В отличие от цивилизационного аспекта, где важно самопричисление России к евразийской и православной культурно-цивилизационным общностям на основе традиции и ментальности, геополитический дискурс российского государства выявляется в интерпретации через географическое строительство, при этом не принципиально, простирается ли Европа до Урала или ее границы проходят по фронтиру Восточной Европы.

Россия является самым большим по территории государством и, что бы ни говорили, приоритетным можно назвать территориальный императив, охрану и сбережение ее пространства, предупреждение сценариев «добровольного распада» или насильственного расчленения. И поэтому оправданными кажутся тревоги российской общественности по территориальным притязаниям соседей (Эстония, Япония), потому что речь идет не об уместном торге по принципу «малое - большое», а о более важном - испытывая шок «разъединения», потери исконно русских земель, российское население негативно воспринимает любые попытки поживиться за счет российской территории, какими бы безупречными с позиции аргументации экономической выгоды или перспектив двусторонних отношений не пользовались оппоненты.

Геополитическое состояние современного российского государства представляется крайне уязвимым, так как страна «в роковое одночасье» фактически лишилась выхода в Европу, развитой инфраструктуры на Черном и Балтийском морях, настойчиво реализуются планы создания «санитарного кордона» из вновь возникших вокруг России государств, цель которого - сдерживать складывающиеся геополитические устремления российского государства, а если быть более точным - нейтрализовать Россию как региональную державу, вывести на периферию мировой политики, вынудить к самоизоляции.

Геополитическая ситуация во многом определяется связкой «Россия - Украина», и тому есть свои весомые основания. С включением левобережной Украины в состав России стал формироваться образ «единой и неделимой», т. е. в условиях, когда не существовало «Украины» как политико-географического топонима, когда население освобожденных от польского гнета земель рассматривало себя великороссами, эти земли были призваны «завершить» великое дело объединения русского народа, явить Европе облик «европейской державы». Если же отвлечься от исторической ретроспективы, в российской геополитике Украина является «проблемным узлом», что в первую очередь определяется коридором рисков, возникших с независимым украинским государством.

Во-первых, очевиден курс руководства современной Украины на вхождение в Европу - если при Ющенко он был выставлен напоказ, то при Януковиче он несколько («для приличия») завуалирован. Однако, если бывшие советские союзники могут обосновать свои исторические ориентиры принадлежностью к европейской культуре, истории, традициями независимости, то в проекте «европеизации» Украины явно просматривается «натяжка». За исключением Восточной Галиции, входившей в XVII-XIX веках в состав Австро-Венгерской империи, украинские земли являлись объектом территориальной экспансии Польши, Германии, но не ассоциировались с Европой.

Но даже если этот исторический аргумент не заслуживает внимания со стороны поборников «европеизации» Украины, и в самом вхождении в объединенную Европу нет ничего зазорного (претендующая на то, чтобы стать частью Европы, Грузия географически и культурно еще более отдалена от Европы), то аргументы современности заставляют задуматься о последствиях, которые носят геополитический сдвиг вызовами в российско-украинских отношениях.

Во-вторых, уже ясно, что Украину хотели бы видеть членом НАТО (опять же - даже при якобы «пророссийском» Януковиче), который замкнет кольцо вокруг России, станет «зоной отчуждения» геополитических пространств. Иными словами, речь идет о «истернизации» российской геополитики, сужая ее возможности каким-то образом влиять на сохранение или изменение современной геополитической картины.

В-третьих, истернизация, континентализация российской геополитики означает переключение ее приоритетов на обороняющиеся, сдерживающие позиции, перевод в состояние «неполной субъектности», потому такие мощные инструменты, как энергоносители, становятся неэффективными при зависимости от часто недружественных территориальных посредников.

В-четвертых, маргинализуются возможности создания альтернативных Северо-Атлантическому альянсу «геополитических центров», потому что в целях отражения потенциальных геополитических угроз Россия вынуждена будет действовать по принципу географического поссибилизма, причисления к «сильному» или лавирования между основными геополитическими строками.

Разумеется, предполагаемые риски нельзя относить к сугубо российским. На долю украинского государства выпадает опасность быть втянутым и в очередные «миротворческие операции», а в геополитическом аспекте - «полупериферизация», связанная с «разворачиванием пространства» на Запад и вполне предсказуемыми потерями для восточных регионов, когда геополитический центр переместится во Львов, т. е. провинциализация левобережной Украины. Такое искривление геополитического пространства встраивается в систему политико-географических образов Европы, но вряд ли способно вдохновить местное население принять статус буферной территории между Россией и объединенной Европой.

Кроме вышеприведенных доводов, необходимо представлять трансформации, которые характеризуют современное геополитическое пространство. Дискурс геополитики предполагает, что происходит постоянная политизация географического пространства, и сами масштабы политики становятся более крупными, «зернистыми». Геополитическое самоопределение России основывается на «разновекторности», принятии разнородности, эквивалентности всех имеющихся геополитических ориентиров. Иными словами, Россия не может иметь «нулевой потенциал» в Европе и приобрести ведущие позиции в Дальневосточном регионе. Геополитическое пространство России основывается на формировании дружественного «приграничья», и забвение того или иного направления неизбежно содержит конфликтность.

Вдоль территории России пролегают «разломы», при определенных усилиях заинтересованных государств превращающиеся в дуги нестабильности. И если Россия и Украина определяют свою судьбу как независимые суверенные государства, то не стоит «самоопределение» строить на основе бинарности «мы - они», «мы - Европа, они - Евразия». Сохранение стабильности на постсоветском пространстве связано с самоопределением в независимых глобальных масштабах, самопричисление к сложившимся геополитическим ценностям. Можно полагать, что Украина и Россия представляют «единый» региональный геополитический образ, который скорее уходит не в историю, а определен гомогенностью политико-географических интерпретаций и диапазоном геополитических перспектив. Вне России у Украины не так много шансов быть «геополитически самостоятельной» и достичь состояния безопасности.

Конечно, в украинском обществе целенаправленно внедряется образ «обреченной российской империи» и выдвигается безальтернативность европейской интеграции, но интегрироваться в Европу можно по-разному - в качестве нового бедного родственника или обладающего культурно-цивилизационными и экономическими ресурсами региона. Также и проблема геополитической безопасности не может сводиться к предупреждению попыток возвращения в имперское прошлое.

В современном мире с принципиально новыми геополитическими конфигурациями основные «перепады» прослеживаются на «Юге» и «Востоке», и Крым из символа российско-украинского недоверия может мгновенно трансформироваться в образ «Боснии» на украинской политической карте. Россия по отношению к Украине не имеет территориальных претензий: в российском обществе отсутствуют те, кто подобно сторонникам «Великой Украины» мечтают о планах воссоединения Кубани и других «украинских» земель. Можно считать, что планы радикальных политиков на Украине расходятся с геополитическими реалиями. А их характер таков, что следует остерегаться не российских угроз по поводу ассимиляции «Востока», а исламизации Крыма, возрождения в новом формате, имеющем болезненные последствия для украинской государственности крымской «проблемы».

Россия, как показывает опыт, в какой-то степени нейтрализовала волну нестабильности, идущую с «Юга», что, конечно, имело, масштабные политические издержки (в обществе не преодолен постконфликтный синдром), очевиден и позитивный эффект территориального самоутверждения, приобретения уверенности в том, что на защиту «своих земель» сил хватит. В Украине эффект самоутверждения виртуален, основывается на политическом воображении, приписываемых соседу (России) аннексионистских устремлений. И это обстоятельство существенно ограничивает горизонты украинской политики, приводит к размену суверенитета на полупериферийный статус и перечеркивает надежды на возвращение в качестве самостоятельного политического субъекта в мировое геополитическое пространство.

В российской геополитике период «одновекторности» является пройденным и, если украинское самоопределение будет состоять в примыкании к антироссийским альянсам, вероятно наступление фазы геополитического обособления, рассогласования геополитических центров. Это означает, что российская геополитика будет «разговаривать» об украинских интересах с сильными государствами - государствами-лидерами Северо-Атлантического блока. Нужно ясно понимать, что ключ к российско-украинским отношениям в такой ситуации будет находиться в какой-нибудь европейской столице (Берлин, Брюссель), но в меньшей степени, в Киеве.

Если геополитически Россия определена вне Украины, в которой большинство политиков избрали «европейский путь», при этом стыдливо умалчивая или ловко обходя и цену предполагаемой интеграции, и то, каким будет геополитический статус украинского государства, Украина станет в европейском союзе образом «фронтирного государства» на пути России, потому что «Украина - не Россия», за ней не числится «репутации империи», которую можно ненавидеть, но и опасаться ее при определенных технологических, экономических, политических преобразованиях. Геополитически Украина может в лучшем случае ассоциироваться с «Восточной Европой», аморфными, двойственного влияния образованиями, которые не «периферийны», но и не являются частью «старой Европы», ее геополитического ядра.

Вероятно, нам не стоит аплодировать «возможным» геополитическим рискам исторически и культурно близкого русским народа. Для российской геополитики востребовано стремление к диалогу с дружественной Украиной, с которой имеются совместные возможности создания стабильного постсоветского пространства. Россияне не заинтересованы в образе «разъединенной», раздираемой региональными конфликтами Украины, но навряд ли большинству россиян понравится воинствующая риторика украинских политических элит, определяющих пределы Украины как «границы с варварством».

Современное российское общество описывает масштабы геополитики в категориях предельности, сохранения территориального пространства. Реальным является формирование сети «геополитических пунктиров», связывающих сильно удаленные территориальные пространства в единую геополитическую систему. Украине в таком проекте «сбережения земель» не отведена позиция стороннего наблюдателя. Совместные усилия по выходу из стагнирующей ситуации, конфликтности на постсоветском пространстве позволяют расширить роль суверенной геополитики. Также исчезает повод для взаимного подозрения в территориальных претензиях. Но это, откровенно скажем, программа-минимум. Оптимальный сценарий геополитического сотрудничества видится в реализации политики, которая бы использовала потенциал географического пространства, связанный с трансформацией геополитических типизаций, выстраивающей для остального мира образ альтернативного геополитическому диктату взаимодействия.