Финляндия - это этно-культурная и цивилизационная зона, которая относится одновременно к Скандинавии и к Балтийскому региону. Отсюда геополитическая двойственность этого региона. Финляндия - это фронтир на границе двух геополитических пространств: норманнской Скандинавии и особого культурного пространства Балтии, которое на разных исторических периодах структурировалось балтийскими этносами, немцами, позже евразийской Россией. С этнической точки зрения, Финляндия - часть огромного финно-угорского мира, простирающегося от Эстонии и Венгрии вглубь евразийского континента: большинство финно-угров проживает на территории России и много веков назад интегрировалось именно в русский культурный круг, став важнейшим компонентом этногенеза великороссов.

Финны, как и близкие им эсты и карелы на Востоке, относительно мирно уживались и с германцами и с русскими, прочно сохраняя свою особую идентичность, тесно сопряженную с уникальностью духовной традиции, особенностями культурного ландшафта и хозяйственной практики. Финны относятся к особому поясу Европы, где пролегает граница между Европой и Евразией.

Но границы культур качественно отличаются от границ между государствами: это не линии, а пояса, где смена идентичности происходит не резко, а постепенно, размыто, даже незаметно. Это и есть фронтир: граница не как линия, а как пояс. Если болгары и румыны суть такой фронтир на Юге, венгры, поляки и балты - в центре, то финны - на севере. Это совсем разные народы и культуры, но все они пограничны. В них есть что-то от Евразии (у болгар и поляков - славянство, у румын - Православие, у венгров и финнов - евразийские корни и родство с угро-финскими этносами России). Но что-то и от Европы - интенсивные контакты с западно-европейскими народами, долгие периоды вхождения в состав западно-европейских государств, католицизм у чехов, венгров, словаков и поляков, протестантизм - у финнов. Этим определяется вся история народов европейско-евразийского фронтира, и соответственно, история финнов.

Финны - народ с древней и чрезвычайно укорененной духовной традицией, уходящей корнями в древнейшие эпохи Евразии. Финский фольклор содержит в себе архаические мотивы, общие не только с древними славянами, но и с еще более древними этносами Евразии: тюрками, монголами и кочевыми иранскими племенами (скифов, сарматов и т. д.). Финская, тюркская, иранская, монгольская и славянская культуры составляют общую парадигму евразийско-туранской духовной ойкумены, качественно повлиявшей на идентичность всех этих народов, и отчасти сохраняющих свое влияние до настоящего времени.

Все эти культуры - туранского типа, хотя в них различаются не только этнические и лингвистические круги, но и кастовые предилекции: финно-угры - преимущественно охотники и собиратели, славяне - земледельцы, тюрки, монголы и кочевые иранцы - скотоводы и воины. Суперпозиция этих слоев давала многообразие туранских обществ: элита была воинской (тюркско-монгольской и скифо-сарматской к Востоку и германской к Западу), средний пласт - земледельческий, а на периферии в болотах, лесах и тундре обитали охотники-собиратели. Территория современной Финляндии - часть лесного, озерного, охотничьего мира древних финно-угров, охотников, рыболовов, собирателей.

Большинство финно-угорских народов не имели своих собственных государств, так как воинская элита, центральная для создания государства, чаще всего состояла из иных этнических групп. Единственное исключение - это финно-угорские воины Атиллы, потомками которых являются современные венгры: это пример финно-угризации (быть может, только на лингвистическом уровне) воинственных туранских кочевников-скотоводов. Финны же, напротив, типичные представители финно-угорской группы - мирный народ, занятый охотой и собирательством.

Финны с XII века оказались под влиянием германской Швеции, но имели большую степень автономии. Шведы в ходе Реформации приняли протестантизм и распространили его на финнов. Это обусловило процесс интеграции финнов в западно-европейский культурный круг, а также сказалось на определенной скандинавизации и германизации финнов. В конце XVI века они стали герцогством в составе Швеции и оставались в этом качестве вплоть до начала XIX века.

Здесь важно провести различие между Венгрией и Финляндией: эти два этнически близких народа финно-угорской группы имели принципиально разный этносоциологический статус: венгры были изначально военным сообществом, склонным к созданию политических форм (государств), финны - охотники и собиратели, тяготеющие к мирному труду и адаптации к тем политическим формам, которые им навязывали более активные и воинственные соседи, в частности, шведы. При этом финны упорно сохраняли свое своеобразие - язык, культуру, хозяйство, мифы, - и отстояли на всех этапах свою идентичность.

В XIX веке в ходе русско-шведской войн территории Финляндии перешли к Российской Империи. Здесь финны оказались в другом культурном круге - православном, евразийском, туранском. Российская Империя вплоть до конца XIX века, однако, не стремилась к русификации финнов, предоставляя им возможность жить в согласии со своими традициями, а финская интеллигенция имела возможность знакомиться с современными тенденциями в открытом и территориально близком финнам Санкт-Петербурге. В XX веке при поддержке России развивался финский язык, начались систематизированные усилия по собиранию мифологии и фольклора. Россия подготовила финнов к созданию собственной государственности, что и произошло в 1917 году при большевиках, когда Российская Империя распалась.

После обретения независимости в Финляндии возобладала прогерманская ориентация, берущая начало от бело-финнов. Германия видела в Финляндии антироссийский плацдарм. Но значительная часть финнов поддерживала и красно-финнов, которые выступали за союз с большевистской Россией. Это интересная деталь: бело-финны осмысляли финскую идентичность в западно-европейских терминах, ориентируясь на Скандинавию и Германию, красно-финны были ближе к евразийской ориентации, хотя и в особом идеологическом выражении. Граница проходила не только в умах и в идеологических предпочтениях, но и в географии: территория нынешней Финляндии - зона преобладания европейского вектора, Карелия, населенная практически тем же в этносом, - евразийского вектора.

В Великой Отечественной войне Финляндия выступила на стороне Гитлера, однако после ее завершения выбрала очень интересную позицию: она не сделала решающего шага в сторону СССР, но отказалась и от ускоренной интеграции в евро-атлантический блок. Это даже стало основой для особого политологического термина: «финляндизация». С геополитической точки зрения это значит: ни капиталистический атлантистский Запад, ни большевистский евразийский Восток. Баланс, равновесие, спокойствие и мягкий отказ от больших политический амбиций: разумный выбор древнего народа охотников и собирателей, тонко и глубинно вписывающихся в холодный и очаровательный северный ландшафт.

Финский опыт европейско-евразийского баланса представлял собой не только пример гармоничной и взвешенной организации фронтира, но и возможный образец для всей континентальной Европы, распятой между двумя сверхдержавами - США и СССР. Сама Европа подумывала в 60-е годы о «финляндизации», то есть от распространении финского опыта - «ни Восток, ни Запад» - на весь Старый Свет. Многие европейцы считали, что ядерная дуэль между англо-саксонским американоцентричным ультракапитализмом и советским коммунизмом - не их игра. Успехи же мирной и гармонично развивающейся северной Республики Урхо Кекконена давали пример того, что можно приобрести благодаря мудрой и мирной взвешенной политики «финляндизации». Сама Европа могла стать широким фронтиром. Но… этого не произошло. В конце 80-х годов СССР стал стремительно распадаться и в 1991 году рухнул.

Финляндия, утратив восточный противовес, вынужденно качнулась к Западу, то есть к бело-финнской идентичности. С этого начинается новая волна европеизации и атлантизации Финляндии: в 1995 Финляндия вступив Евросоюз, хотя в отношении НАТО страна по-прежнему сохраняла нейтралитет, продолжая быть все той же прежней мирной Финляндией, «финской Финляндией».

Что мы видим в современной Финляндии? Эта страна существенно сместилась к Западу. Отсюда следует, что политическая элита Хельсинки мыслит страну как северо-восточное продолжение евро-атлантического пространства, а следовательно, евразийская Россия мыслится «противником» и даже «врагом». Так, антироссийские мифы, искусственно воссозданная мстительность за период «имперского господства русских», вопросы о этническом воссоединении с Карелией и активная деятельность в направлении раздувания финно-угорского национализма внутри самой России становятся привычными для проамериканских стран фронтира расхожими клише. Таким методом фронтир превращается в санитарный кордон, призванный не плавно соединять Россию-Евразию с континентальной Европой, но быть камнем преткновения для своих западных и восточных соседей. Именно такую политику проводят и другие страны фронтира, чьи элиты ориентированы на Вашингтон: Польша, нынешняя Румыния, Украина после свержения Януковича. Перед мнимой российской угрозой раздаются все чаще призывы Финляндии вступить в НАТО. В целом западная составляющая финской идентичности претендует на эксклюзивность.

Но Финляндия - страна намного более сложная. И народ ее не может быть отнесен однозначно ни к европейскому Западу (скандинавскому или германскому), ни к русскому Востоку. Мудрость финнов состоит в балансе. Это ключ к финской идентичности, воспеваемой на разные лады в «Калевале»: если нечто подталкивает тебя вправо, сделай шаг влево. Это экологическая мудрость народа, который живет на земле очень долго и хочет жить еще как минимум столько же. Тот, кто жарко горит, быстро сгорает. Тот, кто увлекается одним, подвергается риску быть сломанным со стороны другого. Идея только одной половины финской идентичности - будь то западная (бело-финская) или восточная (евразийская, красно-финская) - противоречит сущности Финляндии как особого этно-культурного социально-политического образования. Истинная Финляндия обладает гипнотическим искусством превращать тину в оружие, а оружие - в тину (как Вейнемяйнен). В ее чародейной природе горячее остывает, а холодное, напротив, вскипает. Восток здесь превращается в Запад, а Запад в Восток. Это тайна финского фронтира, самого волшебного из всех возможных.

В этой парадигме стоит вопрос об идентичности финнов сегодня: слишком много Запада исказит филигранность финского баланса. Равно как и слишком много Востока. Но поскольку Востока как раз сегодня в Финляндии не достает, то русофильских тенденций, вполне родных и органичных для финского целого, в ней найти не так уж и просто.

Самое время сказать, что русские думают о Финляндии. Атлантистский мир и следующие за ним европейские проамериканские элиты традиционно изображают русских и особенно русских патриотов, и еще более резко - русских евразийцев, таких как я, империалистами, шовинистами, противниками малых культур, проводниками жесткой русификации. Даже если я не сказал ни единого слова о финнах или литовцах, вообще никакого - ни хорошего, ни плохого - меня политические элиты стран фронтира, следующие в фарватере глобализации, либерализма и США, обязательно представят как «злейшего врага финнов, литовцев, румын и т. д.»

Более того, этот ярлык будет приклеен даже в отношении тех народов, культурой которых я искренне и открыто восхищаюсь (например, я испытываю настоящий восторг в отношении румынской духовной, философской и эстетической традиции). Но все-таки, прекрасно понимания, что шансов быть услышанным по-настоящему у меня нет, я все же скажу: Россия относится к финнам очень спокойно, даже немного по-фински. Мы ничего не хотим от Финляндии, напротив, нам очень нравится эта страна. И она отлично существует вне России, поэтому совершенно не нуждается в том, чтобы ее «покорять», «оккупировать» или «подавлять».

При этом она может в принципе относиться к России, как хочет - по бело-фински, так по бело-фински, мы сами больше не коммунисты и вопрос с собственной историей у нас пока не решен. Но если финны решат вернуться к гармоничному нейтралитету, займут критическую дистанцию в отношении ультра-атлантистских русофобских западных сил и будут заботиться только о своем собственном благе, о своем народе, о своей культуре, о своей экологии и своей экономике, то Россия может стать твердым и надежным искренним другом Финляндии.

Россия сейчас возвращается в истории. Нам очень трудно. И тем ценнее всякий дружественный жест в нашу сторону. Трудно себе представить, как изменилось в России отношение к венграм после прихода к власти Орбана и партии Йоббик. Поняв, что Будапешт настроен дружественно, сердца русских политиков оттаяли. И это дорогого стоит. Но если Финляндия по-настоящему вспомнит о тех эпохах, когда мы жили вместе в одном обществе и в целом прекрасно друг друга понимали, а также если финны всерьез зададутся вопросом о своих евразийских корнях, о своих связях с финно-угорскими народами России - от Карелии до Мордовии и Удмуртии, то мы обнаружим столько общего - и духовно, и социально, и исторически, что наша дружба принесет колоссальные плоды и вам, и нам.

Москву не особенно пугает даже прозападная атлантистская Финляндия - неприятно, конечно, но пережить можно. Нейтральная Финляндия вообще была бы успехом и отличным партнером. Но евразийская, глубинная, дружественная Финляндия - это обещание новой, крепкой, настоящей дружбы, которая может все изменить к лучшему. Это важно для Москвы именно сейчас.

Нам очень трудно выдерживать яростные атаки США, которые не хотят прощаться со своей гибнущей гегемонией. Они в агонии, и пытаются свалить все это на нас. Сейчас самый лучший момент, чтобы Хельсинки сделал евразийский жест. Но нас устроит и нейтралитет. А так как между нашими странами и в XIX веке и во второй половине ХХ, и сейчас отношения все же были очень близкими и в целом хорошими, то не сильно мы обидимся и на холод и отчуждение. Вы - полностью суверенное состоявшееся государство, и внешняя политика есть ваше полное и законное право, на которое мы ни в коей степени не посягаем.