Чечня является центром современной российской государственности. Сегодня политики и аналитики, слабо представляющие себе географию и этнологию бескрайних российских пространств, знают до мельчайших подробностей такие пункты, как Шатой и Бено, Ведено и Урус Мартан, Надтеречный и Шали, разбираются в нюансах тейпов и вирдов, повторяют слова "адат" и "кровники". Чтобы осознать это значение Чечни, надо окинуть взором общий геополитический контекст, в котором пребывает современная Россия.

Проиграв "холодную войну", мы стали без боя сдавать все наши позиции в пользу противоположного - атлантистского - полюса, который немедленно занимал освободившиеся территории. Первый цикл - роспуск Варшавского договора. Второй - распад СССР. Следующий этап, стоявший на повестке дня общего сценария "ликвидации империи", заключался в расчленении России.

Чеченский сепаратизм был первым очагом третьего этапа "ликвидации". Но на этот раз Москва заупрямилась. Началась чудовищная и затяжная "чеченская кампания". Этот момент знаменует собой столкновение "ликвидаторов" (внешних и внутренних) с первым серьёзным препятствием: жёстким нежеланием Кремля продолжать территориальный распад уже в рамках самой России.

Чтобы юридически уравнять буйную кровоточащую Чечню с "рязанщиной", были предприняты чрезвычайные усилия. Полная мобилизация федерального центра, сосредоточение всего военного и административного ресурса, помноженные на стальную волю и могучий властный инстинкт самого Ахмад-хаджи Кадырова, пассионарного и авторитарного чеченца из Бено, силой и убеждениями заставившего представителей различных тейпов, вирдов и даже ряда сепаратистских отрядов признать его личную власть, которую он, в свою очередь, преподносил Кремлю как чеченское продолжение общероссийской вертикали.

Трагическая гибель Президента Чечни Ахмада Кадырова поставила перед руководством страны очень серьёзные вопросы, это вызов Президенту Путину. Чечня является для Путина, по сути, основным моментом его политической легитимности. Он был избран на первый срок за решимость покончить с сепаратизмом и террористическими бесчинствами, чеченская тема сопровождает весь период его правления. Накануне второго срока Путина - как геополитическая прелюдия к нему - была принята Конституция Чечни и избран активно поддержанный федеральным центром Президент. На Кадырове держалась вся система стабилизации: после военной победы над боевиками власть передавалась авторитетному лидеру из числа самих чеченцев. На фигуре Ахмад-хаджи Кадырова замыкалась вся чеченская модель Кремлевского плана. Именно на него была сделана основная ставка, и именно ему была оказана безусловная массивная поддержка центра.

Идя на кадыровский сценарий, Кремль сильно рисковал: с одной стороны, специфика чеченского общества такова, что исторически не признаёт единоначалия, предпочитая систему тейповой демократии; с другой стороны, Кадыров и его клан не обладали достаточным авторитетом среди чеченцев, чтобы безусловно признать его главенство; и наконец, бэкграунд Кадырова не исключал возможности его выхода из-под контроля в том случае, если бы воля и решимость Кремля ослабли. Отчасти эти опасения оправдались, и установление кадыровского режима в Чечне сопровождалось довольно серьёзными внутричеченскими трениями, появлением новых линий раскола, ненависти, мести.

Многие компетентные аналитики были насторожены тем, как гладко прошли принятие Чечнёй Конституции и выборы её Президента. Учитывая отсутствие реального консенсуса вокруг его фигуры и явную "переходность", "временность" всего этого плана, можно было бы ожидать гораздо более серьёзных выступлений его противников, всплеск активности боевиков. Но всё прошло на удивление гладко, и Кадыров укрепился у власти в Чечне. Более того, как раз накануне его трагической гибели он фактически справился и с разногласиями в собственном окружении, завершив построение жёсткой вертикали власти в региональном масштабе.

Смерть настигла Ахмада Кадырова на пике укрепления его личной власти. Именно на нём как на основном элементе замыкалась стратегическая конструкция плана Москвы по стабилизации ситуации. Нельзя исключить, что противники этой стабилизации ждали как раз такого момента: Кадырова уничтожили ровно тогда, когда его функциональное значение в чеченской ситуации достигло апогея. У кадыровской системы не было запасного ресурса, резервного проекта, страхующей политической комбинации. Видимо, всё это учли убийцы, а скорее всего не они сами, а те серьёзные и могущественные силы, которые спланировали теракт и подгадали точный момент для его осуществления. В результате перед Президентом встала очень сложная проблема: как сохранить достигнутые при Кадырове результаты, продлить на некоторый срок относительную стабилизацию ситуации, без самого Кадырова. С учётом обозначенной ситуации задача практически нерешаемая. Авторы и заказчики теракта прекрасно учли все обстоятельства. Это настоящий геополитический шах Президенту Путину, крайне болезненный вызов для всей стратегической конструкции путинской системы.

Наблюдая за стремлением Президента продлить кадыровскую стабильность, многие политологи уже практически не сомневались, что Путин остановится на фигуре Алу Алханова, представителя клана Кадырова, с одной стороны, и министра внутренних дел Чечни, а значит, человека встроенного в систему, верного федеральному центру - с другой. Однако после событий, произошедших в Ингушетии, когда дестабилизация с территории Чечни выплеснулась за её пределы, однозначно предсказывать ответ нашего Президента на столь серьёзный вывод стало довольно рискованно, поэтому, абстрагируясь от конкретных имён, попытаемся перебрать теоретически возможные сценарии дальнейшего поведения Москвы не только в самой Чечне, но и с учётом общей ситуации на Северном Кавказе.

Первый сценарий. Усиление группировки федеральных войск и прямая поддержка Путиным в качестве нового политического руководителя Чечни человека из центра, возможно, военного и русского.

Плюсы этого сценария в том, что человек со стороны, как это ни странно, может быть воспринят чеченцами как "наименьшее из зол", как своего рода "третейский судья", снимающий остроту межтейповых и межклановых противоречий, а также запутанные и жёстокие спирали кровной мести. Минусы в том, что чеченцы будут воспринимать такую власть как временную администрацию почти "оккупационного" типа, и ни о какой долгосрочной стабилизации в таком режиме речи идти не может. По сути, это означало бы откладывание политического решения чеченской проблемы на неопределённое будущее.

Второй сценарий. Решающая поддержка Москвой кого-то из видных чеченцев, либо наследника из клана Кадырова, либо лояльного центру представителя чеченской диаспоры из самой России.

В случае продвижения представителя кадыровского клана сохранятся все негативные стороны собственно кадыровской системы, но при отсутствии его сильной ключевой стороны: пассионарной и волевой личности самого покойного Президента Чечни. В кадыровском окружении всё было центрировано именно на его персоне, и ничего даже отдалённо напоминающего его харизму пока не проявилось. Кадыровский тейп и примкнувшие к нему представители других родов смогли укрепиться у власти в Чечне только за счёт сочетания чрезвычайной и концентрированной поддержки Федерального центра с личной волей самого Ахмад-хаджи. В любом случае такой "наследник" будет очень слабой фигурой, для его продвижения у Москвы просто может не хватить ресурсов, а если хватит, то уровень политического хаоса в чеченском обществе возрастёт на порядок.

Выдвижение пророссийского чеченца, не связанного с кадыровским кланом, чревато заведомой оппозицией тех сил, которые до этого уже встали под знамена Кадырова, отчасти это касается вчерашних боевиков, вступивших в отряды сына Кадырова Рамазана, а также противодействием других сил в самой Чечне, способных усмотреть в этом возврат к сценарию с Доку Завгаевым.

В обоих случаях президентские выборы могут превратиться в повод для резкой дестабилизации, так как ни при одном из рассмотренных сценариев нет даже намека на общечеченский консенсус.

Третья возможность теоретически могла бы заключаться в евразийском плане решения чеченской проблемы. Это подразумевает откладывание выстраивания в Чечне жёсткой властной вертикали с Президентом во главе, инициирование процесса постепенного и органичного диалога между различными тейповыми, вирдовыми, социально-политическими и иными группами чеченского общества, с опорой на старейшин и религиозных авторитетов, предоставление чеченцам значительной свободы и широких границ автономии, сохранение и развитие локальных правовых, этнических и религиозных особенностей, большую свободу экономической деятельности. Всё это возможно лишь в рамках жёсткого соблюдения стратегических интересов и территориальной целостности России, но с качественным учётом глубокого своеобразия чеченского общества и отказом от ускоренной стандартизации этого региона России по образцу иных, более спокойных и предсказуемых территорий и субъектов Федерации. Это и было бы оптимальным политическим решением чеченской проблемы.

Евразийский план мог бы стать позитивным проектом в примирении самого чеченского общества, в установлении качественно новой системы отношений с федеральным центром, а также привлекательной формулой для свёртывания повстанческой террористической практики боевиков-сепаратистов (по крайней мере, значительного их сектора).

Этот теоретически безупречный план страдает некоторой утопичностью вследствие сложности для понимания административными и военными инстанциями России, необходимостью кропотливой разъяснительной работы среди самих чеченцев. И самое главное - это катастрофический недостаток времени для его полноценной подготовки. Так как при Кадырове в этом направлении работа практически не велась, то время оказалось упущенным. Не исключено, что на это и рассчитывали те деструктивные силы, которые стояли за устранением Президента Чечни, сознавая, что налаживание ситуации по евразийскому сценарию потребует времени и усилий.