Итальянский и американский философ и социолог Джованни Сартори не впал в соблазн типологизации партийных систем только по количественному критерию. Он справедливо считает, что необходимо учитывать идеологическую дистанцию («полярность») между партиями, а также их центробежную или центростремительную направленность. В партийную систему не включаются партии «бесполезные» для правящего большинства и те оппозиционные партии, которые не вынуждают правящие партии совершенствовать механизмы конкуренции. Такой субъективизм маститого партолога заслуживает критики, особенно первое утверждение: даже в правящей партийной коалиции (правящем большинстве) находится в силу неодинаковости статусов ее членов место для «бесполезности».

Но типология Сартори, на наш взгляд, эффективна в оценочном качестве: семь типов партийных систем размещаются между двумя полюсами: «однопартийной» (моноидеологической) системой и «атомизированной» (идейно разнородной). Промежуточные типы-системы с «партией-гегемоном», «доминирующей партией», «двухпартийные», «ограниченного плюрализма» и «радикального плюрализма» выражают степень развития и дифференциацию вариантов идеологического плюрализма в функционировании одной или нескольких партий.

Автор далек от наклеивания только «черных» ярлыков на все организации, именующие себя партиями, но склоняется к такой нелицеприятной характеристике карликовых партий: «партийная карликовость» есть раздутая до размеров Голиафа партийная «идея» и съежившаяся до минимальнейших размеров социальная «сцепленность» даннной партии, ее генетическая либо самодельная изоляция от масс и непреходящий статус «вечного мальчика».

(«Вечный мальчик» (лат. Puer aeternus) - алхимический термин, обозначающий божественную вневременность «младенчества» и «дитяти». Это - общая всем мифологиям черта: их герои, хотя бы в каком-то определенном аспекте, неизменно удерживают на вечные времена свой возраст. В интерпретации Карла Густава Юнга, архетип «вечного» мифологического дитяти имеет психологический смысл констатации неразрушимости некоторых инфантильных черт в психике взрослого мужчины. У нас это - политический инфантилизм карликовых партий.)

Обозначенные черты в той или иной степени присущи и партиям, претендующим на массовость, продолжение политической традиции и весомость в стране с явным дефицитом зрелого и преуспевающего гражданского общества.

Суммарно-политически все сущностные черты, признаки и свойства «карликов» аккумулируют параполитические негативы в их явном и латентном виде. «Карлики» игнорируют основной принцип социальной целесообразности и политической жизнеспособности партий - принцип завоевания определенной части электората на свою сторону («часть завоевывает часть») агрегированием мотивационного как социально-значимого для этой части, превращения потребностей в рельефно очерченные интересы и превращение интересов в цели.

Рационализация функций - неотъемлемый атрибут любой партии, претендующей на комплексное руководство «своей» социальной группой, слоем или классом. Например, в России и на Украине весьма заметна тенденция внутриорганизационной рационализации в ущерб социально-организационной деятельности партий, которая должна проявиться прежде всего в установлении теснейших контактов с массами и их организациями. Здесь впору вспомнить Ленина, рекомендовавшего держать руку на «пульсе массы» и не отрываться от нее в изолированном «умничании».

В славянских странах весьма слабой выглядит структурно-ценностная сегментация общества в форме неполитических связей, отношений и ассоциаций, создаваемых самими гражданами без чьей-либо подсказки. Граждане самореализуются индивидуально в социально-экономической подсистеме в «скромной» надежде выжить под напором истребительных реформ-новаций. А их со всех сторон атакуют партии, предлагая разношерстное меню, сотканное из импортированных идей, идеек и «панацейных» рекомендаций. Нельзя плестись в хвосте у массы, потакая ее сиюминутной потребностной мотивировке поведения, но одинаково нелепо предлагать ей заимствованные зарубежные идеологические «рецепты», абсолютно не востребованные обществом, чуждые и непонятные ему.

Странным выглядит дробление политических партий на многочисленную «семью» с единой общей составляющей в их титулах - «демократическая». Если «народовластная идея» есть организационно-смысловой стержень этих партий, то их лидеры и теоретические штабы должны четко осознать и оценить особенности национально-культурной среды своей страны. То, что характерно для заморского демократического социума, не отражает структурно-ценностную дифференциацию общества постсоветской страны. Эпигонское заимствование зарубежных «титульных аналогов» попросту приводит в недоумение среднестатистического избирателя (таких подавляющее большинство) - за какую же демократию голосовать? «Социальную», «народную», «национальную», «христианскую», «объединенную» и т. д.? Здесь густо попахивает параполитической демагогией. Карл Ясперс тонко подметил, что демократия и демагогия происходят из одного корня, но демагогия лишь паразитирует на древе демократии и губит ее: без политических партий нет народовластия, но они должны произрастать снизу, а не превращаться в оторванную от масс партийную олигархию.

Raison d'être (смысл существования) реальной партии состоит в соединении своего сегмента гражданского общества с государством. При отсутствии оного в обществе появляется великое множество псевдолидеров-параполитиков, стремящихся реализовать свою амбициозно-властную интерес-претензию на основе своей клиентелы.

Чем можно объяснить неналичие идеологического, а тем более политического «стыка» между этими партиями? Идея демократии как уникальная ценность по логике вещей просто обязана соединить их в единый партийный блок и увенчаться объединительным успехом во всех офисах - центральной и региональной власти.

Инфантильное качество партий-«карликов» проявляется в их формальной ориентации на активистский тип политической культуры населения. Это результат неизученности реальной ценностной шкалы представляемой ею социальной группы (если таковая вообще имеется) и всего общества. Инфантильность состоит в «эффекте опережения» - забегании вперед общества: оно еще не созрело для создания «самообъединительных» неполитических структур, а ему навязываются политические «педагоги» в лице самотканных «партий».

Нередко мы видим, как во внешне едином партийном «хозяйстве» причудливо сочетаются две разнородные партийные системы - атомизированная и поляризованная. Первая включает в себя множество партий, между которыми мало разницы в их программном измерении. Вторая - это наличие политического центра, имеющего реальную власть, и двусторонней оппозиции - левой и правой. Впрочем, различие между последними носит условный характер. Представители левых и правых склонны идти на компромисс с Центром. Однако, отметим, что в Западной Европе нет такой страны, в которой парламент потрясали бы стратегические противоречия, касающиеся основных параметров общественного строя.

Поведенческая логика действий партийных фракций в парламенте проста: поскольку ни одна из них не «ведет» за собой минимально-заметную часть нации (опять «часть»!) в лице одной или нескольких общественных групп, то у них в парламентских ристалищах нет весомого аргумента - социальной поддержки. И как результат - взаимные наскоки и перебранки. «Камнем преткновения» между ними выступает госбюджет и социальная политика. В них, как на рентгеновском снимке, виднеются принципиальные разногласия плутократии и «партии бедности». Где же выход? Наверное, в осуществлении блоковой стратегии.

Феномен «карликовости» очевиден, когда сопоставляешь минимально-необходимую атрибутику такой партии в ее качестве результативно функционирующего социально-полезного института с ее реальным ролевым статусом.

Если их «стерильный» социальный статус и бесплодное идеологическое эпигонство более чем наглядны, то оргструктуры, социальная роль, приверженность политической традиции, технология политического действия, социальный возраст и функциональность этих партий заслуживают непредвзятого анализа. Именно в этих компонентах зримее и полновеснее проявляется псевдополитическое, возрастающее в прямой пропорции с численностью партий. Партия-«карлик» в одиночку не в состоянии обусловить даже ситуативную массовую дезориентацию, но множество партий-«карликов» интегрируют усилия политических дилетантов и авантюристов и создают «параполитический эффект», тогда такая дезориентация возможна.

Она объясняется не только специфическими социально-историческими условиями развития определенного общества, но и «эффектом возрастания» дезориентирующего воздействия на массы: количество перерастает в качество, тогда такой вид дезориентации становится устойчивым.

К тому же социальное расслоение в любой постсоветской стране не есть следствие естественного эволюционного развития общества. Разломы в социально-классовой структуре бывших республик СССР носят рукотворный внеэкономический характер. Маргинализованное большинство не в состоянии даже относительно рационально самоопределиться политически под напором домотканных вариаций многочисленных чужеродных идеологий и конъюнктурных посулов «карликов». Если в стране утвердится пропорциональная избирательная система, то ситуативная массовая дезориентация станет нормой и государственная власть станет легкой добычей разномастных политических парвеню, по нехитрой формуле «популистские обещания взамен на государственные должности».

Оргструктуры «карликов» подвержены действию закона, установленного немецким социологом Робертом Михельсом. В них также заметно «самовыделение» инструктивно-руководящего ядра, нацеленного на приобретение мандатов и удостоверений любого достоинства. Такие «профессионалы» - будущие лоббисты - нередко пользуются спонсорской поддержкой влиятельных финансово-экономических групп и располагают достаточной материальной базой для организации «черного пиара» в ниспровержении конкурентов.

«Карлики» самочинно присваивают себе роль авангарда определенной социальной группы, а в отдельных случаях дезинтегрируют ее в угоду амбициозным установкам ее лидеров. Создавшийся калейдоскоп партий может опираться на мозаичную и разветвленную или неполитическую структуру, созданную гражданским обществом по его же собственной инициативе. Но такой структуры попросту нет в таком количестве, которая нуждается в такой многослойной политической «кровле». Псевдополитизация бьет ключом, так как «карлики»-генералы без реальной армии. Впрочем, электоральные услуги взрослое население оказывает им в силу унаследованного от былых времен стереотипа: «надо же за кого-то голосовать».

Проблема политической традиции становится первостепенной даже для партии, плодотворно представляющей «свой» социальный сегмент. У «карликов» она становится весьма уязвимым местом, многократно превосходящим «ахиллесову пяту». При этом традиция в политике становится весомым фактором лишь в ее практическом результативном воплощении. Здесь у «карликов» невспаханная нива. Увы, практических наработок на злобу дня, способных стать опорным ориентиром в реализации их функциональной сути, у них нет. Заимствование чужестранного опыта оборачивается невосполнимыми социальными издержками.

Традиция в деятельности партии есть механизм преемственности поколений политиков. Однако, она амбивалентна: позитивный опыт усиливает эффективность партий-последователей и, наоборот, шлейф последствий негативных достижений партии-предшественников сообщает действующим партиям разрушительное качество.

Общей причиной «стерильности» идеолого-программных основ «карликов» является неадекватность их построений и оценок реальному состоянию общества. В нем диссонируют два взаимоисключающих процесса: маргинализация и люмпенизация общества и «половодье» дублирующих друг друга идей, концепций, рекомендаций. К тому же «карлики», как правило, обнаруживают неумение прагматизировать свои программы хотя бы по минимуму. «Карлики» ориентируются на западные традиции за неимением своих, но это мультиплицированная иллюзия: «пышный» титул умножается на виртуальные идеологии и амбициозные притязания лидеров партий. В результате - политика бесплодия.

В западноевропейской политической традиции социал-демократические партии представляют «средний класс» под разными титулами - партия труда, лейбористская, социалистическая и т. д. Там «по факту» - дифференцированная структура общества, но преобладают «средние слои». У нас «по факту» - чрезвычайно упрощенное строение общества: «бедное большинство», деформированное маргинализацией, и «новое меньшинство», обусловленное необратимыми разломами в экономических структурах страны. Там партии, пребывая у власти, служат «Ее Величеству Конституции» и «Его Величеству Закону», не приклеиваясь к доминантам своих партпрограмм. Здесь гарантией сохранения партии выступает ее служение «своей» социальной группировке через ресурсы государства: они мощнее, чем партийные возможности.

У «карликов» присутствие в органах государства выливается в расшатывание госвласти через межфракционную конфронтацию. Синергический эффект «карликов», например, на Украине ощущается сильнее, чем в России, поэтому «партия власти» в первом случае слабее, к тому же, часть ее энергии уходит на внутриноменклатурную конфронтацию. Оппозиционность антисистемных партий и оппозиционность партий, поддерживающих в основных параметрах существующую систему, разнятся в своем принципиальном качестве. Сегодня стало модным критиковать все и вся, чтобы прослыть радикальным борцом и «снискать» голоса избирателей. Это есть непродуктивная инновация, а не заимствованная традиция. Тотальный критицизм всего и вся - интегральная часть демагогической оснастки любого «карлика»: он привлекает к себе массы.

Карликовые партии в их политико-технологическом измерении мало отличаются от общепринятой классификации. Деление на «левые-правые» является скорее традиционным, чем актуальным. Доминантой для «карликов» обоих флангов есть равная удаленностъ от «центра» - конструктива, присущего для западноевропейского рационального прагматизма.

При ответе на вопрос «Почему возникают "карлики"»? и «Почему малочисленные партии с обязывающими титулами склонны к критиканству в двух его вариантах?» - на наш взгляд, заслуживает внимания синтез «идеи масштаба» и «идеи самопроявления»: «маломасштабность», умноженная на «сверх Я», дает основной эффект параполитики таких партий. Они даже «большим числом» своих членов не в состоянии обуздать индивидуальный эгоизм лидеров, а ситуация «15 лидеров - 15 партамбиций в парламенте» - наихудший вариант наступления на идею и практику центризма. Центризм несовместим с идеологией реванша, противостоит логике «или-или». Это объединение рационального.

Семиотический (знаковый) анализ документов этих партий доказывает, что они особенно не «отягощены» теорией в их весьма ограниченном общении с электоратом. В партпрограммах высок уровень догматизма и с большим трудом просматривается видение перспективы. В них обязана доминировать национально-региональная конкретика без экстремистских завихрений - «правые» / «левые», базирующаяся на методологии социального компромисса и партнерства.

Политический возраст партии ощущается и у истоков ее деятельности, когда она только начинает аккумулировать свои ресурсы, и на ее функциональном «пределе». Любая партия, даже оптимально отвечающая своему предназначению, проходит в своем развитии фазы подъема, акматическую, надлом и две заключительные - инерционную и фазу обскурации подобно этногенезу.

Автор разделяет методологию Льва Гумилева и считает, что «затухание пассионарности» в равной степени присуще и политическим партиям как «живым социальным организмам».

«Карлики» пребывают в вечно «детском» возрасте; в них сочетаются признаки «детской болезни», на которые обратил внимание Владимир Ульянов, и доморощенные признаки, генетически присущие группкам носителей индивидуально-изолированной «пассионарности». Они проявляют себя двуликим Янусом: для внешнего мира они являются цивилизованными и демократическими, для своего общества - группами малопонятных, изолированных от него индивидов.

«Идеальная партия» обеспечивает связь «своего» сегмента гражданского общества с государством и выступает механизмом распределения и перераспределения в обществе властных статусов. Но эта функция предполагает тесную связь с социальной массой. «Карлики» же к массе обращаются только «впритирку» к очередной избирательной кампании, что не является характеристикой политически дееспособной партии.

«Карликовость» не обязательно обусловлена таким параметром, как численность партии. Более того, есть малочисленные партии, которые вполне дееспособны и эффективны в своем социальном представительстве. Так, большевики в 4-й Госдуме (1912-1917) вели себя вполне достойно.

Статус puer aeternus рельефно обозначается в искривленной функциональности «карликов», а точнее - в их дисфункциональности. Рассмотрим одну из важнейших функций партии - формирование общественного мнения. Это классическая электоральная функция: обеспечение избирательного корпуса информацией о реальных программах и реальных возможностях кандидатов во власть, стимулирование свободного волеизъявления и сплочение электората вокруг общезначимой цели. Именно в структурировании общественного мнения и учете его состояния, в его динамическом синтезе с проявлениями деятельностной сущности власти и реализуется функция партии как интеллектуально формирующего посредника между общественной многопроблемностью и политической сферой. Партийность - статус постоянно возрастающей социальной ответственности в прямой пропорции с законом возвышения социальных потребностей. Это аксиоматическое требование к любой партии как социально-уникальному организму, генетически связанному со всем обществом через определенную социальную группу.

«Карликовость» - проявление индивидуального честолюбия, паразитирующего на социальной потребности в политико-идеологическом структурированном представительстве.

Дефицит компетентных кадров - это проявление дисфункции «карликов» по пополнению национальных продуктивных политических элит и формированию обновленных элит, способных возвыситься до приоритета общенациональных ценностей. Любое правление по своей генетической природе является потенциально олигархическим в организационно-правовом аспекте, но разными являются источники олигархии. Режим без партий консервирует правящие элиты, которые пришли к власти посредством любых других, но не демократических технологий. Зарождение массовых партий было связано с реальным участием масс в политической жизни: этот институт позволил им реализовать право на формирование и легитимацию своих собственных элит. Но это право фактически девальвируется «карликами»: они по своей социально-деструктивной сути становятся барьером, а не посредником, продуктивно реагирующим на запросы «своей» социальной среды. Такое продуктивное реагирование обеспечивает жизнеспособность всей социальной системы.

Отсюда вытекает функция агрегирования интересов - согласования и обобщения разнородных интересов; она становится преобладающей у партий, вышедших из реального гражданского общества с его широкой диверсификацией потребностей и интересов.

Агрегированные интересы формулируются в партийных документах и представляются властным структурам. Напомним: демократическое государство есть структурированное во власть зрелое гражданское общество. Интересы этого общества в их агрегированном виде артикулируются (представляются) политическими партиями. Второе невозможно без первого. Как можно представлять интересы без их предварительного агрегирования? Невинный вопрос требует деятельностной аргументации. У «карликов» ее попросту нет.

Это «нет» обусловливает и отсутствие плодотворных текущих коммуникаций партийных структур с неполитическими структурами гражданского общества.

Отсутствие коммуникаций влечет за собой дисфункцию политической социализации. Последняя есть перманентный процесс усвоения гражданами целей и установок политической системы общества, приобщения их к системе социально созидающих ценностей, адаптации к социально значимым нормам, конструктивным стандартам политического поведения.

«Карлики» не способны на кропотливую созидательную работу в электоральной массе по ряду причин: их лидеры в большинстве своем, если судить по их «допартийной» социально-профессиональной деятельности, не обладают достаточно высоким IQ-коэффициентом умственной одаренности. Имеющие место частые смены партийного «подворья» также символ неблагополучия: частая смена «флага» свидетельствует, прежде всего, о дефиците стабильности в идеологических оценках ситуации в стране, а, если проще, то о генетической непредрасположенности лидеров «карликов» к самостоятельному мыслительному «дайджесту». Стоит взглянуть на теоретические «мудрствования» избирательных блоков партий (в их числе и партии, претендующие на массовое представительство) и сразу же напрашивается вопрос: «Произошли ли за годы суверенного развития подвижки в теоретико-идеологическом развитии самих партий?» Ответ однозначно отрицательный: в программах блоков преобладает пресный перечень витиевато-популистских посулов, при явном минимуме требований радикально-политического характера.

На закономерно возникающий вопрос: «Что делать?» (не путать с ленинской постановкой этого вопроса) - возможен такой ответ: не следует призывать граждан к революционным потрясениям, что заложено в «левом» варианте параполитики, не следует «проговаривать» многократно тиражируемые западные версии реформ (это правый вариант), а целесообразно обратить взор на реально существующее общество, выявить посредством референдумов его смысложизненный интерес, учесть архетипы национальной политической традиции и отдать политический приоритет экономически продуктивной части нации.

Данный процесс обусловит постепенное «вымывание» множащегося шлака в лице «карликов» и вызовет к жизни иные формы объединения граждан - альтернативные по их политико-экономической сути. Отсюда вытекает непреложная практическая задача - «изгнание» стереотипов любого вида, связанных с чисто технологическим осмыслением преимуществ «демократии» - обязательной многопартийности, соревнования чужеродных идеологий, формально-выборного лидерства и пр.