Сила слабых

Что в том, что один еще не начинал
беспокоиться, а другой уже успел дойти
до запертой двери и об нее крепко
стукнулся лбом. Всех в свое время
то же самое ожидает, если не выйдут
на спасительную дорогу смиренного
общения с народом.

Достоевский (Речь о Пушкине)

В настоящее время развертывается событие мирового значения, подлинную сущность и последствия которого даже самым прозорливым не угадать. Событие это — Русская Революция, но не в ее социально-политическом смысле и значении, а в ее национально-метафизической сущности. Как явление порядка социально-политического, она, вероятно, подчиненно протекает по руслу революционной законности. Тайна — в ее национально-мировом итоге.

Не коммунистической только заразы боится Запад, когда пытается окружить Россию заставами. Европа поняла, правда, не отчетливо и не уверенно, скорее ощутила, грядущий итог Русской Революции и уже содрогнулась перед ним и приняла меры защиты. Она поняла, что итог этот определится не революционной энергией русского коммунизма, а историческим предопределением всего русского народа. Поняла, что на глазах у всех вырастает и крепнет прежняя Европейская провинция, с которой неминуемо придется сразиться, которая даже первая, не дожидаясь высокого вызова, — обручится войной обличения, укора и гнева на свою недавнюю и, казалось, вечную метрополию.
Россия была великодержавной, никогда не будучи государственной. Государственный навык всякого народа определяется равнодействующей государственной сознательности всех индивидуумов, его составляющих. Великодержавность есть предопределенная потенция властности, размаха и разлива всей народной сущности. Это бессознательное ощущение мощи, это удельный вес всей народной массы, вытесняющей, раздвигающей собою окружающую среду. Это — невольное самоутверждение, droit sacre собственного бытия. Иногда великодержавность высокомерно разрастается, иногда слабеет, разлагается, превращая крепкую, казалось, государственную плоть в рыхлое, бессильное, рассыпающееся человеческое вещество. Бывает, что дар великодержавности совпадает с выработанными способностями к государственной технике — иногда же они взаимно исключают друг друга...

Слава России — не сознательно обусловлена государственной способностью ее народа. Славой — Россия слепо одарена к ее великодержавной сущности. Этой сущностью определена вся история русского народного коллектива, ей всецело подчинена русская личность, ею обусловливаются свойства русской души и воли, вернее даже свойство массы вытекает из свойства личности. Подобно приливам и отливам великодержавности русского государственного коллектива, русская личность на путях духовного восхождения, на путях великого жизненного искуса также колеблется, шатается между подвигом и падением, между взлетом и срывом. Взлет поражает своей возносящей силой, точно невидимая рука с неба простирается и подхватывает. Срыв — всегда ужасен бездной своего падения, потерей Лика Божьего.

И тогда смирение, покорность граничат с подобострастием, с трусостью, с подлым чувством собственной потерянности — иногда смелость становится безумной, вызывающей гордыней. В этих колебаниях — закон истории русского народа, равно как и закон жизни каждой его личности. В этой смене возвеличения и унижения жила народная, стихийная Россия, то безмерно великодержавная, то обессиленная и порабощенная, когда внезапно таинственные силы народной напряженности, эластичности иссякали, складывались, поджимались, как гигантские крылья испуганной птицы.

Русская интеллигенция издавна привыкла воспринимать европейскую культуру не в сознании равенства, а в убеждении ее превосходства, обязательности, исключительности и правоты. Эта робость и подчиненность безусловно коренится в самом существе русской природы: если уж признать себя неравным, допустить над собой чье-либо превосходство — то необходимо и подчиниться, смириться, малодушно отречься от своего. Это своего рода послушничество, даже самопредательство. В отношении чужих народов стихийная Россия была великодержавной, т. е. владычной, либо разлагаясь, безвольно покоряясь, сдаваясь в работе, — все-таки судорожно сжимала, равно затаивала свои заветы в глубинах народной души...

Всечеловеческие идеи отображаются у различных народов в формах разнообразных культур. Развивая в себе гений всечеловеческого идейного вместительства, русская интеллигенция тем самым совмещала, вбирала в свое сознание, до полного сродства с ними, все разновидности чужих европейских культур, в ущерб самораскрытию и утверждению собственной. Вследствие этого русская интеллигенция оказалась интернационально просвещена, но обезличена.

Специфическая "интеллигенция", конечно, не исчерпывает России как великого целого. В проявлениях владычной великодержавности, в творческом деле культуры Россия хранит, как драгоценное достояние, примеры своеобразной, исключительной и подлинной национальной воли.

В настоящее время, в эпоху величайшей трагедии упадка, паралича державных сил и воли русского народа, в эпоху, когда вся собранность русской государственности ослабела и расплылась, и тем самым должны наново рождаться и строиться все внутренние ее взаимоотношения, — народная стихия бессознательно, но властно подняла гонение мести и обличения на свою сознательную часть, когда та не смогла ответить ей, в великий момент испытания — близкой, понятной ей, народной, национальной культурой. Нельзя сказать, что вся интеллигенция изгнана, но можно смело утверждать, что, за малыми исключениями, изгнана только интеллигенция.

Этим изгнанием произнесен грозный приговор той форме восприятия западной культуры, которая со времен Петра признавалась русской сознательностью — непреложной и истинной. Насколько творящий, вещающий гений России оказался свободным и самобытным, настолько гений вмещающий, усвояющий — раскрылся во всей своей робости и подчиненной обусловленности. Интеллигенция оказалась распыленной по всему миру. В то время как народная стихия в мучительных борениях и страстях вновь обретает свои таинственные, великодержавные силы, которые рано или поздно раскинут, разольют ее в прежней славе и силе, — русская интеллигенция, впервые поставленная лицом к лицу, личность к личности к культурным народам всего мира, и поставленная тем самым в необходимость, наконец, заслуженно самооценить свои возможности, а главное, свои национальные, народные истоки, начала переживать искупительный процесс позднего самонахождения и самоутверждения. Только в действенном, фактическом противоположении, а не из "прекрасного далека" и не в процессе слепого усвоения русская интеллигенция реально ощутила черту, которая прошла между ней и ее вчерашним духовным кумиром. Поняла и раскаянно содрогнулась, так как слишком неоценно-драгоценным оказалось свое и слишком изжитым и бедным чужое. Бессильная, изгнанная, она начала свое перерождение и если от него не отступится, то в близком грядущем обретет опять свои подлинные силы и права. Народ собирает свои силы в коллективном борении, интеллигенции — в опыте личности. Сейчас — это враги, так как в жажде самовыявления и освобождения от чужих форм сознания и жизни народ поставил интеллигенцию на сторону своих европейских врагов. Но было бы великой ошибкой думать, что мечом коммунизма борется русский народ с Европой и интеллигенцией. Наоборот, коммунизм — это последнее обличье, которое приняла интеллигенция в своем фанатическом отстаивании принципа уравнительности и всеобщности.

Изгнав в порыве ненависти своих ложно-идейных водителей, русский народ в своем искании сознательной истины, по привычной подчиненности отдал свою судьбу, поверг себя в рабство еще раз, новой диктатуре той же интеллигенции, но наиболее страшной и властной ее части, не сознательно-идейной, которая господствовала до тех пор, пока революция не стала фактическим осуществлением, а фанатически-волевой. Безответственно-мятежные силы интеллигенции, отбираясь в слепом устремлении к всемирно-социалистическим идеям, — сосредоточили страшную волевую энергию в нездоровой, перегретой атмосфере эмигрантства и подполья. Эта воля — жгучая, жестокая, мстительная, не знающая удержа, ныне схватила в свои тиски потерявшие свою звезду народные массы. Но ее путеводная истина чужда и ненавистна подлинной России, как и прежняя, ибо большевистский интернационал есть лишь волевое последствие космополитических блужданий и соблазнов русского безбожного, греховного интеллигентского духа; греховного, ибо вне Церкви не может быть праведна мечта о всемирное и истине. Это рано или поздно будет понято всеми, после чего волевая (последняя?) диктатура интеллигенции будет так же стихийно сметена. Тогда совершится великий завет России, сбудется пророческая ее тайна: умудренный и успокоенный народ и прозревшая интеллигенция примирено объединятся под одним великим и всеразрешающим куполом Православной Церкви.

1921 г.