6 мая в московском кинотеатре «Фитиль» в рамках киноклуба «Сине фантом» состоялся показ авторской версии нашумевшего научно-популярного телефильма «Обвиняется Чарльз Дарвин». Креативный продюсер ленты, один из заметнейших в мире современного авторского кино персонажей Сергей Сальников лично встречал гостей на пороге заведения. Буквально с бокалом шампанского в руках.

Публика же собралась любопытнейшая – вовлеченность автора в мир нетривиальной политики и немассового искусства угадывалась безошибочно: был здесь и художник Олег Кулик, и расолог Владимир Авдеев; за столиком в вестибюле теоретик ислама Гейдар Джемаль чинно беседовал с представителями раввината. В окружении телохранителей восседал за барной стойкой вождь «несогласных» нацболов Эдуард Лимонов; в броуновском движении скопившейся публики принимали частично осмысленное участие православный батюшка и поэтесса Алина Витухновская; какой-то прожжённый хиппан, похожий на восставшего из ада Леннона знакомился со всеми подряд и рассказывал о своей миссии по освобождению Тибета.

Весь этот гремучий коктейль был сдобрен несколькими титулованными биологами, принимавшими участие в работе над фильмом и готовившимися поучаствовать в его обсуждении – ведь по традиции клуба «Сине фантом» вечер состоял из двух актов. В ходе первого зрителям и участникам, как и полагается, был предложен к просмотру фильм, во втором – не выходя из кинозала - его обсуждение в формате импровизированного ток-шоу.

Сам фильм, авторское название которого, как выяснилось, всего лишь «Загадка Дарвина», оказался совершенно обыкновенным форматным научпопом: рассказ об истории жизни одноимённого учёного и его изысканиях прерывался вкраплениями экспертных комментариев. Среди комментаторов – идеолог неоевразийства профессор МГУ Александр Дугин, профессор Московской духовной академии протодиакон Андрей Кураев и всё те же учёные-биологи, подобранные по принципу разнонаправленности воззрений.

Рассказ о скандальном судебном иске бывшей московской школьницы против Минобразования из-за преподавания дарвинской теории в школах был призван придать всему делу остроты. Важно заметить, что фильм сам по себе ни в коей мере не является последовательно антидарвинским, но лишь выполняет задачу по привлечению внимания к проблеме как таковой. И, судя по тому, что происходило в зале после демонстрации, эта задача была авторами с успехом выполнена. Градус страстей в ходе обсуждения порой подскакивал так, что грозил выйти из рамок приличия и никогда в них не вернуться. Кое-кого из гостей, особенно переусердствовавших за стойкой бара, даже приходилось усмирять.

Застрельщиком дискуссии выступил Кулик, рубанувший беспощадное «А что хотел сказать автор?», - чем смутил режиссёра Юлию Агееву так сильно, что та не смогла произнести в ответ ни одной отчётливой фразы. Сальников вызвал на помощь коллеге одного из героев фильма - биофизика и историка науки Юрия Чайковского. Тот пустился в любопытнейшие рассуждения на тему судьбы теории Дарвина и, собственно, её состоятельности, чем вызвал сдержанное на первых порах неудовольствие публики, отвыкшей от большого количества «букаф».

К обсуждению присоединился гость из Турции, представитель исламского антиэволюционистского общества «Харуна Яхья» с объективно непроизносимым именем. В борьбе за микрофон коллеги не оставили от теории Дарвина камня на камне. Один из них с пеной у рта прямо на турецком настаивал на том, что ни одного ископаемого экземпляра переходного состояния от одного вида к другому до сих пор не найдено – в то время как сам Дарвин говорил о данных палеонтологии как о критерии истинности собственной теории. Второй, потрясая подаренным пятнадцатикилограммовым атласом, возражал, что всё же шесть (!) экземпляров условно переходного вида было в своё время найдено, однако, подразумеваемый в их случае межвидовой переход если и имел место, то вовсе не по Дарвину, а вопреки ему.

«Ни одного примера состоявшегося естественного отбора науке до сих пор неизвестно», - торжествовал один учёный. «Спор дарвинизма с церковью – это не конфликт науки и религии, а конфликт двух религиозных концепций», - возражал оппонент. «Сорок лет в качестве наглядной иллюстрации обезьяноподобия человека в Британском музее выставлялся фальшивый череп», - не сдавался первый. Далее, что называется, по нарастающей.

Когда в дискуссию вступил раввин Александр Локшин и сказал, что теории Дарвина давно пора занять почётное место в ряду значительных, но доказавших свою несостоятельность теорий прошлого, Алина Витухновская не сдержалась и вскинула правую руку в неполиткорректном жесте. Следующим в очереди за микрофоном оказался мушкетёроподобный зритель, громогласно объявивший аудитории о том, что потерял мысль.

Новую порцию жизни вдохнул в дискуссию учёный-антиэволюционист Александр Белов. Будучи последовательным материалистом, хоть и весьма оригинального толка, господин Белов принялся изобличать в Дарвине мистика, настаивая на том, что в его естественном отборе естественностью даже не пахнет, а пахнет скорее направленной селекцией, которая осуществляется неким могущественным существом наподобие Бога.

После непродолжительной борьбы за микрофон, голосоусиливающий прибор задержался в руках у отца Димитрия. То ли облачение церковника внушило всем инстинктивное уважение, то ли объявление о том, что он представляет Андрея Кураева - факт в том, что оспорить право голоса у батюшки нахрапом уже никто не посмел.

Отец Димитрий сразу предупредил о намерении продемонстрировать более интересную и сложную позицию, чем можно было бы ожидать от представителя РПЦ. Маркерами сложности послужили фамилии Хайдеггера и Канта, с каким-то не вполне ясным умыслом вплетённые в речь. Смысл же своей «интересной» позиции батюшка сконцентрировал в ключевой фразе, повторенной несколько раз: «неверно противопоставлять эволюцию и религию». По его словам, в отличие от католичества и протестантизма, Православие, и особенно иудаизм (!) не подразумевают конфликта с наукой, но обладают потенциалом мирного с ней сосуществования. Трудно сказать, как слова батюшки подействовали на аудиторию, но с фразой Дугина о том, что Дарвина и дарвинизм ждёт Страшный суд и адово пламя, произнесённой ближе к концу фильма, они вошли в прямое противоречие. Впрочем, возможно, что на это был сделан специальный расчёт.

Масла в огонь подлил Гейдар Джемаль, в свойственной ему манере разверзший на глазах публики пропасть между современной фундаментальной наукой и авраамическим типом религиозного сознания. Первая, по его словам, уходит корнями – через масонерию и спиритуализм – в неоплатонический манифестационизм, с которым всякому последовательному монотеизму остаётся только воевать.

Когда слово взял профессор биофака МГУ Владимир Воейков и снова коснулся интригующих аспектов научных споров, большая часть публики уже откровенно замычала. Специалисты этим почти не смущались и мужественно продолжали полемизировать друг с другом. Между их импровизированной трибуной и зрительным залом установилось отчуждение. Учёные благополучно «забили» на опасения быть непонятными и углубились в кистепёрых рыб и большие пальцы стопы, зрители же дали последнюю волю хмелю и принялись галдеть.

Наконец-то прорвало какую-то дайвершу, изучавшую каких-то крабов на каком-то озере: с уверенными сектантскими интонациями ляпнула она про славянские веды. Представитель Кураева поспешил испустить залп протеста. Джемаль, расплываясь в улыбке, оглядывал бушевавших позади него зрителей. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», - заявила Витухновская. На часах была четверть двенадцатого. Зал стремительно пустел.

Последним аккордом связности стала речь научного обозревателя «Радио свобода» Ольги Орловой, которая назвала фильм Сальникова и Агеевой «вредным, опасным и неприятным». Подобный формат выведения научной дискуссии в широкое общественное поле она сравнила с игрой в покер между профессионалами с одной стороны, шулерами – с другой и едва знакомыми с правилами игры дилетантами – с третьей. «Фашизм! Фашистка!» - закричал кто-то, сообразив, к чему клонит журналистка. – «И этим людям госдеп США деньги выделяет! Кошмар!»

Наконец, когда в зале осталось не более десяти человек, Сергей Сальников вытянул из Александра Белова признание в том, что, по его авторитетному мнению, не человек произошёл от обезьяны, а совсем наоборот: обезьяна от человека. Таким образом, жирное многоточие в конце дискуссии было поставлено.