ЕВРАЗИЯ :: О бедной доктрине замолвите слово

Говоря о пяти принципах внешней политики России, сформулированные в конце августа Дмитрием Медведевым, честно говоря, нет убеждения в том, что речь идет о какой-то полноценной доктрине, а тем более о теоретической доктрине. Скорее всего ситуацию можно обрисовать так, что существует определенный социальный запрос на новую политическую доктрину, точнее, просто на политическую доктрину, поскольку в течение многих лет Россия обходилась вообще без доктринального уровня политического планирования в верхних эшелонах власти. Определенно, такой запрос и такие ожидания существуют.

Однополярный мир, несмотря на то, что он имеет ярко выраженную тенденцию к реализации, как проект совершенно несостоятелен и даже чрезвычайно опасен - напомню кантовскую идею о единодержавии как об абсолютном зле.

Относительно самого термина «политическая доктрина», т. е. «связанная система воззрений». Мне кажется, это не совсем точное определение, хотя, безусловно, оно не может быть ни опровергнуто, ни даже подвержено сомнению. Говоря «не совсем точное», я имею в виду «не совсем полное»: ведь плох солдат, который не хочет быть генералом, и, соответственно, плоха теория, которая не хочет стать учением, не хочет стать доктриной. Однако, превращение любой теории в доктрину означает ослабление теории, поскольку акцент переносится с вопроса об истине на императивное мышление. То есть «Карфаген должен быть разрушен» - и все. Вопрос об истинности такого рода суждений не стоит.

Политические доктрины, разумеется, бывают разного ранга. Есть доктрины, которые выводятся из больших теорий, разного рода «измов», то есть это доктрины-учения, которые по словам Черчилля стали в XX веке править миром. И сегодня трудно представить себе будущее той власти, которая позволит высказать сомнения в правильности тех или иных идейных доктрин, если в них поверили миллионы сограждан. Ведь в итоге и сами власти стали заложниками подобных доктрин, которые в XX веке перекроили мир.

В нашем же случае речь идет о технических, отраслевых внешнеполитических доктринах, которые действительно отрабатываются, но вне большого доктринального уровня. Поэтому мой главный тезис заключается в том, что разговор о наличии политической доктрины Дмитрия Медведева пока не состоятелен. В том числе и по той причине, что сама власть почесала бы затылок, если бы услышала, что она думает по этому поводу. Поэтому дать либеральную версию этой доктрины намного легче, нежели консервативную. Либеральная версия будет очень логична и непротиворечива до скандальности, то есть она будет почти плоская. Именно поэтому политический истеблишмент скорее всего и ограничится либеральной версией - она легко усвояема и легко внедряема.

На мой взгляд, Россию надо очень сильно «дожать», чтобы в применении к ней говорить о консервативной доктрине. Наверное, рано или поздно это будет сделано, и вот тогда может появиться нечто похожее на такую политическую доктрину. И вариантов здесь, по правде говоря, остается очень мало – пожалуй, только и остается сильная волевая доктрина, которая сводится к одному простому лозунгу: сила есть право. В таком случае Россия будет и сильная, и справедливая.

Здесь важно отметить тезис о примате международного права. Существует очень важный тематический аспект, связанный с гегелевской идеей о совмещении права и «неправа», т. е. само право может быть неправом по логике вещей, с точки зрения самой истории и логики развития. У нас на глазах международное право действительно меняется, оно эволюционирует от того уровня, который сложился на основании поствоенного мира и биполярной системы.

Однако, нельзя говорить о том, что это международное право не является «неправом». Оно, скорее всего, уже отжило свой век, и сегодня речь идет о некой новой модели многополярного мира. При этом однополярный мир, несмотря на то, что он имеет ярко выраженную тенденцию к реализации, как проект совершенно несостоятелен и даже чрезвычайно опасен - напомню кантовскую идею о единодержавии как об абсолютном зле.

Хочу заметить, что слово «многополярность», так же, как «полярность» и «биполярность», я беру в кавычки, а работая со студентами, вообще предлагаю отказаться от многих слов, которые являются метафорами непонятного происхождения. На мой взгляд, метафоры «биполярность» и «многополярность» несут в себе огромное количество смыслов, которые мы до конца не уясним.

Еще во времена Ельцина на Западе интересовались, причем, за большие деньги, где же мозговые центры России? И никак не могли поверить в главную военную тайну, что их нет.

В частности, если это чисто физическая метафора, то более или менее понятно, о чем идет речь. Также мы прекрасно знаем, что биполярность – это целое направление в биологических и экологических исследованиях, которое, грубо говоря, означает конвергенцию, когда различные виды биологической системы уподобляются друг другу в тех полярных зонах, где развиваются на разных основаниях, но у них существует общий механизм уподобления.

Кстати, если взять эту модель за основание биполярной системы, в частности, зародыши теории конвергенции, которые она в себе несла, то это может оказаться очень интересной мыслью. Также существует известная психологическая версия биполярности, а именно - абсолютная неадекватность человека. Это такое состояние состояние, когда человек переходит от крайней депрессии, от желания немедленно расстаться с жизнью, в маниакальную активность, а потом обратно в депрессию без смежного состояния. Такое толкование, надо заметить, тоже работает.

Также существуют и другие понятия, которые надо ранжировать, уточнять, в частности, когда речь идет о глобализме и глобализации. Я полагаю, что и здесь тоже очень много примитивных и неверных по сути метафор, которые иногда надо разрушать хотя бы для себя. Мы должны хорошо понимать, что это все-таки метафоры, которые тащат нас к другим смыслам. В частности, биполярная система прошлого – это и есть эпоха глобализма, которую повторить нельзя. Именно биполярная система позволила создать современный мир, разделенный на сверхбогатый Север и сверхнищий (но фактически – энергетический донор) Юг.

То обстоятельство, что западные политологи избегают понятия «многополярность», отчасти связано с тем, что эта метафора просто не укладывается в сознание. На мой взгляд, одной из наиболее сильных альтернатив данному понятию является словосочетание «многоцивилизационный мир», то есть версия Николая Данилевского, который, не отрицая единой цивилизационной линии, акцентирует внимание на самоценности цивилизаций. В данном случае именно эта версия представляется более сильной и точной, и она в научном отношении вполне корректна.

Итак, безусловно, социальный заказ на политическую доктрину есть, и мы ждем, когда она будет сформулирована. России нужен доктринальный уровень долгосрочного политического и геополитического планирования. Россия имеет статус, который обязывает ее такую доктрину иметь. Но у ее пока нет, а пять тезисов президента Медведева доктриной, конечно, не являются. Я уже не говорю о том, что существует механизм принятия политических доктрин такого ранга. Но в России пока все это не функционирует по банальной причине – из-за практически полного интеллектуального обезвоживания власти. Ведь еще во времена Ельцина на Западе интересовались, причем, за большие деньги, где же мозговые центры России? И никак не могли поверить в главную военную тайну, что их нет.