ядром, которое не знало режима ограбления присоединенных территорий или просто каких-либо преференций метрополии над колониями. Абсолютной доминантой становления России как империи было собирание земель путем привлечения населяющих их народов, их сохранение и развитие как ключевое свидетельство особой исторической миссии России и самой способности к ее осуществлению.

Каждый народ уникален в своей судьбе. Об Осетии и осетинах часто пишут как о народе, изначально и неизменно лояльном политическому продвижению и упрочению России на Кавказе, как о кавказском народе, «внутриимперская» судьба которого оказалась наиболее благополучной. Правда в том, что в Осетии никогда не было серьезных колебаний в выборе, скажем современным языком, «геополитических» предпочтений. Ее элиты, ее народ не знали катастрофических внутренних расколов, проходящих по линии выбора – «с Россией» или «вне России». Становясь и став частью России, Осетия не знала кризисов, подводящих ее народ на грань общенациональной катастрофы. Наверное, потому, что у нее был опыт таких катастроф в дороссийский период.

Осетия – многоконфессиональная республика. Но «столкновения цивилизаций» здесь никогда не происходило. И не только потому, что обе эти условные категории объединяет мощный пласт общей духовной традиции. Они существуют внутри единого российского духовного пространства, в котором у людей нет драматического конфликта между их национальным (скажем, осетинским), конфессиональным (православие vs. ислам) и гражданским (российским) началом. Россия собирает эти идентичности в единые, но сложные конструкции, добавляя к ним еще и общемировой открытости, общемировой человеческой ипостаси. Прекрасным примером тому может быть жизнь и творчество основоположника осетинской литературы Коста Хетагурова, который прекрасно писал и на осетинском, и на русском языках. Ему же принадлежат слова, написанные еще на рубеже ХIХ–ХХ веков:

Весь мир – мой храм,
Любовь – моя святыня,
Вселенная – Отечество мое…

История становления осетин как одного из народов России весьма далека от благостной картины. Она также полна драм и противоречий, соткана из жертв и подвигов, составлена из времен тяжелых и времен славных. Крестьянские бунты и карательные экспедиции, феодальная фронда и высокомерие имперских чиновников – это тоже из истории добровольного присоединения Осетии к России, – из той осетинской истории, что впитала в себя все конфликты великой истории российской. Все смуты, войны, эмиграции, все российские «чрезвычайщины» и расколы нового и новейшего периодов прошли и через маленькую Осетию.

Осетины не были ангелами; в известные времена и осетинские выходцы хаживали в набеги на казачью Линию – бросались в дела, которые овеяны сегодня славой «сопротивления». Но та же самая Осетия вписала в историю страны славу своих – казачьих по составу жителей – осетинских станиц и сотен выдающихся казачьих фамилий. Было и осетинское мухаджирство, когда после окончания кавказских войн несколько тысяч осетин во главе с генералом Муссой Кундуховым покинули родину, переселившись в Турцию и влившись в ее военную элиту. Но именно в русско-турецких войнах, в знаменитой обороне Шипки и освобождении Болгарии, определилось в новой истории, что же есть такое осетинская воинская доблесть: это доблесть осетинских солдат и офицеров Русской армии.

В Гражданскую войну в Осетии можно было найти и антибольшевизм казачьего лидера Георгия Бичерахова, и монархическую верность белого офицерства, и героизм красных комиссаров, стремящихся к созданию новой России и новой Осетии. В эмиграции первой волны состоялся литературный талант Гайто Газданова, и в этой же эмиграции угас политический дар Ахмата Цаликова – фигуры общекавказского масштаба. В драматизме их судеб – противоречивость всей нашей истории.

Во Владикавказе есть две улицы, каждая из которых носит имя Баева. Одна из них названа в честь революционера Чермена Баева, другая – носит имя его старшего брата Георгия, бывшего владикавказского городского головы, монархиста, эмигранта. Эти улицы идут рядом, параллельно друг другу. В таком сопутствии имен и противоречивых убеждений я вижу глубокий символизм осетинской судьбы: все испытания, все взлеты и падения, надежды и заблуждения России осетины как народ прошли вместе с этой страной.

Благополучие осетинской национальной судьбы в этой великой стране, наверное, в том, что этот российский выбор для осетин никогда не встречал серьезного внутреннего вызова, он всегда был подлинно народным и передавался из поколения в поколение – вместе с новыми горизонтами воинских, профессиональных, творческих успехов тысяч осетин по всей стране. Изначально идея вхождения осетинских обществ в состав России не была верхушечной затеей отдельных элит или сугубым продуктом внешнеполитической конъюнктуры. Именно потому никакие жертвы мы не считаем напрасными и никакие из эпох – потерянными. Вхождение в Россию было массовым, народным «проектом» – чем, собственно, и обусловлена глубина осетинской интеграции в российское общество и последующие резюме ее относительного благополучия.

Будущим летом страна будет отмечать юбилей великой Победы. От Маньчжурии до Берлина спят в земле осетинские солдаты России. У нас в республике есть такой памятник – Семь журавлей, семь журавлей, летящих над головой женщины. Это памятник семи братьям Газдановым, не вернувшимся с Отечественной войны.

Так что тема «осетинского лоялизма», или «почему Осетия с Россией», может, конечно, звучать в разные времена и иметь различный временной контекст. Но сегодняшний ответ будет простым и определенным: потому что Осетия – часть истории этой страны, часть ее самой. У нас одна современная история, все драматические повороты которой соединены в судьбах наших отцов и детей. А с кем же быть, если не со своей собственной страной? За двести лет осетины, и далеко не только они, сформировались именно как российский народ, с комплексом современных представлений, может быть, иллюзий и мифов о своей стране, о ее силе и слабостях. Но вопрос «Что сделала для Осетии Россия?» всегда существовал и будет существовать рядом с другим – «А что мы можем сделать для этой страны?».

Подобный вопрос – далеко не только «осетинский» и не самый «осетинский» вопрос. Сегодня Россия снова сталкивается с риском внутреннего отчуждения – отчуждения одной части населения от другой. Понятно, о каких реальностях я говорю. И есть разные способы парирования этой состоявшейся угрозы отчуждения. Главное – не стоит помогать скоординированным усилиям шовинистов и националистов различного регионального базирования в их стремлении разрушить сами возможности российской гражданской общности. Не нужно делать этничность вездесущим и необходимым «оценочным» посредником в связи российских гражданина и государства. Да, есть русская этничность, которая обеспечивает безусловность этой связи, обусловливает ее надежность, ее прочность, но есть этничность, которая делает связь человека с его страной полем постоянных размышлений и болезненного выбора. Историческая сила России в том, как именно государство и общество влияют на такой выбор: он еще в повестке.

Уже сложилась традиция, что в начале июля народ Северной Осетии празднует День Республики. Мы не считаем, что высокий статус российской республики есть какой-то политический, институциональный ресурс для коллективных привилегий или требований к федеральному Центру. Напротив, воспринимаем этот статус как свидетельство возложенной на народ республики особой ответственности – как перед страной в целом, так и перед собой. Статус республики предполагает особую требовательность к собственным решениям и действиям, связанным в том числе и с необходимостью сохранять и развивать то, чего нигде в России больше нет, – свои национальные язык и культуру. Здесь важно подчеркнуть: каждый из народов нашей страны, во многом именно благодаря тому что сохраняет и развивает свою собственную неповторимую культуру, позволяет и великой России оставаться самой собой – уникальной страной-материком, сохраняющей в едином государственном пространстве все богатство многонациональной культурной мозаики. Одновременно, развивая культуру общенационального согражданства, каждый из народов участвует и в становлении единой современной российской нации. И современность здесь означает то, что у российской общности появляются новые перспективы, новые объединяющие ценности и представления.

Путь к этой единой нации еще долог, но он должен быть и будет пройден. Россия очень пластичная страна, в которую каждая историческая эпоха привносит свои особенности в государственном устройстве.

Осетия в своей российской судьбе также прошла несколько этапов, обретая возможности и ресурсы своей коллективной политической ответственности вместе с противоречивым опытом всех потрясений и сдвигов общероссийского государственного организма. Менялись эпохи, менялись модели управления территорией осетинских обществ и формы административной интеграции Осетии и Кавказского региона в целом в политическое пространство огромной страны. От системы приставств и «военно-народного» управления, существовавшего в 1860-е годы после окончания Кавказской войны, – к формированию Владикавказского округа Терской области, включившего в себя территории, населенные осетинами к северу от Большого Кавказского хребта. Революция 1917 года и начало советской эпохи, вместе со всеми социальными и политическими катаклизмами, открыли новые перспективы национального, культурного развития осетин в составе России. В 1921 году создается Горская советская республика – своего рода федерация национальных округов ряда северокавказских народов (осетин, кабардинцев, балкарцев, карачаевцев, чеченцев, ингушей и казаков). 7 июля 1924 года образуется Северо-Осетинская автономная область, которая в 1936 году преобразуется в автономную республику.

При всех потрясениях в довоенный период Осетия сделала значительный шаг в своем развитии. Культурная революция и всеобщая грамотность способствовали формированию качественно новых основ национальной школы, возникновению профессиональных корпусов во многих секторах промышленности и культуры, управления и армии.

Представляется, что советские автономии не были «подарком» большевиков национальным меньшинствам имперской России. Они явились формой исторического сотворчества этих меньшинств в великих социальных преобразованиях, а также способом укоренения самого советского исторического проекта в надеждах и стратегиях этих меньшинств. Советская власть смогла понять и использовать важную историческую тенденцию – тягу народов к самостоятельности, к свободе и ответственности. Несмотря на все «превращения» советского национально-государственного проекта, на катастрофический опыт его реализации, автономии были и остаются институтом такой исторической ответственности, мерой этой ответственности народов за свою собственную судьбу. Многие современные республики в составе России – прямые наследники прежних советских автономий, а связь народов с самим российским государством прочно скреплена этим политическим институтом.

Полагаю, что автономии, как, впрочем, и союзные республики, не были инициирующей угрозой для целостности страны в позднесоветский период. Такую угрозу несли и другие процессы, в том числе – кризис центральных институтов государства, настоящая эрозия несущих оснований страны – ценностно-идеологических, социально-политических. Ослабление моральной, духовной энергетики советского проекта привело к кризису. Это правда!

Но советская идентичность содержала в себе качества и элементы более существенные, чем «общий интернациональный порыв в строительстве коммунизма в отдельно взятой стране». Она содержала в себе то, что роднит ее с предшествующей и последующей российской историей; то, в чем, может быть, кроется шанс новой России и ее многонационального народа. Уверен, что этот шанс будет состоять не в дальнейшем геополитическом сжатии России, а в восстановлении ее духовного авторитета, ее политической и экономической влиятельности на всем постсоветском пространстве. В таком «новообъединительном» векторе исторического развития России я усматриваю в том числе и серьезные возможности для качественного прорыва к урегулированию многих конфликтных ситуаций в Кавказском регионе.

Что касается Осетии, причины для такого убеждения очевидны. Разрушение советского государства и разъединение единого государственного пространства создали для Осетии не только проблему «оспариваемых территорий», но впервые превратили осетин в разделенный народ. Подобные проблемы не остались, к сожалению, только содержанием политических опасений, но привели к серьезным конфликтам и появлению десятков тысяч беженцев.

Сложившееся еще в имперской России административное разделение территорий осетинских обществ по Главному Кавказскому хребту между Терской областью и Тифлисской губернией оказалось закреплено после 1917–1921 годов в административном разделении этих территорий между Горской и Грузинской советскими республиками (соответственно на Северо-Осетинскую и Юго-Осетинскую автономную области в их составе). Демонтаж Горской республики привел впоследствии к повышению статуса Северо-Осетинской автономии до уровня автономной республики. А Южная Осетия осталась областью. Уже тогда, в начале 1920-х годов, выдвигались предложения об административно-территориальном объединении двух осетинских автономий. Но пребывание в рамках единого союзного государства, в пределах общей политической системы сдерживало настоятельность подобных объединительных решений. Последующие 70 лет национально-государственного развития сделали устойчивым подобное административное разделение и «параллельное» существование двух осетинских автономий. Хотя и не без периодических издержек (скажем, предпринималась попытка внедрения грузинского алфавита в Южной Осетии при параллельном использовании кириллицы в Осетии Северной), но общее союзное государство с его единой политико-правовой системой позволяло сохранять единым культурное и социальное пространство Осетии. Внутренние границы Союза, административные границы союзных республик были для человеческих жизней границами весьма условными и полностью прозрачными. Однако разъединение советского государства привело к превращению этих условных границ, не препятствующих воспроизводству единого политического, культурного и социального пространства, в границы межгосударственные, насыщенные необходимыми инструментами и институтами контроля – таможнями, визовыми службами, ожиданиями на границе и т.д.

Пример разделенной Осетии – конечно, болезненный. Но ведь сегодня разделен весь Кавказ, каждая из его территорий оказалась разделенной на массовую эмиграцию и оставшийся дом. Разделение Кавказа – это не просто болезненная геополитическая реальность прошедшего периода ослабления России. Подобное разделение есть прежде всего болезненная человеческая реальность. Миллионы человеческих связей – родственных, дружеских, деловых – все еще удерживают Кавказ в поле российского культурного тяготения поверх возникших межгосударственных границ и поверх амбиций части политических элит. Но время проходит, в Закавказье снижается русская языковая компетенция – эта подлинно общекавказская лингва франка. Возвращение к прозрачности границ и единству региона становится все более и более проблемным.

И все же я уверен, что такое возвращение в той или иной форме неизбежно. Перспективы Кавказа сосредоточены вовсе не только в том, чтобы являться коридором транспортировки углеводородного сырья из Каспия на Запад – коридором, который был бы отделен от России «надежной стеной». Именно подобная стена обрекает Кавказ на общую депрессивность, так как главные кавказские ресурсы кроются прежде всего в свободном обращении его человеческих капиталов, людских возможностей в российском миропространстве, в российской экономике.