Религиозно-нравственная проблема

Одним из принципиальных пунктов президентства Дмитрия Медведева была обозначена борьба с коррупцией. Это задумано и как самостоятельное направление, и как необходимый элемент реализации курса на модернизацию экономики – очевидно, что коррупция препятствует модернизации.

Сама решимость Медведева бороться с коррупцией и беспроигрышна с точки зрения привлечения симпатии граждан, и морально оправданна. Поэтому даже сам факт ведения антикоррупционной кампании следует расценить положительно. Наше общество пронизано коррупцией сверху донизу, и признание этого фактического положения дел ненормальным со стороны первого лица в государстве уже устанавливает определенную нравственную шкалу, напоминает о базовых принципах морали, которых сегодня так не хватает.

Однако именно тотальность коррупции и не позволяет всерьез взяться за борьбу с ней. Более того, любая антикоррупционная кампания на практике только породит новые циклы коррупции – изменятся формы откатов, конкуренты не преминут воспользоваться случаем для устранения друг друга, и все быстро придет к восстановлению коррупционного баланса. Когда коррупция тотальна, борьба с ней становится просто разновидностью новых коррупционных схем.

Но признавать это нормой еще хуже, чем заниматься заведомо безнадежным делом. Антикоррупционная кампания Медведева, таким образом, носит нравственно-духовный, почти религиозный характер: миру, погрязшему в пороке, первое лицо в государстве напоминает, что это нехорошо, что порок есть порок, а не норма и тем более не святость.

«Коррупция» («corruptio») на латыни означает «распад», «гниение», «разложение», «разрыв органических связей». Этот термин прилагается к процессу гниения трупов – они разлагаются, «коррумпируются». Так, теневые схемы, распилы, откаты и хищения разлагают органические связи хозяйства, нормальное функционирование экономики и вертикали власти – на каждом уровне любое начинание превращается в «тему» (то есть в процесс хищения, незаконных поборов, получения взяток и распил бюджета). Хозяйство гниет. Но и гниение есть своеобразная жизненная среда – она притягивает хищников, пожирающих падаль, дает жизнь червям, бактериям, насекомым, питает и удобряет, в конце концов, почву. Наше общество прекрасно адаптировалось к коррупционным процессам, научилось жить в состоянии разложения. Тем более массовая культура сегодня как никогда способствует этому – низкопробный юмор, дегенеративные сериалы и узколобые развлечения составляют основу информационной среды – особенно в пространстве телевидения. Это своего рода «телекоррупция», на которой процветают извращенцы и лгуны, нарциссические эгоисты и хищные акулы шоу-бизнеса.

Бороться с коррупцией – значит пойти против течения, лишить огромную массу уродливых, но агрессивных и прожорливых существ их среды обитания. Это потребует революционных мер, введения настоящей «комиссарской диктатуры», или по-русски «опричнины». И при этом не факт, что творцы очередной «великой чистки» тут же не займутся тем же самым, чем привычно занимались те, кому суждено пасть от их рук.

Одним словом, и то хорошо, что черное называется черным и морально осуждается. За одно это можно благодарить Медведева.

Евразийцы и атлантисты

Что же делать в такой ситуации, если все обстоит настолько печально? Нет ли способов хоть как-то изменить такое положение дел?

Выход есть. Он состоит в том, чтобы подойти к феномену коррупции дифференцированно, рационально и даже несколько цинично. Если с коррупцией нельзя бороться фронтально, а некоррумпированного сегмента в обществе просто нет, то надо разделить коррупционное пространство на две части и противопоставить их друг другу – поддержав на первых порах одну из форм против другой.

Это на практике отчасти и происходит, но мало кто открыто обсуждает эти процессы.

Критерии систематизации коррупционных моделей могут быть разными – по отраслевому, этническому, региональному признакам, по уровню циркулирующих в коррупционных схемах средств. Мы же предлагаем геополитический критерий как наиболее оперативный, обобщающий и сам собой напрашивающийся.

Итак, все виды коррупции можно разделить на две части – коррупция патриотическая и коррупция компрадорская. Или иначе «коррупция евразийская» и «коррупция атлантистская». В эти критерии можно включить и этнические, и региональные, и отраслевые моменты и внести поправки на масштаб и размах средств.

Евразийской (патриотической коррупцией) являются такие виды коррупции, которые:

– не наносят прямого ущерба национальной безопасности России;

– сосредотачивают накопленные коррупционными путями средства на территории России, инвестируют их в экономику стран, находящихся в союзных с Россией отношениях или представляющих для России стратегический интерес;

– не ставят самих коррупционеров в зависимость от врагов России;

– не пытаются легитимизировать сами себя путем политического лоббирования и легальными способами превратиться в социальные нормативы.

Атлантистской (компрадорской – от испанского слова «comprador», «покупатель») коррупцией является такая, которая:

– наносит прямой ущерб национальным интересам России;

– сосредотачивает средства, полученные преступным путем, за пределами России в офшорах и странах, геополитически враждебных России;

– ставит сознательно или бессознательно коррупционеров в зависимость от правительств и спецслужб иностранных держав;

– стремится создать и привести к власти лоббистские структуры – союзы, НПО, политические партии, которые легитимизировали бы позиции атлантистских коррупционеров в обществе, придали бы им легальный характер.

Продолжая метафору борьбы с коррупцией как религиозного предприятия, можно сказать, что евразийские виды коррупции являются грехом, но не смертным, не претендующим на норму, не пытающимся свергнуть добродетель.

При этом надо ясно отдавать себе отчет: такая коррупция может включать в себя весь набор аморальных и предосудительных способов. То есть оттого, что коррупция является евразийской, она не становится приемлемой.

Но в данном случае такая классификация основана на геополитическом, а не на моральном принципе.

Абсолютно четкой грани между патриотической и компрадорской коррупцией провести, конечно, невозможно. Но эти два полюса в российском обществе начиная с 90-х годов различаются вполне отчетливо.

Феномен олигархии, сложившейся в 90-е вокруг Ельцина и его семьи, представляет собой образец атлантистской коррупции. Политическая и экономическая элита, которая создалась в тот период, строго отвечает всем критериям атлантизма. Ее представители были типичными компрадорами – они перепродавали приватизированное народное достояние внешним силам, хранили сбережения в странах Запада, куда перемещали и свои семьи, активно пытались интегрироваться в западную элиту. Ими полностью контролировались экспертное сообщество и политтехнологи, кадры в администрацию президента рекрутировались под их контролем и в их интересах.

Патриотическая коррупция стала выявляться как самостоятельное явление при Путине. И получила обобщенное название «силовики». Это были люди, пришедшие во власть из спецслужб и не участвовавшие на первых ролях в общенациональной приватизации в 90-е. Их патриотизм определялся не столько их устоявшимися убеждениями, сколько психологическим типом – по профессиональным мотивам они испытывали недоверие к Западу и США, старались припрятать приобретенное по-русски, по-домашнему. Им было гораздо труднее интегрироваться в западную элиту и найти общий язык с западными политиками, бизнесменами и интеллектуалами. А к представителям западных спецслужб, открыто орудовавшим в среде реформаторов, они и вовсе относились с недоверием – ведь многие из них находились в действующем резерве. Конечно, в этой среде ушедших в «большую коррупцию» на стыке власти и бизнеса было немало предателей. Но в целом стиль патриотической коррупции дает о себе знать в этот период вполне однозначно.

Политический подтекст

Если учесть такую двойственность коррупции, как явления, можно понять, какое значение в само понятие «коррупция» вкладывают те или иные политические силы в современной России.

Так, либеральная оппозиция неустанно «обвиняет власть в коррупции».

Эта оппозиция идеологически является атлантистской и поэтому причисляет к коррупции только те случаи (реальные или мнимые – в информационной войне это не имеет большого значения), когда речь идет о евразийской коррупции. Если рейдерами являются силовики, то это «обыкновенная коррупция». Но если объектом юридического или уголовного преследования становятся атлантисты, пусть сколотившие свое достояние самыми криминальными средствами, то речь идет о «переделе собственности» и об атаке «криминальной власти» на «честных частных предпринимателей».

Власть и силовики отвечают тем же. В первую очередь преследованиям подверглись именно те из атлантистов, кто более всего настаивал на своих политических требованиях, открыто лоббировал западные интересы и пытался прорваться к политической власти напрямую.

Одним словом, деление коррупционного пространства на «евразийское» и «атлантистское» – не только наша методологическая гипотеза, но давно освоенный участниками политических дискуссий и полемик прием. Патриотические коррупционеры хотели бы отождествления с коррупционерами только коррупционеров-атлантистов. Сами атлантисты, не замечая бревен в собственном глазу, ничтоже сумняшеся реабилитируют мошенников и шпионов и хотят возложить всю вину на коррупционеров-силовиков.

Какая сегодня хуже?

Кроме пустых, но сладких слов про борьбу с коррупцией вообще, которые заведомо никуда не приведут, государство должно сделать геополитический выбор. Если оно всерьез намерено что-то изменить в этой области – хотя это чрезвычайно опасно, – у него есть два сценария: оно может встать на сторону одного типа коррупции, чтобы нанести серьезный удар по другому. Потом можно будет подумать и о наведении порядка в более строгом смысле. А там, глядишь, кто-то осознает и покается.

Но начинать надо именно с выбора меньшего из двух зол.

Тем более после рокового августа 2008-го и нападения Саакашвили на Цхинвал. Отношения с Западом резко обострились, и ситуация отныне будет накаляться и далее. Это неизбежно, так как Россия, введя войска в Грузию и признав затем независимость Южной Осетии и Абхазии, нанесла серьезный символический удар по американской гегемонии, а значит, по всей архитектуре атлантистского миропорядка.

Если перенести это обстоятельство с внешнеполитического уровня на внутриполитический, можно теоретически предположить, что в такой ситуации вести борьбу с коррупцией можно, уже только опираясь на евразийских коррупционеров против коррупционеров атлантистских. В условиях жесткой конфронтации с США и Западом в целом нельзя не понимать, что атлантистская коррупция ослабляет национальную безопасность государства, а евразийская коррупция в этом отношении как минимум нейтральна.

В нынешней ситуации, когда надо выстоять, это может стать решающим аргументом.

Если такой выбор будет сделан, то надо особо учитывать фактор качественного превращения коррупции из патриотической в компрадорскую при сосредоточивании слишком большого количества награбленных средств в одних руках – даже если эти руки русские и патриотические.

Разумнее дать возможность расчленить наворованные империи атлантистов многим русским патриотам (новым «экономическим опричникам»), разделив их на небольшие опричные паи (постолигархические ваучеры), чтобы не было проблем с тем, где прятать излишки. Пусть все идет в Россию – в дома, сады, поля, леса, кубышки, в национальную экономику. И каждый пусть платит ядерный налог (светлый и несветлый) на подводные лодки, баллистические ракеты, стратегические бомбардировщики, атомоходы и крейсера. Лучше сделать общую систему безопасности страны, где все богатства будут защищать доблестные военные, чем наплодить тысячи частных армий.

А там, возможно, придет время уже на полном серьезе и со всей ответственностью заявить, что красть, лгать и убивать – это великий грех. Но это будет потом.