Крым, как известно, характеризовался целым рядом отличий, которые выделяли его из общей картины по Украине. Речь идет, в частности, о его геополитически важном расположении, свободном выходе к морю, обеспечивающем прямую связь практически со всеми странами мира, одновременном статусе мировой курортной зоны и одной из мощных военных баз России, сложном этническом составе и т. п.

Сложность для украинского политикума представляло и электоральное поле Крыма. Практически до конца 90-х годов Крым входил в так называемый «красный пояс Украины». В 1998 году коммунисты получили здесь более 39% голосов, а на президентских выборах 1999 года лидер КПУ Петр Симоненко победил в Крыму действующего президента Леонида Кучму, набрав 51,22% голосов. Создание Партии регионов, вобравшей в себя часть голосов сторонников коммунистов за счет левоцентристской и регионально-направленной составляющих, оттянуло на себя часть голосов крымчан. И если в 2002 году на парламентских выборах коммунисты получили в Крыму почти 34% голосов, то в 2006 году в Крыму безраздельно выиграла Партия регионов, набирая по округам от 54 до 68 процентов голосов избирателей.

Тем не менее, говорить о «единообразии» выбора крымского избирателя было бы неправомерно, поскольку на этот выбор влиял ряд разнонаправленных векторов как внутреннего, так и внешнего характера.

По большому счету, эти векторы можно свести к следующему:

Во-первых, Крым вошел в состав Украины по историческим меркам сравнительно недавно, и почти четверть населения Республики помнит его особый статус при СССР.

Во-вторых, Крым относится к числу миграционно-активных регионов не только в масштабах Украины, но и в мировых масштабах. Процессы депортации ряда этносов Крыма и их возвращения на родную землю, тщательно скрывавшиеся процессы заселения Степного Крыма выходцами из других регионов Украины, стремление потенциальных пенсионеров, особенно военных, дослужить в Крыму и остаться здесь навсегда - все это не могло не повлиять на спектр политических и электоральных преференций крымчан.

В-третьих, социально-демографическая структура населения полуострова, в которой едва ли не полмиллиона человек составляют пенсионеры с особой исторической памятью, предполагает смещение спектра политических предпочтений «влево».

Наконец, в-четвертых, районы, а точнее, - территории Крыма существенно различаются по целому ряду признаков - людности, демографической и этнической структуре, характеру занятости населения, включая «сезонную безработицу», природно-климатическим условиям, степени урбанизации и т. п.

Среди перечисленных различий (представляется, что этот перечень можно было бы с полным основанием продолжить), мы выделяем признаки, на основании которых можно было бы эти различия сгруппировать.

Прежде всего, речь идет о различиях, которые «делили» регионы Украины на промышленные и сельскохозяйственные, на «регионы-доноры» и «регионы-потребители». Уже в конце 90-х годов социологами фиксировались факты появления в общественном мнении ряда провинций убежденности в региональной исключительности, о том, что эта исключительность не учитывается центром. Подобная ситуация наблюдалась и в Крыму. И была она довольно распространена.

Вот как комментировал эту ситуацию известный крымский политолог Александр Форманчук: «Безусловно, «крымская идентичность» существует, хотя среди политологов и социологов, занимающихся данной тематикой, нет согласия относительно того, в чем именно она заключается. Однако собственная региональная идентичность сложилась и в других культурно-исторических областях, вошедших в состав Украины. Самобытность Крыма связана не столько с его политическими традициями, сколько с его отношениями с центральной властью.

На протяжении многих лет Крым фактически находился в двойном подчинении. С одной стороны, он управлялся органами власти Украинской ССР. С другой, - центральное руководство напрямую занималось решением крымских проблем в силу особой роли, которую играл Крым в жизни СССР.

Именно эти годы «двойного подчинения» стали периодом экономического и культурного расцвета полуострова. Тогда здесь были созданы развитая курортная сфера, высокотехнологичная промышленность, передовая медицина. Крым превратился в главную всесоюзную здравницу (и в единственную детскую здравницу). Крымский агропромышленный комплекс стал одним из самых мощных в Советском Союзе (сегодня сельское хозяйство Крыма практически уничтожено, что, на мой взгляд, является одним из самых тяжких преступлений, совершенных на территории Украины после распада СССР)» [1].

Образ «всесоюзной» здравницы и житницы, и, одновременно, образ «особого полиэтнического социума», с креном в пользу той или иной этнической общности, стал к этому времени «фишкой» самоидентификации значительной части крымчан.

При этом акцент делался на противоречия между регионами, регионами и центром, районами Крыма и Симферополем, что неоднократно фиксировалось украинскими социологами. Особенно актуальной уже в начале двухтысячных годов стала проблема взаимоотношений регионов Украины, в частности Крыма, и столицы, которая, как предполагалось уже тогда, может стать предвестником политического кризиса власти. Собственно, это полностью подтвердили события 2013-2014 годов, начавшиеся в Киеве и не нашедшие поддержки ряда регионов Украины. Подтвердило это и воссоединение Крыма с Россией.

Другой проблемой социально-экономического плана, также влияющей на характер и содержание цивилизационного процесса, стала проблема несбалансированности промышленного и сельскохозяйственного сектора экономики. На первый взгляд, ничего криминального в этой ситуации нет, да и быть не может, ведь во всех развитых странах мира промышленный сектор экономики обширнее и мощнее аграрного. Однако это клише заслоняет от нас актуальную проблему, характерную для трансформирующегося общества - проблему социально-экономического неравенства города и деревни.

Еще в советские времена этот дисбаланс стал формироваться в Крыму, и осложнялся он довольно неожиданными причинами, на которые указывает Форманчук: «При этом демографическая ситуация на полуострове после выселения значительной доли населения оставалась достаточно сложной. Возникла нехватка рабочих рук, которая неминуемо должна была обостриться в результате развития сельскохозяйственного производства в районах, где раньше не было воды. Понятно, что завозить рабочую силу было удобнее из украинских регионов, чем из Центральной России (как это было сразу после войны). Кроме того, российские переселенцы часто плохо осознавали, что теперь им приходится вести хозяйство в других природно-климатических условиях. Говорят, что на Никиту Хрущева тяжелое впечатление произвели их жалобы на то, что в Крыму не родит картофель» [1].

Несбалансированность цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию, катастрофическое состояние значительной части материально-технической базы сельскохозяйственного производства, развал социальной инфраструктуры села - все это не может не стимулировать процесса депопуляции современного украинского села, который фиксируется уже добрый десяток лет учеными-аграрниками и социологами. Уже к концу 90-х годов этим процессом было охвачено 17 тысяч сельских поселений или 61% сел 18 областей Украины.

Подобного рода ситуация была характерна для степной (северной) части Крыма. По свидетельству респондентов социологического исследования, проводившегося в 2008 году, только в Первомайском районе до двух третей мужского населения сельских населенных пунктов вынуждены были подаваться «в отхожие промыслы», чтобы прокормить свои семьи.

В свою очередь, в «монокультурных» по характеру регионах можно с большой долей вероятности прогнозировать специфические особенности системного кризиса, сдерживающего цивилизационный процесс в целом. Например:

- характерные именно для данного региона экологические последствия любого сбоя в производстве (выбросы, оползни, наводнения, заражения почвы и воды и т.п.);

- характерные именно для данного региона социально-экономические и политические последствия (всплески безработицы, проявления социального протеста и т.п.;

- наконец, демографические последствия, такие как продолжительность жизни или уровень профессиональных заболеваний.

Хотя Крым нельзя в полной мере отнести к таким регионам, но некоторые черты его инфраструктуры (сезонность работы курортно-оздоровительных учреждений, особенности производственных процессов в некоторых отраслях пищевой промышленности и др.) должны были учитываться при формировании регионально ориентированной стратегии выборов, но, как показывала практика, не учитывались.

Следует также указать на группу отличий, носящих исторический характер.

В своем научном отчете 2005 года авторы данной монографии отмечали: «Нам придется, рано или поздно, столкнуться с интересами менталитетов, имеющих самые разные исторические корни - менталитета жителей западных регионов страны, сравнительно поздно попавших под пресс советской системы (кроме того, многие забывают, что советизация Западной Украины проходила в последние годы жизни и после смерти Сталина); менталитета жителей Востока и Юго-востока страны, испытавшего это воздействие с 1918 года и в значительной мере идентифицирующего себя с россиянами и Россией; наконец, менталитета крымских татар, имеющего свои особенности» [2].

Близкие по смыслу суждения высказывает Форманчук, подчеркивающий, что «население АРК имеет чрезвычайно сложную структуру и состоит из групп, заметно различающихся по своим предпочтениям и приоритетам. Потомки послевоенных переселенцев, многочисленные военные пенсионеры, осевшие в Крыму, представители высланных народов, вернувшиеся на полуостров, во многом не похожи друг на друга. Эти различия стали препятствием для формирования собственного политического пространства автономии».

Таким образом, нельзя не отметить, что кризисные явления и процессы регионального плана не могли не проявиться в политике, которая, как известно, представляет «концентрированное выражение» всех указанных выше аспектов проблемы.

Сегодня ни для кого не представляет секрета борьба региональных элит Украины за власть в центре. При этом, как показали результаты выборов, она переросла из «подковерной», на уровне кабинетов чиновников и штаб-квартир партий в борьбу на улицах и площадях за региональный политический рынок, за электорат регионов, который становится вотчиной отдельных политических партий и блоков и т. д.

Все это, в конечном счете, побуждало самые различные политические силы обращаться к социологам, в надежде сформировать стратегию предвыборной борьбы в Крыму на тот или иной период.

Как отмечалось выше, региональный аспект стал влиять и на политический выбор населения. Так, Алексей Толпыго и Михаил Белецкий еще до выборов 2002 года предопределяли регионально ориентированный характер голосования. При этом они предлагали разработанную ими типологию ориентаций населения Украины, основанную на особенностях менталитета [3]. Она включала всего два типа: «украинский» (галицкий) и «советский» (донецкий).

Для первого типа в культурной сфере было характерно общение на украинском языке, ориентации на украинскую культуру, поощрение национализма; в сфере внешней политики - ориентация на Запад и НАТО, недоверие к России; в партийной сфере - ориентация на партии национал-демократического направления, неприятие коммунистов; в экономике - прорыночная риторика, декларативная поддержка частной собственности.

Соответственно для донецкого типа менталитета было характерно: общение преимущественно на русском языке при теоретическом равноправии языков, резкая антипатия к национализму; ориентация на дружбу с Россией, недоверие к НАТО; повышенные, хотя и не абсолютные симпатии к левым; недоверие к рынку, складывающемуся в Украине, поддержка государственной экономики.

Представляется, что приведенные аргументы весьма наглядно свидетельствуют о том, что в Юго-Восточном регионе, в первую очередь, в Крыму, выпячиваемая Киевом национально-демократическая идеология в качестве объединяющей не собирала достаточного количества сторонников, а потому и партии, которые пытались сделать на этом массовый и устойчивый электорат, были обречены на поражение.

То же можно сказать и об идеологии «врастания в Европейский Союз». Во-первых, Украину там, как это неоднократно демонстрировалось, не особенно ждут. Во-вторых, дивиденды от такого вступления весьма проблематичны, поскольку новых членов, стремящихся расширять рынки сбыта, ждет весьма жесткая система квотирования выпуска продукции, выращивания зерна и мяса и т.п. Наконец, в-третьих, далеко не все граждане Крыма рвутся в Евросоюз, предпочитая Россию и даже Беларусь.

Вот как отвечали в 2005 году респонденты исследования центра «Социо» на вопрос «Как Вы считаете, что более важно для Украины и Крыма?»: образовать межгосударственный союз между Украиной, Россией и Беларусью - 39,1%; России, Беларуси и Украине возродить единое государство - 29,3%; упростить или отменить таможенный, пограничный и паспортный контроль с Россией - 16,2%; признать для крымчан двойное гражданство - 10,0%; оставить отношения с Россией без изменений, так как это не актуальная тема - 3,5%; дистанцироваться от России, держать курс на Европу - 1,9%.

Как следует даже из простой «одномерки», идея одного государства с Россией трансформируется в идею межгосударственного союза с упрощенным пограничным и таможенным контролем. Здесь на сцену выступает иной уровень мотивации (вспомните приведенную нами типологию менталитетов по Толпыго и Белецкому).

В 2008 году, оценивая перспективы Крыма, значительная часть респондентов наших исследований видели их в воссоединении с Россией, замечая опасные тенденции в политических программах таких партий Украины, как «Наша Украина» или «Батькивщина». Так, в 2008 году, когда регионалы, в пику «оранжевым», ориентировались на сближение с Россией, ответы респондентов на вопрос «Что из указанных ниже виртуальных ситуаций беспокоит Вас более всего?» выглядели следующим образом [4]: стремительный рост цен - 68,5%; ухудшение отношений с Россией - 54,8%; возможное вступление Украины в НАТО - 38,1%; рост безработицы - 27,0%; украинизация информационного пространства - 23,0%; потеря доходов и накоплений - 22,5%; обесценивание гривны - 15,6%; установление режима президентского правления - 12,4%.

Мы видим, что даже накатывавшиеся на полуостров безработица, потеря доходов и накоплений, обесценивание гривны не «перевесили» боязнь ухудшения отношений с Россией, которое тогда продвигалось Виктором Ющенко и Юлией Тимошенко. Естественно, что Партия регионов стала очень быстро укреплять свои позиции, отодвинув на задний план не только правых, но и левых - коммунистов, а также «Русский блок», который не смог выйти за пределы регионального уровня, как в свое время партия «Союз».

Однако, несмотря на кажущийся безбрежный российский патриотизм, признаки которого были блестяще подтверждены на Референдуме, следует заметить, что крымский электорат не так однороден, как это кажется на первый взгляд.

Во-первых, часть населения полуострова еще 2-3 года назад склонялись к мнению относительно дальнейшего сохранения статус-кво в составе Украины, хотя и с максимально широкими полномочиями. Эти люди никуда не делись.

Во-вторых, часть крымчан питает не весьма обоснованные иллюзии, от которых их необходимо как можно скорее «вакцинировать»:

- это иллюзия «бесконечного богатства» российских граждан у людей, живущих сезонными заработками, которая может довольно быстро пройти, как только они поймут, что на все существуют свои налоги;

- это иллюзия относительно «избранности» Крыма и крымчан, которая обеспечит им вечную безоблачную жизнь (в этом она сродни иллюзии украинских политиков относительно безоблачной жизни в составе объединенной Европы).

Кроме того, фактор национальной принадлежности респондентов играет существенную роль в электоральных преференциях крымчан. Точнее, речь здесь идет не о национальной принадлежности, а об использовании данного фактора нечистоплотными политиками, фактически подталкивавшими к межнациональному противостоянию с межконфессиональным привкусом.

Одному из авторов пришлось стать свидетелем «вскрытия нарыва» в межнациональном конфликте в 1989 году (г. Наманган, Ферганская долина, Узбекистан). Именно этот регион Узбекистана был и остается идейным источником вахаббизма, последствия проявлений которого знают многие страны, в том числе (через Чечню) и Россия.

Поэтому мы вправе предполагать, что смещение геополитических акцентов во внешней политике Украины, наметившееся в 2004 году, вполне могло послужить детонатором столкновения народов Крыма на национальной и религиозной почве, если бы не произошло историческое воссоединение Крыма с Россией.

В определенной степени это наше предположение подтверждает высокий уровень тревожности респондентов исследования, который транслировался в ответах респондентов исследования 2008 года на вопрос анкеты «Как Вы считаете - межнациональное противостояние в Крыму…»: острая проблема, которая может перерасти в открытую межнациональную рознь - 30,9%; напряженность есть, но это не острая проблема, которую надо решать в первую очередь - 28,1%; межнациональные противоречия навязываются заинтересованными структурами, как такового конфликта между разными национальностями нет - 27,7%; межнациональная проблема в Крыму на сегодняшний день не актуальна - 13,3%.

Как видим, всего лишь 13 процентов респондентов указали, что проблема межнациональных отношений неактуальна. Зато остальные отметили не только ее присутствие, но и указали на провокаторов, искусственно ее раздувающих.

Как справедливо отмечал Форманчук, к 2012 году рост протестных настроений сопровождался увеличением недоверия к украинской политсистеме в целом. Он не слишком сильно сказался на итогах голосования, а потому не вызывал у власти сколько-нибудь серьезного беспокойства. «Подобная беспечность, - подчеркивал Форманчук, - на мой взгляд, чревата для нее серьезными осложнениями, поскольку ситуация «после выборов» для правящих кругов может оказаться довольно тревожной». И далее: «В подобной ситуации быстро обострятся все характерные для Крыма общественные противоречия. Сегодня, после того как власть в автономии была монополизирована Партией регионов, они были искусственно загнаны внутрь. Но они не исчезли и непременно вылезут наружу, как только ослабнет контроль власти над крымским информационным и политическим пространством» [1].

Подводя итоги, констатируем, что условия электорального пространства Крыма заключаются:

- в высоком уровне подвижности значительной части крымского электората, который ранее ориентировался на коммунистическую партию, а затем на регионалов. Сегодня ситуативно крымский электорат поддерживает «Единую Россию» и ее представителей на местах, но если они не оправдают надежд крымского избирателя, то эта поддержка может существенно уменьшиться;

- в наличии организованной и скоординированной на поддержку оппозиции крымско-татарского и украинского электората, которая численно невелика, но активно поддерживается из-за рубежа;

- в действенности стереотипа о региональной исключительности Крыма, на который ориентируются сторонники партии власти и часть деполитизированного электората;

- в деполитизации значительной части крымского электората, происшедшей в результате смены идеологических приоритетов.

Поэтому политическим силам, которые хотят стать базой нового политического и электорального поля Крыма, важно тестировать, насколько приемлемо каждое их программное положение для респондентов, представляющих электорат Крыма. Важно также отслеживать, каким партиям приписываются главные инициативы в законодательных предложениях и как соотносятся оценки важности этих предложений (программ) и какова их персонификация в пользу определенной партии.

[1] Форманчук А. Уникальность Крыма была сильно преувеличена. - «Газета 2000». - № 24, 15-21 июня 2012 г.

[2] Белецкий М. И., Толпыго А. К. Национально-культурные и идеологические ориентации населения Украины / Политические исследования. - 1998. - № 4. - С. 74-89.

[3] Региональные исследования электорального поля АР Крым: научный отчет центра НПИ «Социо», август 2005 г. ч. 2 / В. А. Чигрин, Е. Г. Городецкая. - Мелитополь, [б. и], 2005. - 64 с.

[4] Региональные исследования электорального поля АР Крым: научный отчет центра НПИ «Социо», октябрь 2008 г. ч. 1 / В. А. Чигрин, Е. Г. Городецкая. - Мелитополь, [б. и], 2008. - 49 с.