Жизнеспособность любой социальной системы непосредственно зависит от ее ценностного восприятия молодежным сегментом конкретного общества. Поэтому важнейшей функцией любого общества выступает социализация молодого поколения в духе сложившихся культурно-исторических ценностей. Однако, в России, в постепенно начавшийся с развалом Советского Союза и более или менее успешно продолжающийся по сей день период модернизации социальной системы, выявился ценностный разрыв между поколениями. В этом процессе можно выделить две фазы, первая из которых связана с разрушением определяющего влияния семьи на личностное формирование детей, вторая - с утверждением доминанты потребительства.

Естественно, современная Россия - вовсе не первая и не единственная страна, которая прошла по этому тернистому пути. Даже более того, в конце XX века российское государство вовсе не в первый раз начало узнавать все прелести проблемы разрыва поколений. Впрочем, анализировать этот процесс мы хотели бы начать с примера Соединенных Штатов - до сих пор все складывается так, что эта проблема там рассмотрена более детально, нежели у нас.

Первую фазу процесса модернизации подробно описывает американский социолог и футуролог Элвин Тоффлер: «Когда господствовало сельское хозяйство, люди обычно жили в больших семьях, включавших в себя несколько поколений, ...причем все они обитали под одной крышей и работали вместе как производственная ячейка... Когда экономическое производство сместилось с поля на завод, семья утратила возможность работать вместе как производственная ячейка. Чтобы получить рабочих для фабричного производства, ключевые функции семьи были распределены между новыми специализированными учреждениями. Воспитание ребенка было передано школе, забота о пожилых людях перешла в ведение приютов для бедняков, домов для престарелых или частных лечебниц. Помимо всего этого, новому обществу была нужна мобильность. Ему требовались рабочие, которые могли бы в поисках работы переезжать с места на место. Перегруженная престарелыми родственниками, больными и увечными, а также большим количеством детей, традиционная многочисленная семья была чем угодно, но только не мобильной ячейкой. Поэтому постепенно и весьма болезненно структура семьи начала меняться. Разорванные миграцией в большие города, сотрясаемые экономическими бурями, семьи освобождались от нежелательных родственников, становясь меньше, мобильнее и все более приспособленными к потребностям новой техносферы».

Второй, более глубокий этап ценностного разрыва поколений, в западном обществе обнаружился во второй половине ХХ века, особенно ярко он проявился в тех же США. В свое время Патрик Джозеф Бьюкенен, идеолог крайне правой фракции Республиканской партии, трактовал эту новую редакцию старой проблемы следующим образом: с 1945 по 1965 год в Америке (и в странах Запада вообще) длился бэби-бум. «Золотой век семейной жизни» проявлялся в резком снижении брачного возраста у мужчин и женщин, в заключении брака 95% населения страны и, конечно, в высокой рождаемости. Однако, дальше произошел катастрофический спад.

«Бэби-буммеры появились в университетских кампусах осенью 1964 года. Это было первое поколение американцев, обладавшее полной свободой в выборе жизненного пути. В 1930-е годы колледжи считались привилегией элиты... Сыновья и дочери безработных не могли даже мечтать о получении образования - им приходилось бросать школу и устраиваться хоть на какую-то работу, чтобы прокормить остальных членов семьи. Десятки миллионов молодых людей по-прежнему жили на фермах, где первые признаки Депрессии стали ощущаться задолго до того, как случился крах на Уолл-стрит в 1929 году. После Перл-Харбора молодежи стало не до колледжей: война и военная экономика требовали вступления в армию. "Молчаливое поколение" пятидесятых еще уважало родителей, учителей и священников. Лишь в 1957 году профессор Гэлбрэйт обнаружил, что мы живем в обществе изобилия», - писал Бьюкенен.

Почему «молчаливое поколение» Америки не смогло воспроизвести свои базовые ценности в поколении своих детей? Как указывает политик, «родители, пережившие Депрессию и войну, продолжали считать, что "их дети не должны испытать ничего подобного". Поэтому детей поколения бэби-буммеров воспитывали иначе: они проводили перед телевизором почти столько же времени, сколько и в школе. К середине 1950-х годов телевидение успешно боролось с родителями за детское внимание, выступало как остроумный и отнюдь не занудный союзник подростков в вековом конфликте отцов и детей - и как убежище, в котором можно было укрыться от родительских претензий. Ребята живо впитывали информацию с телевизионных экранов, в особенности рекламу».

Результатом вхождения этого поколения во взрослую жизнь стали небывалые по масштабу молодежные волнения как в странах Запада, так и в Восточной Европе. Рок-культура, тесно связанная с ней пропаганда свободного секса и употребления наркотиков, отказ американской молодежи идти воевать во Вьетнам, подобно тому, как их отцы уходили на войну с Японией, и, прежде всего, установка на Великий Отказ от оков индустриальной цивилизации - все эти изменения говорили о том, что молодежь не воспроизводит ценности своих родителей, «когда те были молодыми», а вырабатывает свою программу «раскованного участия» в социальной жизни.

«Общим у бэби-буммеров на разных континентах был не Вьетнам, а воспитание, взращенное изобилием свободомыслия - и пример телевидения: в детстве у них у всех была телевизионная нянька, с которой было куда веселее, нежели с родителями. А у этой няньки, спрятавшейся под личиной телеприемника, всегда был один ответ на любые просьбы: "Хочешь - бери!"» - сетовал Бьюкенен.

Иными словами, по свидетельству американского политика, разрыв поколений произошел по линии доминантных ценностей: для старшего поколения в этом качестве выступали трудовые и достигательные ценности, для молодежи - ценности развлечения и неучастия. Таким образом, социокультурная динамика современного общества демонстрирует два пункта возможного разрыва поколений: переход от традиционного общества к современному (индустриальному), и формирование в рамках современного общества ценностей потребительского общества.

Переход России к модернизации в начале ХХ века, сопряженный с революционной ломкой социально-экономической системы и разломом социетальной сферы общества, которые в совокупности вызвали гражданскую войну, также привел к разрыву поколений. Однако этот разрыв имел космический характер и стабилизировался на новом основании социального функционирования. На всем протяжении советского периода развития российского общества единство ценностей всех социально-экономических и социально-демографических групп строго контролировалось.

Значительно более глубокий разрыв по отношению к опыту предшествующих поколений был осуществлен в России на рубеже 80-90-х годов ХХ века, когда в условиях нового системного кризиса, благодаря информационной открытости российского общества, до него докатилась гедонистическая революция постмодерна. Наиболее важное противоречие данного социокультурного сдвига заключалось в том, что ориентация на ценности развлечения и рекреации утверждалась в обществе с минимальным объемом прибавочного продукта, воспроизводящегося в традиционно суровых климатических и опасных геополитических условиях. Объективация «принципа удовольствия» выражается в росте потребительских индивидуалистических настроений, которые, как нам представляется, находятся в конфликте с функционированием в этом обществе государственных институтов.

В индустриально развитой части России молодежь на протяжении ХХ века последовательно прошла оба этапа ценностного разрыва поколений. Несколько иной социальный опыт можно наблюдать во взаимодействии поколений в аграрных регионах России, в особенности, в этнонациональных.

В частности, на Северном Кавказе межпоколенное взаимодействие имеет свою специфику. Она обусловлена тем, что население этого региона в целом не прошло периода индустриализации, который задает изменения на уровне социальной организации жизни, типа семьи, смыслов социального взаимодействия. Информационный поток, направленный СМИ, и особенно телевидением, на пропаганду принципов общества потребления, ценностей рекреации, а не труда, обрушился на общество, не утратившее полностью традиционные способы организации социума.

Вместе с тем, ситуация глубокого экономического кризиса, со всеми присущими ему характеристиками (безработицей, низким уровнем заработной платы, бедностью, низким уровнем здравоохранения и пр.), а также политической нестабильностью и близостью военных действий, требует высокой консолидированности всего общества и доверия со стороны молодежи к управленческим органам.

Здесь следует отметить, что восстановление экономического потенциала Северного Кавказа напрямую связано с усилением интеграции региона в общероссийское пространство. Между тем, достаточно очевидно, что в северокавказских республиках существует влиятельная прослойка элиты, заинтересованная в сохранении как можно большей свободы действий по отношению к федеральной власти.

Стремление элиты к «свободе» от «диктата» Федерального центра, коррелирующее со стремлением молодежи к «свободе» от потребностей общества, в комплексе дают рост прослойки молодых людей, испытывающих трудности с нахождением своего жизненного пути, что опять-таки коррелирует с наличием у республик Северного Кавказа сложных перспектив нахождения в общероссийском экономическом пространстве.

Неясность перспектив развития региона, расплывчатость видения будущего, - все эти недостатки политической сферы проецируются и на самосознание молодежи. Она слабо ориентирована на интересы как региона, так и страны в целом, в значительной степени и потому, что эти интересы до сих пор четко не сформулированы социально-политической элитой.

Между тем, требуется не просто публично заявлять цели государственного строительства, но и внедрять в общественное сознание населения, особенно его молодежного сегмента, правовые ценности и правовые модели поведения, т. к. именно право выступает механизмом государственного контроля, который должен быть интериоризирован на индивидуальном уровне и стать привычным (повседневным) механизмом мотивации.

Иными словами, государственное строительство - это не только учреждение определенного набора организационных структур (правительство, парламент, правоохранительные органы и пр.), но создание и воспроизводство определенных схем (установлений) поведения повседневной жизни людей. Наиболее эффективно функционируют институты при их соединении с организациями, которые юридически закрепляют сложившиеся неформально правила социального взаимодействия.

Период социализации сегодняшней молодежи характеризовался крайним ослаблением законопорядка в стране. Закономерно, что в этом процессе молодежь, благодаря своей маргинальной позиции между настоящим и будущим, четко уловила как негативную, так и «позитивную» стороны социальных перемен. «Позитив» заключался в создании этой ситуацией целого ряда шансов, позволяющих подрастающему поколению всячески ослаблять бремя социализации. «Обряд инициации», проходивший ранее под жестким контролем целого ряда государственных институтов (школа с ее полномочиями на вмешательство в семейную жизнь и даже производственную деятельность родителей; политические организации детей и молодежи; милиция и т. д.), на целом ряде этапов был отдан на откуп самой молодежи, а, точнее, социальным силам, заинтересованным в появлении в России поколения, неспособного к подчинению дисциплине модернового общества.

Вбрасывание в общественное сознание молодежи «принципа удовольствия» натолкнулось как в российском социуме в целом, так и в отдельных его сегментах на наличие целого комплекса проблем, нерешенность которых блокирует возможность его реализации в повседневной практике. Речь идет, как минимум, о преодолении проблемы бедности, безработицы и обеспечении безопасности жизни населению, что требует сильной государственной власти.

Кроме того, кризис институтов социализации, который может восприниматься ребенком как «свобода» от социальных обязанностей (прежде всего от обязанности хорошо учиться и трудиться), для молодых людей, вступающих во взрослую жизнь, оборачивается своей второй стороной - «необходимостью» самостоятельно, без всякой надежды на помощь общества, наращивать свой социальный капитал, чтобы в этом обществе выжить.

Говоря в общем, следует заметить, что молодежь все же готова подчиняться, но только той власти, которая гарантирует ей защиту; готова интериоризировать национальные интересы - но только те, которые позволяют ей реализовать свой потенциал.