Исламская Республика Иран – совершенно особая область на политической карте современного мира. Являясь одной из наиболее перспективных в хозяйственно-экономическом плане стран Азии, она испытывает затруднения в реализации своего потенциала из-за организованной по инициативе стран Запада экономической блокады.

Положение изгоя активно навязывается Ирану по двум причинам. Во-первых, в расчет принимается потенциал Ирана в качестве региональной державы. Страны НАТО меньше всего заинтересованы в появлении на Ближнем Востоке могущественной державы, способной стать центром влияния и согласования политических воль и интересов стран и народов региона. Если это произойдет, то самим атлантистам на Ближнем Востоке делать будет нечего, и возможности освоения ресурсов региона будут утрачены. Это – экономический аспект.

Вторая причина носит политико-идеологический характер. Пресловутое «международное сообщество» отказывается признавать Иран за своего в силу высочайшей самобытности, даже уникальности его политического опыта, не укладывающегося в западные представления не только о «хорошем», но и о «плохом» государственном устройстве. А ведь для того, чтобы разместить политический субъект в контексте международных отношений, нужно, прежде всего, выяснить его собственное понимание политического. В случае Ирана это понимание неразрывно связано с религиозным мировоззрением.

Исламская революция 1979 года, от которой отсчитывается история современного Ирана, является уникальным событием, ее смысл и политическая сущность совершенно не сводимы к схемам, которыми оперирует западная социология, не говоря уже о марксизме. Дело в том, что, будучи формально республиканской и антимонархической, на деле исламская революция несла совершенно обратный, глубоко консервативный заряд. Ее результаты никак не связаны с тем, что на Западе принято понимать под общественным прогрессом. Напротив, результатом революции стала реставрация теократического порядка, восстановление ведущих позиций духовенства в обществе через отказ от изжившего себя, погрязшего в гео-экономических компромиссах и вестернизированного института шахства.

«Революция в Иране – это практически единственная удавшаяся консервативная революция на сегодняшний день в мире», - считает глава администрации Международного Евразийского Движения, руководитель Центра евразийской этно-психологии Павел Зарифуллин. – «Иран был создан как эсхатологическая политическая система, как государство перед Концом Света. Иранцы называли свою революцию революцией Махди, воспринимая ее как возвращение мессии, они создают идеальное государство – к тому моменту, когда Махди должен вернуться и восстановить изначальные пропорции. Исходя из этого, они построили государственную систему, где главой является лидер шиитской общины – рахбар. Он – Высший руководитель и верховный главнокомандующий страны. Человек, который является президентом – на сегодняшний день это Махмуд Ахмадинежад, - функционально соответствует премьер-министру в нашем понимании и полнотой власти не обладает.

Теократических государств в мире сегодня практически не существует. Можно, конечно, вспомнить Ватикан, но фактически это – не государство, а лишь несколько домов в центре Рима. До этого существовала тибетская теократия, пока Тибет не захватили маоисты. На протяжении всей политической истории количество и размеры территорий, управляемых теократическим способом, сокращались и приближались к нулю. И вот неожиданно во второй половине двадцатого века фактически из ничего, из какого-то подсознания человечества возникает то, от чего оно удалялось последние несколько сот лет. Возвращается что-то, что, казалось бы, было глубоко захоронено».

Символично то, что в год исламской революции были официально разорваны дипломатические отношения между Ираном и США. Как известно, они не восстановлены до сих пор. Однако, ничуть не более теплыми оказались и отношения ИРИ с СССР. Исламская революция оказалась настолько радикальным и самобытным явлением, что возникшая Исламская Республика не смогла вписаться ни в одну из основных геостратегических тенденций того времени. В результате косвенно подстрекаемый и США, и СССР Ирак Саддама Хусейна проявляет агрессию и развязывает ирано-иракскую войну.

Однако, к разочарованию недоброжелателей, иранскому руководству, накрепко связанному с духовным владычеством, удается пройти все испытания и укрепить доверие со стороны населения. Вместо Ирана на геостратегический «распил» отправился соседний Ирак. Но это – лишь первое в череде испытаний, уготовленных современным миром для цитадели традиции.

Сегодня основной проблемой Ирана являются все те же США, пытающиеся замкнуть вокруг него международную экономическую блокаду. ИРИ официально находится в списке стран-спонсоров международного терроризма, против нее действуют серьезные экономические санкции на уровне ООН. Но это еще не все: атмосфера тревоги, нагнетаемая Вашингтоном в отношении иранской ядерной программы, может стать поводом к развязыванию новой войны в Персидском заливе. И США, и Израиль уже неоднократно заявляли о том, что в качестве возможного средства нейтрализации иранской угрозы они рассматривают военное нападение на страну.

США и их наиболее активные союзники по НАТО уже неоднократно давали повод усомниться в чистоте своих намерений и достоверности своих данных. Однако, сила влияния сторонников распространения демократической миссии в мировом масштабе до сих пор исключительно высока. Это позволяет им, с одной стороны, протаскивать свои инициативы через инстанции ООН, с другой, в случае неудачи, безнаказанно действовать наперекор общемировому консенсусу.

Сегодня они снова держат арсеналы наготове, не оставляя при этом надежды убедить весь остальной мир в рациональности своего страха перед Ираном и необходимости нейтрализации последнего. Как ни странно, пока им это неплохо удается – даже в отношении своих геополитических конкурентов. В результате морально-идеологических, а также чисто технических спекуляций образ политического противника получает ярко выраженную негативную моральную окраску. Получившаяся голограмма злодея с успехом транслируется остальным участникам международного процесса.

«С точки зрения современного мира то, что происходит в Иране - это мракобесие», - продолжает свой экскурс в политические реалии Ирана господин Зарифуллин. – «При этом там действует реальная демократия. Там десятки партий, которые бьются за свою правоту, имеют свои идеологии и так далее. Действует очень сложная система сдержек и противовесов. Но все это существует в рамках единой теократической консервативно-революционной модели. Это демократия, но – другая. Она не соответствует ни американской, ни европейской, ни, допустим, абхазской, она просто другая.

Но то, что эта демократия развивается в контексте всеобщего эсхатологического ожидания, придает ей страшный отпечаток в глазах людей Запада. Они реально этого боятся, потому что совершенно не понимают. Шиизм, в отличие от Бен Ладена, которого американцы сами и создали, для них непостижим. Поэтому они страшно боятся Ирана и обвиняют его в терроризме, несмотря на то, что Иран, за исключением, пожалуй, Ливана, не проявляет себя активно даже на региональном уровне, не поддерживает революционные движения в других государствах.

Его внешняя политика сегодня – это политика простого выживания. Иранцы воспринимают себя как цитадель, как территорию, готовую для прихода Махди. Здесь напрашиваются параллели с Израилем, но все-таки становление Израиля происходило в основном не под религиозными, а под модернистскими лозунгами. Мессиански Израиль воспринимают определенные религиозные круги, но не политическое руководство. В Иране же все политическое руководство подчинено религиозной идее. Консенсус властных элит строится вокруг эсхатологии. И весь общественно-политический процесс в стране – это подготовка к встрече с долгожданным, скрытым до поры имамом. Серьезность этого совершенно не укладывается в голове у западных политиков, поэтому они уверены, что как только Иран получит ядерную бомбу, он тут же ее на кого-нибудь сбросит».

Действительно, исламская ядерная угроза является сегодня одним из основных товаров, поставляемых США на рынок идей для международной политики. Споры вокруг мирного характера иранской ядерной программы не утихают в течение многих лет. Неопределенность, существующая в этом отношении, дает американцам повод для того, чтобы всерьез говорить о возможности новой войны. Режим, позволяющий себе столь откровенные высказывания против международной стратегии США и политики их главного союзника в регионе – Израиля, объявляется врагом номер один. При том, что с момента своего образования ИРИ не развязала ни одной войны, а официальной военной доктриной страны является оборона, ее выставляют потенциальным агрессором.

Между тем, даже после столь поверхностного ознакомления с политической культурой современного Ирана, мы можем видеть, что идея агрессии и вообще мессианства в целом глубоко чужда представителям шиитского политического проекта. В этом смысле Иран и США представляют собой в известном смысле обратные величины. Религиозно-политический класс Ирана мыслит собственное государство как некий остров спасения, крепость, созданную с целью защитить ценный и удовлетворительный с религиозной точки зрения опыт человеческого общежития от натиска внешних сил хаоса. Оборонительный характер официальной военной доктрины Ирана и вся его внешняя политика за прошедшие десятилетия полностью соответствуют такому подходу и служат его выражением.

США же, напротив, являются образцом мессианской цивилизации, не исключая и ее худших проявлений в виде захватничества. Как раз они и выступают в роли потенциальных разрушителей твердыни, охраняемой стражами исламской революции – элитной военизированной структуры ИРИ.

Проблема в том, что одна из противоборствующих сторон сделала все для того, чтобы международный консенсус строился вокруг ее собственной картины мира или, по крайней мере, испытывал на себе ее подавляющее влияние. До тех пор, пока агрессивная светскость США, нагруженная гуманитарной риторикой и подкрепленная военными арсеналами, будет восприниматься мировым сообществом как нечто само собой разумеющееся и имеющее больше прав на самоутверждение, чем мировоззренческий фундаментализм, представители последнего будут вынуждены довольствоваться положением изгоя.

Здесь имеет место обыкновенное ущемление прав народов на политическое самоопределение, движимое банальной неспособностью принять в качестве возможного альтернативный тип сознания. Что это, как не вопиющее противоречие самим принципам «просвещенного западничества»? И в то же время это – регулярная практика именно представителей атлантистского лагеря.

Вот и получается: в то время как иранцы ждут Махди, полмира ждет от Ирана ядерную бомбу. Почему? Да потому, что эти полмира деградировали в мировоззренческом плане, и просто не могут поверить в то, что нечто может существовать на подобных принципах. Поэтому на месте сакрального смысла, организующего политическую систему Ирана, они не видят ничего, то есть видят пустоту, черную дыру. И, будучи не в силах признаться себе в своем непонимании, они в своем больном сознании заслоняют это место сакрального смысла чем-то совершенно обратным – символом концентрированного уничтожения. На место Махди они ставят ядерную бомбу и проецируют на нее все свои подсознательные страхи и деструктивные наклонности. В этом смысле иранская ядерная бомба нужна только им – нужна для заполнения брешей в своем сознании.

Ирану же ни ядерная бомба, ни вообще весь сивый бред, с ней связанный, не нужны, потому что им нужен только Всевышний. И до тех пор, пока мы этого не поймем, мы сами будем оставаться виновной в нагнетании напряжения стороной процесса.