Многие внешние и внутренние проблемы, с которыми сталкивается Россия, являются следствиями, причина которых лежит в отсутствии внятной государственной идеологии. Той, в которой идея переходит в практику. Наши элиты в лучшем случае живут обрывками советской идеологии и симулякрами идеологии досоветской. В худшем - реципированными с Запада идеологемами.

Об этом верно сказал русский мыслитель Иван Солоневич: «Никакие мерки, рецепты, программы и идеологии, заимствованные откуда бы то ни было извне, - неприменимы для русской государственности, русской национальности, русской культуры… Политической организацией Русского народа на его низах было самоуправление, а политической организацией народа в его целом было Самодержавие… Царь есть прежде всего общественное равновесие. При нарушении этого равновесия промышленники создадут плутократию, военные - милитаризм, духовные - клерикализм, а интеллигенция - любой «изм», какой только будет в книжной моде в данный исторический момент». Тем не менее, в русской мысли существует альтернативный полюс - полюс смыслов.

Лидер Евразийcкого движения философ Александр Дугин разработал Четвертую политическую теорию, подробно о ней можно прочитать в его книге «Четвертый Путь». Он предложил полностью и радикально отвергнуть все три тоталитарные идеологии эпохи модерна: либерализм, коммунизм и фашизм. Иногда люди не считают либерализм тоталитарным, однако мы считаем его наиболее агрессивным из трёх: только либерализм доходит до полного ниспровержения человека и превращения его в дивидуума, при том что классовая и расовая вражда двух других политических теорий также агрессивна но имеет определенные сдерживающие факторы, которых не имеет либерализм. В любом случае все эти три идеологии, взятые в своих основах, ведут к одному и тому же: к той или иной форме европеизма, т.к. все они взяты извне. Губительность этих идеологий для русского пространства очевидна. Ни одна из них не может решить глубинные проблемы России. Надо оговориться, что Советский Союз не был полностью марксистским государством. Об этом блестяще пишет С.Г.Кара-Мурза в книге «Маркс против русской революции». Именно немарксистское в Советском государстве (Сталинский «национал-большевизм») были залогом всего того положительного что дало нам СССР. Марксизм же послужил врагом СССР. Перестройка началась с «возвращения к истокам марксизма» и криков об «извращении марксизма» Сталиным, а закончилась геополитической катастрофой и горем для всех народов Страны Советов. Александр Дугин предлагает взять Дазайн (категория Хайдеггера) как субъект Четвертой политической теории, при этом в каждой цивилизации будет свой аутентичный Дазайн. Дугин говорит, что Четвертая политическая теория это приглашение к размышлению.

Русский мыслитель, историк и специалист по государственности и праву Владимир Карпец написал книгу «Социал-Монархизм», которая является русским образом Четвертой политической теории. В ней он изложил идею непрерывности русской истории, идею возврата к корням, к почве, идею обретения русского Града Китежа.

Владимир Карпец основывает свой фундаментальный труд на работах важнейших русских мыслителей - Константина Леонтьева и Льва Тихомирова. При этом он развивает их идеи в рамках Четвертой политической теории, а также описывает метафизические, правовые и государственные аспекты, которые могут быть пригодны для политической практики нашего дня.

Наиболее кратко эти идеи изложены в лекции Владимира Игоревича «Социал-Монархизм как русский образ Четвертой Политической Теории». Он предложил построить государственную практику на преемственности самой русской истории в ее метафизических и онтологический аспектах. Духовное и идеологическое преемство Московской Руси, юридическое и отчасти культурное (исключая западничество) - Российской Империи, организационное, военное и научно-техническое (исключая марксизм и догматический прогрессизм) преемство - Советскому Союзу.

Если говорить об обществе, то речь идет о сословном обществе. При этом сословия поняты, как корпорации (профессиональные союзы). Речь может идти о военном, медицинском, рабочем, крестьянском (аграрном), научном, культурном, юридическом и других сословиях. При этом такая корпоративная сословность совершенно не означает полную зафиксированность гражданина от рождения, как, например, в индийских варнах. Напротив, любой достойный может занять часть корпорации к которой лежит его сердце по своим умениям. Недостойный - вылететь из нее. Тем не менее, основанное на династическом правлении царской семьи, формирование рабочих, военных, духовных и других семейных династий должно сугубо приветствоваться.

В качестве начального этапа перехода к социал-монархизму можно рассмотреть предложение Виталия Третьякова о “бескровной политической революции”, в виде замены политических партий народными, сословными представительствами, земскими соборами. При этом партии могут принимать участие в политической и экономической жизни только путем выдвижения своих членов в каждую из сословных представительств Земского собора, но уже исключительно по профессиональному признаку. Популярные актеры и спортсмены не должны заниматься вопросами экономики или права.

Представительства профессиональных союзов (корпораций) должны нести некоторые управленческие функции, связанные со своей деятельностью, с хозяйством, а также с регуляцией юридических и моральных норм внутри сословий. Система такого представительства должна заменить многопартийную систему, заимствованную у Запада. Такое прямое представительство намного лучше представляет интересы народа, чем партии с их случайно набранными людьми, редко соответствующими даже своим программным заявлениям.

В экономике мы говорим о корпоративном социализме. Валентин Катасонов в книге «Экономика Сталина» писал о том, что такой социализм был создан в нашей стране. Во многом, но не во всём, он был сроден наследию Московской Руси, при этом марксизм долже быть оставлен, ровно как и вызванные им перегибы советской действительности. От советского надо брать только то, что было действительно аутентично для нашей цивилизации.

Впервые о таком понимании социализма сказал Константин Леонтьев: «Европейцы, чуя в нас для них что-то неведомое, приходят в ужас при виде этого грозного, как они говорят, «соединения самодержавия с коммунизмом», который на западе есть кровавая революция, а у нас монархия и вера отцов.»

Утверждая определенное неравенство иерархическое, без которого, впрочем, невозможно ни одно государство, мы выступаем противниками неравенства экономического, ведь при экономическом неравенстве развитие человека в обществе затруднено. Достоевский писал об этом так:

«Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно.»

Государство должно выполнять социальную функцию. Владимир Игоревич Карпец говорит о двух социализмах: один - это социализм марксистских фанатиков, другой - социализм как категория экономики не выполняющая идеологической функции. Это инструмент, а не догма. При этом частное предпринимательство возможно при социальной ответственности предпринимателя.

Одним из самых важных аспектов для России являются межэтнические отношения. После краха советской идеи мы видим множество проблем, на которых пытаются играть наши геополитические враги. Социал-монархизм предполагает ориентацию на евразийскую политику и евразийство, как геополитический аспект политической практики. Александр Невский говорил: «Надо крепить оборону на Западе, а друзей искать на Востоке». Социал-монархизм предполагает последовательное продолжение курса на евразийскую интеграцию.

Наиболее просто выразить межэтнические отношения при социал-монархизме можно термином Константина Леонтьева «цветущая сложность». Необходимо провести жесткую линию на централизацию при усилении прав этносов, их культурной и хозяйственной самобытности. Речь идет о существовании, развитии разных этнокультурных пластов в рамках единой государственности. Культура и традиции каждого этноса представляют собой абсолютную ценность для социал-монархизма. Никакого расизма и дискриминации по национальному признаку быть не должно, ведь русский национализм, или «племенизм», как его называл К. Леонтьев, есть деструктивное западное веянье. При этом здоровое общежитие народов Росии-Евразии возможно только при здоровом существовании русского народа и освобождении его от западного чужебесия. На это должна быть направлена культурная и образовательная программа.

Право, понятое в рамках Социал-монархизма должно быть также переосмыслено, чтобы соответствовать базовым ценностям нашей цивилизации. Обвинение не должно исходить от государства, право должно быть состязательным и им должно заниматься сословие правоведов. А государство, в лице своих представителей - назначаемых судей, выступает в роли арбитра.

Социал-монархизм культивирует любовь к своей стране, истории и традиции. Это, безусловно, возврат к нормам традиционного общества при сохранении свободы творчества и мысли.

Социал-монархическое общество не тоталитарно, но при этом ему присуще оборонное сознание и уважительное отношение к воинскому сословию, его ценностям и идеалам.

Немного коснемся вопросов сакрального и метафизического. Социал-монархизм предполагает свободу проповеди для всех традиционных конфессий России-Евразии, но при этом является противником насильственного обращения кого-либо: к вере можно прийти только добровольно. Православие является государствообразующей религией, но не государственной. Предполагается симфония властей. Это можно назвать византизмом по К. Леонтьеву.

Перейдем к теме царя. Карпец отмечает, что нужно не призвать царя, не избрать царя, и тем более не самому стать царём - но дать возможность проявиться царю. Это нужно не ему, это нужно нам. При отсутствии царя государство и народ должны поступать так, как будто царь есть. Русский миф о «Волотомоне Волотомоновиче» Голубиной Книги всегда присутствовал в мифосе народа, потому русский народ по определению своему - монархист. Остальные народы имеют богатый исторический опыт проживания и совместного творчества (теургии) в рамках единой Русской имперской государственности.

Говоря о политической практике социал-монархизма, упомянем: предполагается эволюция государства, но не революция. Преобразования в государстве должны происходить в соответствии с нормами права и действующего законодательства: социал-монархисты не являются противниками существующей власти, выступая при этом против тех, кто предает наше государство. Начальный этап политической практики лежит в развитии идей и концептов.

Если же мы посмотрим на реальную политику, мы можем увидеть неуверенность, предательство ложь и слабость, вызванные отсутствием идейного единства. Как писал Лев Тихомиров: «Общее бедствие состояло из недостатка объединяющей силы». Лишь отвергнув европеизм и модерн, мы сможем восстановить аутентичное бытие России-Евразии. Четвертая политическая теория и ее русский образ могут и должны стать тем объединяющим единоначалием, которое будет противостоять всем формам эгоизма, расизма, чрезмерной жадности, то есть того чем живет «средний европеец» по К. Леонтьеву. В работах А. Дугина и В. Карпца мы видим путеводную нить, которая выведет Россию-Евразию из того тяжелого состояния, в котором она находится. Безусловно, конкретные формы и практика могут обсуждаться, изменяться и совершенствоваться, однако вектор задан.

«Для того, чтобы победить, или, как минимум, отстоять себя, необходимо, чтобы внутри этноса возникла альтруистическая этика, при которой интересы коллектива становятся выше личных». Это высказывание Льва Николаевича Гумилева безусловно и в полной мере относится к евразийскому суперэтносу. Те экзистенциальные вызовы, которые брошены России-Евразии, могут быть преодолены только при наличии мощной объединяющей идеологии. Социал-монархизм и есть такая идеология.