Первое президентское послание Дмитрия Медведева парламенту прозвучало неожиданно остро и живо, получило отклик далеко за пределами России. Некоторые аналитики поспешили даже назвать его революционным, а ведущие информационные агентства мира сделали обращение вторым по значимости после выборов в США. Вынужденная конфронтация с Западом достигла в послании наивысшей точки со времен мюнхенской речи. По важнейшим внутриполитическим вопросам также были расставлены все точки над «i», и уж конечно, каждый лагерь прореагировал по-своему на заявление о возможности продления президентского срока до 6 лет.

При всей жесткости и видимой однозначности высказываний каждый мог найти в этом обращении что-то для себя. Было чему порадоваться в либеральном лагере, патриотическому стану тоже кое-что перепало. Дело осталось за малым – за трактовкой и расшифровкой этого послания. Опыт показывает, что с обращениями президента к Федеральному Собранию нужно обходиться максимально деликатно, возможно, бережнее, чем с бортовым самописцем разбившегося самолета.

Расшифровывая каббалу послания, два разных исследователя могут прийти к двум совершенно различным выводам. Благо, понимать его можно как угодно, и это уже успела доказать первая аналитическая информация, которую можно почерпнуть на просторах всемирной сети. Язвительными и насмешливыми репликами в адрес президента отметилось радио «Эхо Москвы» и ряд зарубежных изданий, включая влиятельную газету «Washington Post». Сообщения от пророссийских СМИ разнятся менее, но по-прежнему, как и сама речь, остаются многозначными.

Однозначно можно сказать одно: кто-то из многочисленной и разношерстной публики, которая следила за обращением по телевизору или аплодировала каждому слову президента непосредственно в зале Большого Кремлевского Дворца вынужденно останется обманутым. Вопрос – кто! Либо обманываются сторонники либерального проекта, старающиеся в каждом слове президента рассмотреть отход от «проклятого тоталитаризма» Путина, и решительный поворот в сторону либеральных реформ, либо пустыми надеждами себя тешат патриоты, которых в западной прессе давно обобщенно называют nationalists, не видя никакой разницы между Прохановым, Леонтьевым, Дугиным или Коровиным.

Попробуем найти для себя что-то радужное и приятное, если на секунду представим себя защитником прав человека, поборником всяческих свобод для всех и каждого. Во-первых, можно порадоваться хотя бы множеству декларируемых президентом в качестве безусловной ценности свобод: индивидуальной, предпринимательства, слова и т. д. В который раз прозвучало заверение о неприкосновенности частной собственности и политических свобод граждан. Из уст президента также вылетело предложение «предусмотреть дополнительные меры для привлечения к законотворческому процессу представителей НПО», выражено пожелание значительно увеличить влияние законодательной власти в стране и еще ряд мер, несомненно, понравившихся либерально настроенному контингенту. И все это – на одном дыхании с весьма жесткой позицией по отношению к США, борьбой с экстремизмом и т. д.

Более же интересным для анализа следует считать ту часть послания, которая явно была адресована российским «nationalists». В частности, прозвучали весьма интригующие фразы: «экспорт знаний, новых технологий и передовой культуры». Речь, судя по всему, идет о планах масштабного финансирования отечественного кинематографа, из которого в Кремле планируют сделать русскую «фабрику грез».

Вселяет некий оптимизм и тезис о том, что на такие государственные проекты «бизнесу скупиться не стоит». Понятное дело, что уговорами и слезными просьбами выплакивать деньги на финансирование никто у бизнеса не станет, а пустопорожняя фраза о том, что «бизнес должен быть социально ответственным» во время президентства Медведева обретет, наконец, реальную значимость. В лучшем варианте стоит ожидать превращения ФАС, которой уже были даны «ценные рекомендации» в отношении ряда бизнесменов, в тайную полицию по выколачиванию сверхдоходов из карманов сырьевых и промышленных олигархов.

Приятно было слышать почти прямой вызов насквозь коррупированному бюрократическому аппарату. Неясными остались только средства борьбы.

За каждым отрадным заявлением об отстаивании национальных интересов, искоренении коррупции, формировании «резерва управленческих кадров» неизменно следовало ритуальное повторение либеральных мантр о силе гражданского общества, непререкаемой ценности конституции, свободах индивида. Можно еще предположить, что «сильное гражданское общество» в критический момент истории способно переродиться в «диктатуру пролетариата», в мощное средство самоочищения государственного организма.

В таком случае следует говорить о гражданском обществе как средстве борьбы с коррупцией, которая хронически сковывает и многократно ослабляет любое политическое решение. Но когда со стоглавой коррупционной гидрой президент предлагает бороться путем «совершенствования законодательства» и принятием «пакета мер», это вызывает в лучшем случае непонимание. С одной стороны, президент говорит открыто, что демократические учреждения создавались в последние годы «по указке сверху», с другой, выступает за усиление управляемой Думы. Порой создавалась впечатление, что Медведев обращается к двум разным, не равным сегментам народа, стремится оправдать свои дальнейшие действия перед разными социальными стратами.

Любому вменяемому политологу при анализе столь серьезных и амбициозных заявлений первых лиц государства должно быть ясно, что здесь приходится иметь дело не с банальным популизмом, а с объективной реальностью археомодерна, которая побуждает принимать решения и делать политические декларации исходя из наличия в пространстве политической мысли исключительно западных моделей устройства, а действовать – опираясь на народ с традиционным типом мышления. Похоже, весь современный политический истеблишмент обречен в ближайшее время проводить государственную политику, будучи раздираемый этими двумя волевыми установками, которые подчас не имеют даже зримого институционального воплощения, а коренятся на уровне коллективного бессознательного и воплощаются в действиях, поступках и программных заявлениях государственных мужей.

Такие действия руководства страны можно оправдать разве что абсолютной самоубийственностью перевода страны на рельсы западной либерально-демократической модели политического устройства. Но и решительный, единовременный и безболезненный переход к аутентичным национальным механизмам осуществления государственной власти тоже стоит признать маловероятным. Во-первых, потому что самоценность западных политических и общественных институтов в свое время была очень основательно вбита в сознание наших соотечественников, и восстановление традиционных форм правления без опоры на столь же фундаментальную и широко распространенную теоретически-философскую школу как философия Нового Времени повлечет за собой моментальное отторжение. Во-вторых, самые лучшие, поддержанные народом, начала правительства и лично президента будут тут же встречены «в штыки» глубоко эшелонированной фрондой и тщательно законспирированной агентурой влияния.

Интеллектуальной же элите страны, без сомнения, хорошо видящей «второе дно» подобных обращений, остается работать над национальной идеологией – идеологией русского будущего.