Юрий Соловьев: Народ – это ощущение «свой» или «чужой»

Юрий Соловьев, искусствовед, филолог, работает в туристическом бизнесе и много путешествует по стране. По приглашению различных общественных организаций он читает лекции о различных аспектах русской культуры в Австрии, Швейцарии и Португалии.

Вопрос. Скажите, Юрий, что дает вам ваша работа? Служит ли она поводом задуматься о проблемах и перспективах нашей страны?

Ответ. Да, конечно. Общение с иностранцами дает возможность по иному посмотреть на свою страну. То, что нам кажется простым и понятным вызывает вопросы у европейца. Отвечая на такие вопросы, ты начинаешь задумываться над тем, что казалось тебе само собой разумеющимся. Например, почему Россия такая большая?

Ответ. Не знаю, насколько органично само слово «евразийство», поскольку в нем как бы присутствует искусственное соединение двух начал: Запада (Европы) и Востока (Азии), но идея, конечно органична. Неважно, каким словом мы ее обозначим. Эта идея практически реализовывалась еще скифами и сибирскими кочевниками, представителями скифо-сибирского мира, который простирался от Черного моря до Ордоса. Уже тогда в V-IV веках до нашей эры существовала общность, которую в какой-то степени можно назвать евразийской. Потом был Улус Джучи, империя монголов, частью которой была средневековая Русь.

Мы до сих пор говорим про татарское иго, про кровь, про ужасы, про дань, но ведь татары по сути дела спасли нас, как народ, защитили от натиска католической Европы. Золотая Орда тоже была реализацией евразийской идеи. А еще позже образовалась Российская Империя, новая реализация этой идеи. Российская Империя передала эту идею Советскому Союзу. Вот так странно: скифо-сибирский мир, Золотая Орда, имперская Россия, Советский Союз – совершенно непохожие друг на друга образования, а суть у них одна. Суть – в ощущении общего пространства, общей судьбы.

Вопрос. Вы много путешествуете, общаетесь с разными людьми, как вам кажется, есть ли чувство внутреннего единства в современной России, останется ли оно в дальнейшем, не исчезнет ли?

Ответ. Это зависит от того, где ты общаешься. Например, в Якутии у меня было чувство, что мы один народ, одной культуры и чуть ли не одной крови. Я общался с якутом и воспринимал его совершено своим человеком, может быть только выше меня, потому что с детства он говорит на двух языках – на русском и на якутском, чего, к сожалению, я не могу сказать о себе. Что касается Башкирии, то там сложнее. Всем известно, что там имеются определенные силы, определенные круги, которые заинтересованы в противопоставлении русских и башкир и пытаются представить русских пришельцами, завоевателями. Хотя даже в разговоре на очень неприятные темы я все равно чувствовал, что и я, русский, и мой собеседник, башкир, – это представители одного народа.

Наверное, историческая общность, которая называлась «советским народом» все-таки существует назло любым идеологам, и коммунистическим, и демократическим. Если вспомнить незабвенного Льва Николаевича Гумилева то опять можно повторить, что народ образуется не языком, не культурой, не религией и даже не кровью, народ – это ощущение «свой» или «чужой». Так вот, якуты и башкиры, и татары, и чукчи – для меня свои. Не знаю, как для вас, а для меня они – мой народ. И если это чувство сохранилось, не было уничтожено в течение почти двух десятилетий перестроечного и пост перестроечного периода, то это вселяет некоторый оптимизм, хотя, естественно, никто из нас не знает того, что будет завтра. Сохранение этого чувства зависит только от нас самих. Эта пушкинская фраза уже достаточно избита, но опять можно повторить, что мы, русские, ленивы и нелюбопытны. Мы плохо знаем свою страну, мы очень плохо знаем культуру людей, в ней живущих. Что мы знаем о культуре якутов, башкир, татар? Что мы знаем об их языках, традициях, искусстве? Нам, наконец-то нужно преодолеть этот самый пресловутый европоцентризм.

Нам нужно обратиться лицом к себе. Хотим мы этого или не хотим, но на нашем гигантском российском пространстве все равно будет существовать некая национальная общность. Долгие годы русские были народом, на котором эта общность держалась. Мы очень гордимся этим, мы считаем, что это так и должно быть, но кто знает, что будет дальше. Если мы не преодолеем свою лень, свое нелюбопытство, а порою и спесь, то может получиться так, что другой народ возьмется за выполнение задачи, с которой мы уже не можем справиться. Сейчас у тех же якутов, башкир, татар есть гораздо большее право называться евразийцами, россиянами, если хотите, чем у нас, живущих в западной части нашей необъятной Родины. Они двух, а то и трехъязычны с детства, они живут и в культуре своих предков и в русской культуре.

Пушкин так же близок якутам, как Кулаковский, а башкирам – как Мажит Гафури. Вы слышали эти имена? Вот то-то же. Как же мы можем вести за собой других? Нам нужно учиться у них, а не им – у нас. Быть может, я несколько преувеличиваю опасность этой проблемы, но то, что такая проблема существует, не вызывает у меня никаких сомнений. Мне самому стыдно за свое невежество, которое я начал преодолевать в таком солидном возрасте. Мы привыкли смеяться над чукчами, но в этом смысле мы, русские, как раз и есть те самые чукчи из анекдота. Кстати, по поводу анекдотов, есть и такой. Чукча сидит в чуме у костра и курит трубку. Ему тепло и уютно, а на улице страшная метель. Издалека слышится крик: «Люди, л-ю-ю-ди!» Чукча продолжает спокойно курить трубку. Крик повторяется уже чуть слабее: «Люди, л-ю-ю-ди!» А чукча все курит. Через некоторое время сквозь вьюгу опять доносится едва слышное: «Л-ю-ю-ю-ди!» Чукча вынимает трубку изо рта и думает вслух: «Как тундра – так люди, как Москва, так чукча».

Вопрос. Что думают люди, с которыми вы встречаетесь, относительно целостности страны в практическом плане? Сталкиваясь с национальными и экономическими противоречиями внутри страны, видят ли они пути их решения? Почему они не считают, что страна может разделиться?

Ответ. Люди, с которыми я общался – это не политики, они мыслят по-житейски. Они прекрасно понимают, что мы все равно будем жить вместе. Просто выхода у нас нет, иначе мы все вымрем по одиночке, и русские и башкиры и татары и якуты. Нас оставят в качестве декоративных народностей, русским оставят сапоги и «Калинку» с балалайкой, чукчам – резьбу по кости, башкирам – курай, но как народы со своей историей, со своим лицом мы просто исчезнем. Да и чисто технически нам не так-то просто разделиться. Англичанам было проще – у них есть свой остров, а народы империи жили на других островах и континентах. А как определить этническую территорию русских? Я не знаю. Киевская Русь – это теперь Украина и Белоруссия, а Москва построена там, где когда-то обитали финно-угорские племена. Как можно от России отделить Татарстан, как вы себе это представляете? Я – с трудом.

Как технически возможен процесс раздела современной России, если между ее субъектами нет ни гор, ни рек, ни озер, ни крупных болот? Например, между Россией и Казахстаном теоретически граница существует, но фактически ее нет. Для того чтобы ее создать, надо выкопать глубокий ров, протянуть колючую проволоку, лучше под током, наметить разделительную полосу, нанять тысяч десять охранников. Дешевле и проще быть вместе. А что касается противоречий, то они всегда были, есть и будут, это совершенно нормально. Жить вместе без противоречий невозможно, противоречия нужно преодолевать.

Нам просто нужно стать внимательнее по отношению друг к другу, стать честнее и разумнее. Может быть, я заблуждаюсь, но я думаю, что мы действительно стали намного мудрее, чем были в середине восьмидесятых годов. Хотя порою сами себя сбиваем с толку. Был такой Александр Николаевич Панченко, прекрасный, достойный, умнейший человек. Однажды я читал его интервью в АИФе. Журналист, вероятно, что-то переврал, но, похоже, что задевшую меня фразу Панченко все-таки сказал. А сказал он о том, что нам не нужен Дальний Восток. Среди его знакомых никто не был во Владивостоке, и Александр Николаевич там тоже не был. Отсюда делается вывод, что Дальний Восток нам совершенно не нужен. И это печатается черным по белому, без комментариев. Может быть, человек сказал это в полемическом задоре, не подумав хорошо, а журналист подает это, как откровение.

Наша беда, что люди даже патриотически и евразийски настроенные остаются такими только в теории. Мы не знаем страну, в которой мы живем, миллионы жителей российских мегаполисов никогда не были в России. Сейчас считается странным, если состоятельный человек не был в Париже. А если он не был за Волгой, то это вроде бы и не так странно. Что там, за Волгой делать? И таких москвичей и питерцев, не знающих своей страны, к сожалению, очень много.

Вопрос. Мне кажется, что сейчас в этом отношении все же что-то меняется...

Ответ. Меняется, конечно, например, в туризме. Большим успехом у россиян опять пользуются круизы по Волге. Поколение, не знающее свою страну, пытается ее узнать. Но все равно мы еще не доросли до той простой мысли, что татарская, башкирская или якутская культура не менее интересны, чем культура английского или немецкого народов.

Вопрос. А что вы можете сказать об иностранных туристах? Зачем они к нам приезжают, чего они хотят?

Ответ. Любого туриста приводит в чужую страну, конечно же, любопытство, но Россия и в этом смысле – страна особая. Можно сказать, что к нам приезжают хорошо подготовленные туристы. Это люди, неплохо знающие нашу историю, литературу, музыку. К нам приезжают, прежде всего, для того, чтобы узнать еще больше. Кроме того, многие едут в Россию в поисках того, чего нельзя найти ни в одной другой стране. Я имею в виду то самое, что часто называется «загадочной русской душой».

Как ни странно вам это покажется, но многие иностранцы приезжают к нам в поисках духовности. Они утверждают, что на Западе этого давно уже нет. Это есть только в России. Их поражают наши расстояния, наши леса, огромные озера, прекрасные церкви, построенные в дикой северной глуши. Был даже такой случай, когда ко мне подошел молодой швейцарец и спросил о возможности иммиграции в Россию.

Вопрос. А как обычный турист оценивает то, что у нас происходит?

Ответ. Порою мне кажется, что они оценивают все происходящее у нас с некоторым удовлетворением. Им искренне жаль простого русского человека, страдающего на переломе эпох, но с другой стороны они, в общем, радуются, что России больше нет. Я имею в виду имперской России. К сожалению, они привыкли бояться России. Это какой-то мистический страх. С одной стороны, они понимают, что мы нормальные люди, абсолютно не желающие им зла, но на подсознательном уровне они нас все-таки боятся. Мы такие огромные, такие на них непохожие, живущие по каким-то непонятным им своим порядкам.

Вопрос. И как совмещается восхищение Россией и страх перед ней?

Ответ. Мне кажется, в этом нет никакого противоречия. Я преклоняюсь перед европейской культурой, но у этой культуры есть один очень важный изъян – тот самый европоцентризм, который мы уже упоминали. На бытовом уровне они считают, что мы должны стать на них похожими. Построить гражданское общество, принять много правильных законов, сделать все как у них. Тогда все будет хорошо.

Вопрос. Неужели они не понимают, что на этом пути мы можем потерять ту самую духовность, в поисках которой они сюда приезжают?

Ответ. Человека нельзя переделать. Европеец, даже восхищающийся Россией все равно останется европейцем. Надо просто принять это как данность. Принять человека таким, какой он есть. Люди, которые посылали нам гуманитарную помощь, делали это совершенно искренне. Они считали, что должны внести свою лепту в обновление России, они хотели нам помочь.

Вопрос. Какие самые шаблонные вопросы вам обычно задают о России?

Ответ. Шаблонные? О перспективах. Каковы наши перспективы с позиции русского человека. Я обычно им отвечаю, что если мы будем подражать Европе, то наши перспективы нулевые. Они сначала обижаются, потом я пытаюсь объяснить многое из того, о чем мы сейчас говорим.

Вопрос. И вас понимают?

Ответ. Хочется верить, что понимают. Например, англичане, они знают, что такое империя. Видимо им просто обидно, что их империи больше нет, а у нас она вроде бы еще есть. Я думаю, что по большому счету они нас понимают. С ними легче договориться. Например, когда опять началась война в Чечне, примерно четыре года назад, один мой коллега читал лекцию о России. Его спросили об экстремистах, вы помните ту знаменитую фразу Путина. Мой товарищ сказал об этом примерно так же и вызвал большой скандал. Американцы назвали его ястребом, а англичане молчали и улыбались.

Вопрос. Как вы заканчиваете свои лекции? Что вы говорите о будущем России?

Ответ. Я говорю, что мне грустно. Наша беда не в том, что у нас не хватает денег, ресурсов, людей, наша беда в том, что мы разобщены, нас разъединяет политика, экономика, идеология. А нам нужно понять, что сохранение великого пространства, именуемого Россией, гораздо важнее любых экономических и политических реформ, и что если мы проводим какие-то реформы, то они всего лишь должны служить тому, чтобы устранить опасности, грозящие единству этого пространства. Экономика, политика, идеология – это всего лишь средства к достижению такой простой и ясной цели. Но, к сожалению, мы этого до сих пор не понимаем. А нам нужно это понять, если мы хотим, чтобы наша история не закончилась в начале двадцать первого века.

Беседу вела Наталия Мигаловская.