О связи массовой информации с властью можно говорить бесконечно. На Западе в свое время сформировалась концепция, согласно которой хождение информации должно быть свободным и беспрепятственным. Свобода слова – абсолютный приоритет либерального политического сознания. Любая точка зрения на то или иное событие или вопрос может быть свободно высказана ее носителем, могут быть изложены любые факты. Свободные СМИ – основа гражданского общества, таков постулат.

Конечно, при этом не следует забывать о некоторых существенных оговорках. Ни в одной стране, какой бы последовательной приверженицей свободы слова она ни была, не допускается свободное распространение информации, квалифицируемой как государственная тайна, информации, порочащей честь и достоинство граждан или противоречащей общепризнанным нормам морали, а также разного рода информации, попадающей под общее определение экстремистской.

К проявлениям экстремизма в средствах массовой информации и печати традиционно относят призывы и тезисы, способствующие разжиганию розни по тем или иным признакам – расовому, национальному, религиозному и так далее. В равной степени экстремистскими являются открытые призывы к свержению конституционного строя. При этом критику действующей власти поборники свобод рассматривают как неотъемлемое право и даже своего рода миссию свободной печати.

Несмотря на то, что в современных так называемых цивилизованных странах описанный подход является господствующим, подобное отношение к информации имело распространение далеко не всегда и не везде – это во-первых. Во-вторых, что в данном случае более важно, границы, в которых может быть применено понятие экстремизма или нарушения моральных норм, расплывчаты, более того - подвижны и подвержены пересмотру в каждом из конкретных случаев. Они, естественно, разнятся и при переходе от одного общества к другому.

В этом смысле претензия либерально-демократического дискурса на установление общеобязательных норм взаимоотношения средств информации и власти обнаруживает отсутствие внимания к историко-культурным особенностям тех или иных обществ.

СССР как образец «закрытой страны», где политическое руководство полностью контролирует информационную сферу, до сих пор является для людей Запада своеобразной страшилкой, жупелом, подходящим для всякого рода спекуляций – в основном антироссийской направленности. До сих пор – не исключено, что в дальнейшем ситуация будет только усугубляться – какие бы то ни было намеки на отступление российского руководства от норм либерально-демократического подхода к решению тех или иных вопросов на Западе встречают дружными возгласами типа «В России снова запахло совком!».

«Запах совка» - это и пресловутое «закручивание гаек», и «подозрительные» смерти и исчезновения оппозиционеров, которых последователи тут же поднимают на щит и носятся с этим щитом как с хоругвью или иконой мученика. Сказать, что такое поведение отдает тенденциозностью, было бы слишком мягко.

Россию все время пытаются ткнуть носом в ее «тоталитарное прошлое», к которому якобы не должно быть возврата. Сначала Россия обижалась на такие тычки и, желая избежать их повторения, готова была сделать все, что ее критики соизволят счесть подобающим. К счастью, сегодня ситуация изменилась. Россия в лице своего политического руководства поняла: идти на поводу – себе дороже.

Противоречие между предъявляемыми к России требованиями (явно завышенными по сравнению с той же Францией, где деятельность оппозиции непосредственно ограничивается административным порядком) и ее собственными интересами уже настолько бросается в глаза, что с неизбежностью встает вопрос: «Кому выгодно?» За ответом на этот вопрос далеко ходить не нужно. Достаточно просто отследить поведение западных, прежде всего американских структур и авторитетных общественных инстанций, чтобы расставить все на свои места.

Внимание к тем или иным аспектам темы или отдельным прецедентам со стороны таких структур (международных правозащитных инициатив, всевозможных комиссий и центров мониторинга политического процесса в «молодых демократиях», наконец, зарубежных СМИ) в отношении России всегда избирательное. В результате получается, что под знаменами отказа от пропагандистского подхода, который Запад навязывает нам, сам он продолжает пользоваться усовершенствованным пропагандистским инвентарем.

Впрочем, как показали последние события, не чурается Запад и самых грубых методов – в тех случаях, когда сочтет их уместными. О случаях чистой лжи и фальсификаций в связи с российско-грузинским конфликтом сказано уже достаточно, в том числе и в центральных российских СМИ. Масштабы цинизма, вскрывшегося в результате так называемой информационной войны России и США, настолько вопиющи, что весь дискурс Запада об информационной открытости готов с треском обрушиться.

Такова своего рода плата за двойные стандарты в отношении политических конкурентов. А что же происходит в самих западных странах, так ли безоблачно обстоят дела там? Если мы углубимся в рассмотрение специфики информосферы и структуры общественного сознания Запада, то увидим весьма любопытную и поучительную картину. Методам прямого контроля над СМИ, в использовании которых Запад обвиняет Россию, на деле противопоставляется модель, практически лишающая свободно циркулирующую информацию ее оперативного измерения, то есть способности влиять на поведение людей.

Так, буквально несколько дней назад толпы молодых американцев маршировали по центральным улицам Нью-Йорка с криками «Нам нужна правда об 11 сентября!». Согласно американским же социологическим опросам более 75% американцев не доверяют официальной правительственной версии по поводу произошедшего в тот день. Более того, год назад группа авторитетных американских ученых опубликовала доклад по итогам собственных независимых исследований катастрофы «9-11». Согласно результатам этих исследований имевший место разрушительный эффект не мог быть достигнут без участия американских же компетентных структур. Это вам не Политковская и Литвиненко, и даже не утка Березовского о том, что теракты в российских жилых домах совершали не боевики-сепаратисты, а само российское ФСБ. Это во много раз мощнее и убедительнее.

Сенсация? Шок? Ничего подобного! Информация, чреватая перспективами общественного коллапса тонет, растворяется в общем потоке так, будто она неотличима от рекламной или развлекательной информации. Западное общество давно находится в состоянии усыпления, и ему нет дела до того, что происходит в России. Все нападки на Россию осуществляют элиты западных стран, четко осознающие изначально конфронтационный характер наших взаимоотношений.

Теперь самое время вернуться к российско-грузинскому конфликту, из-за которого, собственно, весь сыр-бор. С момента начала обстрела Цхинвала в ночь на 8 августа на территории Грузии решением сверху были заблокированы все возможные каналы поступления массовой информации из России. Наиболее вопиющим фактом в этом ряду стало отключение в Грузии рунета. Саакашвили посчитал такое поведения в условиях особого положения допустимым, и никто на Западе его за это не осудил.

Здесь мы подходим к чрезвычайно важному аспекту темы. В какой мере отношения между властью и СМИ могут быть скорректированы в условиях особого (чрезвычайного или военного) положения? Россия, кстати говоря, на всем протяжении конфликта демонстрировала образец терпимости. Откровенно антироссийские статьи с грузинских ресурсов, перевирающие картину конфликта до невозможности, не раз оказывались в топе «Яндекса» – и это еще полбеды.

В дни августовских событий мы столкнулись с откровенным саботажем и попытками дискредитации поведения российского командования в условиях войны со стороны некоторых российских же СМИ. С большим отрывом впереди всей этой кампании шла известная радиостанция «Эхо Москвы». Главный редактор станции Алексей Венедиктов в дни принятия ответственных решений, в дни боев между российской и грузинской армиями предоставлял в своем эфире слово людям, откровенно клеветавшим на руководство страны и ее армию.

«Эхо Москвы» и прежде имело дурную славу рассадника ультралиберальных прозападных влияний, последовательной оппозиции по отношению к политике Путина, поддерживающей его противников среди опальных олигархов. Но прежде идеологическая ангажированность коллектива радиостанции могла быть воспринята (и воспринималась) именно как одна из позиций в контексте всеобщей гласности. Теперь же, в условиях войны, поведение ее сотрудников вплотную приблизилось, а в отдельных случаях и перешло черту, служащей границей применения понятий об экстремизме и о моральных нормах.

Кто может подсчитать, какой ущерб уже нанесла и еще способна нанести российскому государству деятельность данного медийного ресурса? Вполне очевидно, что те критерии, с которыми подходили к оценке его деятельности прежде, в мирное время, в настоящих условиях должны быть скорректированы. Имея такую колоссальную дыру в пространстве информационного обеспечения своих позиций, российская государственность едва ли может рассчитывать на уверенный успех в дальнейшем.

Надеемся, что российское руководство сделает правильные выводы по итогам этой истории, и вопрос о праве подобных медиа-ресурсов на вещание будет решен в пользу российских национальных интересов, о которых наши руководители в последнее время говорят все смелее.