Политика украинизации, которая проводилась с начала 90-х годов под знаком национального возрождения и обретения национальной государственности [1], имела главной целью формирование украинской нации. Так как ее формирование было связано с отрицанием советского прошлого, в основу национального имиджа была заложена идея советской оккупации и героизма националистических повстанцев. Однако ресурс антикоммунизма был исчерпан достаточно скоро в связи с тем, что возникла конфигурация «непредвиденных» обстоятельств: националистическая инициатива была перехвачена вторым эшелоном бывшей советской номенклатуры и в этом контексте наследники бандеровцев стали играть «вторую скрипку».

Иными словами, использовалась аргументация украинских националистов 30-40-х годов, но при этом происходил процесс легитимации власти со стороны оформившихся олигархических кланов. Именно олигархические группы, которые приватизировали львиную долю бывшей общегосударственной собственности, делали политику украинизации отвлекающим от процессов элитизации власти и собственности фактором. Украинское общество находилось под мощным давлением переформатирования массового сознания. В процесс украинизации были вовлечены как традиционные институты (школа, семья, церковь), так и демократические, которые, несмотря на формально-правовой характер, функционировали исключительно в пользу создания преимуществ для партий и общественных движений «украинской ориентации».

Для Донбасса как региона это характеризовалось тем, что происходил процесс создания своеобразного политического гетто: большинство населения Донбасса находилось под влиянием партий якобы левой или умеренно российской ориентации. Однако в реальности ни украинские коммунисты, ни регионалы, которые монополизировали политическое пространство Донбасса, недостаточно стремились к сопротивлению политике украинизации. Возникла ситуация, в которой политический выбор жителей Донбасса имел локальное значение, не влиял на динамику политических настроений в других регионах Украины. Это являлось следствием того, что политические силы, претендовавшие на выражение позиций жителей Донбасса, способствовали тому, что политические настроения в регионе стали характеризоваться как советско-ностальгические, не имеющие перспектив для формирования будущего Украины как государства.

С другой стороны, блокировалось движение к созданию партий современного антинационалистического, левого толка. Практически к противодействию украинизации не привлекалась молодежь, не использовался ресурс рабочего движения, а признаки сопротивления имитировались в сфере парламентской борьбы. Иными словами, возникла форма делегитивной демократии с присущими ей изъянами неподконтрольности воле избирателей и кулуарных сделок.

Результатом являлось оттеснение перспективных политических групп на периферию «разборок со своими единомышленниками и конкуренции в сокращающемся пространстве сторонников». За этот период количество граждан, выступающих в той или иной форме против политики украинизации, являлась константой, но происходил процесс старения и обретения параметров политического сектанства. В то время как украинизация страны обрела необратимо ползучий характер, в Донбассе настойчиво внедрялась идея локализации и в политическом, и в культурном смыслах.

Это выражалось в том, что всерьез обсуждалась идея автономизации, что не имело принципиальных последствий для отклонения проекта украинизации. Фактически, осуществлялся двойственный политический ход: практика запрета на формирование групп, реально выражавших интересы населения Донбасса, и приманка автономии реально не препятствовала установлению контроля над экономическими и властными ресурсами региона «киевских» политических сил. В этой ситуации население Донбасса было практически дезориентировано: постоянная формула «отдачи голосов коммунистам и регионалам» способствовала тому, что данные партии занимались клишированием вместо создания эффективных политических инфраструктур, ориентированных на предложение украинскому обществу политической альтернативы в виде создания современного федеративного государства. Население Донбасса постоянно находилось в состоянии политического цейтнота: как ни парадоксально звучит, и противники, и сторонники идеи украинизации в Киеве извлекали политические дивиденды.

Первые в виде «цивилизованных борцов с национализмом», при этом вне принятия реальных правовых и политических мер, связанных с установлением двуязычия, разработкой программ поощрения культурного разнообразия, противодействия скрытой этнической дискриминации. Вторые - закреплением политического влияния не только в галичанской вотчине, но и расширением идеи украинства на территориях, которые хотя и были украинскими по этническому составу, испытали мощное влияние русского языка, российской культуры и коллективного советского прошлого.

Успех националов был во много связан с политической локализацией Донбасса, тем, что Донбассу в массовом сознании украинского общества отводилась роль «советского заповедника», т. е. населению Донбасса приписывались качества политической пассивности, подданнической культуры и низкой политической самоорганизации. Националистические партии в этом смысле воспринимались как динамичные, инициативные, связанные с региональной инфраструктурой, к тому же массовое сознание подвергалось обработке в виде внедрения идеи европейского национализма: примером являлась соседняя Польша, которая, благодаря ресурсу национализма, не только сохранила культуру национального суверенитета, но и вошла в ряд наиболее успешных новичков Евросоюза.

Таким образом, проталкивалась мысль о том, что Европа готова открыть двери государствам с националистической репутацией, что проблемы ущемления прав нетитульных народов могут быть смикшированы в контексте политики противодействия России. Донбасс в этом контексте представлялся регионом, который в случае неуспеха украинизации может стать ближайшей мишенью российской «имперской» политики [2].

Поэтому реализуемый в настоящий момент сценарий политического и вооруженного противостояния в Донбассе можно квалифицировать как запрограммированное пророчество. Иными словами, политика блокады Донбасса реализовывалась на протяжении всего существования украинского государства, и в этом смысле ярлык сепаратизма не был изобретен сегодня.

Настроения в пользу более жесткого сценария проведения АТО среди большинства населения других регионов подготовлен благодаря образу жителей Донбасса, как находящихся в советском прошлом, т. е. имманентно не готовых принять курс европеизации и не ставших лояльными гражданами украинского государства. Эффект украинизации Донбасса не преследовал целью переформатирование политической культуры и политических настроений населения региона, напротив, «насаждались» политические предрассудки в виде ностальгических мифов и политической безысходности.

Выводами из создавшегося положения можно считать, что проект создания Новороссии, к сожалению, имеет препятствия в виде того, что сопротивление Донбасса не воспринимается в других регионах Украины как сила, способная создать государство иного, связанного с традицией федерализма формата. Во-вторых, очевидным становится, что для формирования эффективной идеологической сферы сопротивлению Донбасса еще предстоит доказать жизнеспособность отстаиваемого проекта в том, что может существовать другая, конструктивно настроенная к России Украина. В-третьих, самый деструктивный эффект украинизации состоит в том, что нынешним лидерам Донбасса необходимо бороться за умы и настроения населения региона, которое не преодолело синдром политической пассивности и действует по логике «присоединения к сильному», что ослабляет возможности поддержки идеи создания самостоятельного политически и экономически региона.

1. Черноус В. В. Крах проекта украинской политической нации: уроки для государственной национальной политики и обеспечения безопасности России // Формирование российской идентичности как фактор национальной безопасности. Ч. 1. Москва - Майкоп - Ростов-на-Дону. 2014. С. 280-285.

2. Дегтярев А. К. Русский национализм как социально-аналитический конструкт американской исследовательской мысли // Гуманитарий Юга России. 2015. №1. С. 75-86.