17 марта Национальное собрание Франции вынесло решение о поддержке правительства в вопросе возвращения страны в командные структуры НАТО. Таким образом, президент Николя Саркози получил «добро» политического большинства на реализацию давно вынашиваемых планов по восстановлению полноценного членства в альянсе - спустя сорок с лишним лет с момента его добровольного ограничения. Как ожидается, оформление возвращения Франции в военную структуру НАТО может произойти уже на апрельском саммите организации.

Что означает данное решение для Франции, для единой Европы и для мира в целом? С этими вопросами корреспондент портала «Евразия» обратился к заведующему кафедрой социологии международных отношений социологического факультета МГУ, профессору Павлу Афанасьевичу Цыганкову.

- Как вы можете прокомментировать решение французского руководства о возвращении страны в командные структуры НАТО?

Я не вижу здесь ничего совершенно неожиданного. Эта проблема назревала давно, и она связана, прежде всего, с теми амбициями, которые Франция имеет как одна из ведущих держав Европейского Союза, претендующая на лидерство. Совместно с Германией, как известно, Франция составляет - или призвана составлять - мотор европейской интеграции. И, конечно, французы хотели бы усилить свои позиции не только в качестве внутреннего мотора, но и через внешнеполитическое усиление Европейского Союза, через превращение его в актора глобального значения, через попытку превращения Евросоюза в квази-сверхдержаву - в противовес давлению США. Однако, это стремление - играть мировую роль через усиление Евросоюза и его роли - наталкивалось на проблему неучастия в военной структуре НАТО.

Собственно говоря, французы уже участвуют в нескольких операциях НАТО, в том числе и за пределами Евросоюза, за пределами зоны ответственности НАТО, например, в Афганистане. Для того, чтобы в соответствии с той концепцией, о которой я сказал, оказывать большее влияние, для того, чтобы участвовать в принятии решений на самом высоком уровне, французы в лице Саркози сочли необходимым войти в эту военную структуру, то есть отказаться от той самоизоляции, на путь которой в свое время вступил Де Голль. Но Де Голль так поступил в знак протеста против давления США и в знак протеста против того, что Франция не играет самостоятельной роли и является неким придатком – несмотря на то, что это великая держава: имеется в виду и членство в Совете Безопасности, и ядерный потенциал, и все такое прочее.

Теперь, как известно, Франция называет Саркози «американцем». Он достаточно тесно сблизился с администрацией Буша, теперь он не менее тесно сближается с новой администрацией. Во многом он поддерживает Соединенные Штаты, но одновременно стремиться вести свою игру. Если мы вспомним процесс урегулирования ситуации вокруг кавказского конфликта в августе прошлого года, то увидим, что там и проявилась эта двойственность Саркози. С одной стороны, он сразу, что называется, «выскочил как черт из табакерки», чтобы монополизировать процесс урегулирования от имени Евросоюза (тогда Франция была председателем в ЕС), но, в то же время, и от имени Франции.

С другой стороны, как только первая волна активности прошла, пришло некоторое - выражаясь в старых терминах - указание из Америки, и Саркози свой пыл немного поумерил, отказался от некоторых заявлений и намерений - когда в администрации выразили недовольство его слишком большой самостоятельностью. В этом проявилась вся политика современного французского руководства - с одной стороны вроде самостоятельная, а с другой стороны – под контролем США.

Стремление войти в НАТО тоже отражает эту двойственность. Да, они говорят: мы хотим участвовать в самых высших структурах, принимающих решения и т. д. Но в то же времени все понимают, что основные решения принимаются американцами. В этом аспекте, конечно, «де-голлевская» дилемма не разрешена.

- То есть решение Франции продиктовано не столько готовностью более эффективно отстаивать самостоятельную позицию, сколько с ослаблением – по сравнению с позицией Де Голля - противоречий с США?

С одной стороны эти противоречия не ослабли, но с другой и позиции Франции до конца не укрепились. Налицо некое «качание маятника». В этом смысле такая ситуация будет продолжаться. Но здесь есть и третий игрок, помимо США. Нельзя забывать о том, что французы постоянно боятся, как бы инициативу у них не перехватил их лучший друг-враг, друг-соперник - Германия. Видимо, французы посчитали, что если они будут продолжать самоустраняться, то это будет способствовать усилению Германии. Пока, я думаю, в целом так будет продолжаться и дальше - все-таки без подчинения французского ядерного потенциала структурам НАТО. Этого точно не будет, и это, по-моему, даже не обсуждается. Это, что называется, табу.

- В свете того, о чём вы сказали, не является ли соперничество Франции и Германии, которое разворачивается перед лицом США, препятствием на пути того, чтобы Евросоюз стал по-настоящему единым субъектом международной политики и мог как единое целое вести дела с Америкой с одной стороны и с восточными соседями – с другой. Не играет ли Америка на этих противоречиях, чтобы в свою очередь ослабить Евросоюз?

И да, и нет. Франко-германские противоречия в рамках Евросоюза, на мой взгляд, наоборот, идут на благо Евросоюзу, потому что в конечном итоге в этом соперничестве все-таки выигрывает общее дело единой Европы. Цель-то у них одна, просто борьба идет за то, кто будет играть более значимую роль.

Линия раскола Евросоюза проходит не по этой линии, не по линии Франция – Германия, а по линии Старая Европа – Новая Европа. По всем крупным и действительно важным вопросам, касающимся будущего противовеса Соединённым Штатам, как французы его себе представляют, они выступают солидарно с немцами - в противовес так называемым «новым европейцам», то есть странам Прибалтики, Польше, отчасти Чехии и т. д. Если так называемая Новая Европа с восторгом восприняла идею ПРО и, больше того, пытается сейчас этот процесс ускорять, когда в США он замедлился, то страны Старой Европы, прежде всего Германия и Франция, с самого начала не хотели обсуждать этот вопрос в том ключе, что, либо они «за», либо они «против», чтобы не дать повода для упреков – и в этом они были солидарны.

Их позиция в отношении размещения ПРО выжидательная, но при этом скорее отрицательная, чем позитивная. Потому что, несмотря на все нюансы, к которым относится, например, недавняя газовая декларация с Украиной, и Германия, и Франция все-таки дорожат отношениями с Россией. Они не хотят чрезмерного обострения отношения с Россией, чрезмерного наступления на ее интересы. В этом они солидарны, и в этом они расходятся с остальными.

- С учётом всех тех сложностей и противоречий, о которых вы сказали, получается, что решение широко обсуждаемого вопроса о создании какой-то общей системы европейской безопасности или единых европейских вооруженных сил пока что откладывается на неопределенное будущее…

Конечно, оно откладывается. Надо добавить, что это противоречие Старой и Новой Европ, в том числе и по поводу вооруженных сил, умело используется, и даже более того, оно создано, сформировано и поддерживается, конечно, США. Это давняя история – еще ЗЕС, если вы помните, Западноевропейскому Союзу, его отдельным вооруженным силам Америка не дала состояться. Американцы будут всеми силами - а сил у них хватает - сопротивляться тому, чтобы у Европы существовали обособленные формирования, которые вышли бы из-под контроля НАТО, из-под контроля США. Этого не будет в ближайшее время, и, я думаю, что и в срочной перспективе этого тоже не будет.