ЕВРАЗИЯ :: Казаки: нелегкий путь из старообрядцев

Сознание и культурные традиции российского казачества идециональны. Христианской ордой назвал казачество Владимир Даль. А митрополит Евлоний в 1920 году писал, что «душа казачья всегда была, есть и остается русскою и православною, это ее основная стихия, которую никогда и ничем нельзя испортить». Современные лидеры и активисты казачьего движения часто ставят знак равенства между понятиями «казак», «православие» и «православная церковь». Так, в резолюции и постановлении Общероссийского V Круга Союза казаков записано: «Общероссийское казачье объединение - Союз казаков должно также всемерно способствовать распространению православной морали, поддерживать Русскую Православную Церковь в ее борьбе за чистоту веры против экуменической ереси и засилья тоталитарных культов, привнесенных к нам с безбожного Запада».

Старообрядчество на юге страны явилось не результатом раскола, а результатом сохранения верований раннего христианства, и ему долго удавалось удерживать религиозную автономию.

Таким образом, в сознании казачества поддерживается миф о собственной мессианской роли - хранителей истинного православия и его защитника. Сергей Римский справедливо считает, что легенда о казачестве как защитнике православной веры и церкви сложилась в XVII веке, когда, например, Войско Донское оказалось под патронажем Москвы. Известно, что власть Москвы традиционно отождествляла себя с оплотом православия, вот почему с того времени преобладание православия в казачьих землях стало предопределенным.

Исследователи истории казачества выделяют христианство как один из основных структурообразующих элементов самосознания казачества, а в традиционной иерархии казачьих ценностей его ставят на первое место. Православие выступало в качестве ключевого фактора, делившего календарное время на профанное и сакральное (трудовое и празднично ритуальное), и тем самым определяло ритм жизнедеятельности общества. Весь жизненный уклад казаков был пронизан христианством. Казачья община существовала в литургическом ритме, с чередованием будней - праздников, постов - мясоедов. Христианство освещало все важнейшие вехи на жизненном пути казака.

Вера - это один из основных типообразующих признаков в формировании казачества как системы. Однако, однородного «православного пространства» в казачьих регионах Юга России не существовало. Среди казаков были «исторические» старообрядцы и старообрядцы-раскольники, исповедующие официальное православие, сектанты. Приписными казаками становились представители и других конфессий.

Исследователями давно доказано, что в «вольный период» большинство южно-российского казачества составляли старообрядцы. Казачество формировалось задолго до церковной реформы патриарха Никона, и старообрядчество на юге страны явилось не результатом раскола, а результатом сохранения верований раннего христианства, и ему долго удавалось удерживать религиозную автономию. После церковного раскола много старообрядцев-раскольников хлынуло на Дон.

Вначале донцы отнеслись к ним достаточно осторожно, так как сами исповедовали, по определению Сергея Шептуна, православие в широком значении этого слова. Но довольно быстро к расколу примкнуло основное население, главной причиной были политические мотивы (в отличие от гребенских казаков), а не религиозные. Донские казаки усматривали в этом старообрядческом движении возможность освобождения от Московского влияния. Открытое сочувствие и помощь старообрядцам, в конечном итоге, привели к доминированию его приверженцев среди казаков Дона. Донские старообрядцы-раскольники стали основным центром, откуда шли потоки переселенцев-беглецов на Терек и Кубань. Переселенческая политика государства и деятельность официальной церкви постепенно утверждали в Предкавказье позиции истинного православия, таким образом, религиозная ситуация в казачьих регионах была неоднозначной и нестабильной.

Гребенские казаки, составлявшие самый ранний старожильческий слой казачества, осознавали себя истинными христианами. Василий Потто отмечает, что, являясь последователями старой веры, держась старых обрядов, они никогда не были раскольниками, т. е. врагами православной церкви и государства. Не желая конфликтовать ни с церковью, ни с властями, они готовы были идти на ряд уступок, кроме одной - двоеперстие, которое для них имело принципиальное значение. Наталья Великая объясняет это тем, что в условиях специфического образа жизни казаков, когда в течение многих десятилетий (если не столетий) каноническая обрядовая служба была невозможна, для них главным христианским таинством являлось крещение. Его совершение было равносильно причислению к казачеству. Попытки доказать, что все действия с крестом (его изображение, двоеперстие) у казаков были неверными, ставило под сомнение «крещенность», принадлежность к христианской вере всех членов казачьих социоров.

Петр I, хорошо различавший два дела «одинаковых по внешнему виду, но столь различные по своему существу - раскол и старообрядчество», приказал не тревожить старых верований гребенцов, так как они служат государству верно и «без измены», не идут против государства, не нарушают государева порядка. Но что особо удивило Петра так это то, «как это молодое войско сумело удержать у себя православие среди сильнейших его магометанских народов».

В конце XVIII века правительство переселяет на Терек донцов, в основном старообрядцев. Сравнивая эти группы казачества, Евгений Максимов обратил внимание на то, что на Тереке раскола в смысле отступления от религиозной догмы и неподчинения к православной иерархии никогда не было. Казачество в религиозном отношении добровольно подчинялось Астраханским епископам, к которым посылало для посвящения своих же казаков и проявляло самостоятельный взгляд, только отстаивая совершение двуперстного крестного знамения и хождения «посолонь» при совершении таинств крещения, бракосочетания и т. д. Эти отступления были столь незначительны, что истинные раскольники, с берегов Дона, бежавшие в шамхальские владения, чуждались терских и гребенских казаков, как людей, не подходивших к их религиозной вере.

В пореформенный период в гребенских станицах активизирует свою деятельность православное духовенство, однако, и в конце XIX - начале XX века гребенские казаки в большинстве оставались старообрядцами. Даже та часть гребенских казаков, которая перешла на позиции единоверия, как отмечали современники, считала себя старообрядцами, но только «с настоящим попом, а не с самоставленным».

Неоднозначно складывалась религиозная ситуация и в среде Кубанского казачьего войска: черноморское казачество являлось приверженцем позиций официального православия, среди казаков - линейцев наблюдалась своего рода раздвоенность: многие казаки-великороссы оказались последователями староверия, между тем как другая часть придерживалась традиций официального православия.

В 1688 году атаману войска Донского Денисову было приказано ловить и изгонять раскольников, в связи с этим старообрядцы-раскольники, как партиями, так и в одиночку стали уходить на Куму и Кубань. Первая большая группа (по разным источникам от трех до восьми тысяч человек) казаков-раскольников попала на Кубань после разгрома восстания Кондратия Булавина вместе с Игнатием Некрасовым и встала на сторону Крымского хана и Турции. По мере продвижения границ Российской империи на юг, некрасовцы отходили и переселялись вглубь турецких владений. К концу XVIII века их осталось на Северо-Западном Кавказе 200-300 семей. «Некрасовцы» со стойкими мятежно-царистскими убеждениями и драматической судьбой, не пожелавшие подчиниться власти самодержавно-церковного диктата, стали своеобразным мифом, легендой некоего свободолюбия и непреклонности среди казаков Юга России.

В конце XVIII века граница России выходит на реку Кубань, обустраивая которую, правительство переселяет сюда запорожцев и донских казаков. В 1794 году началось массовое перемещение донцов на Кубань. Федор Щербина отмечает, что это были донцы-староверы, отправленные на Кубань как бунтовщики за энергичное отстаивание казачьего уряда отбывания военной службы по очередям. У донцов-старообрядцев не было священников, некому было ни крестить, ни венчать, и бывали случаи, что после крещения сейчас же и венчали крещенных. При таких условиях религиозные нужды удовлетворяли уставщики. Церковь воспринимала кордонные казачьи линии как регион, где не было правильного религиозно-нравственного надзора за жизнью населения.

Черноморское казачество, образованное в большинстве выходцами из Запорожской Сечи, т. е. Малороссии, придерживалось официального православия. Черномория, по мнению Шептуна, стала образцом церковного порядка, оплотом в борьбе с расколом. После переселения на новые места, удовлетворяя просьбу войскового правительства, по указу императрицы Екатерины II от 11 января 1794 года Святейший Синод причислил черноморское войско к Феодосийской епархии.

Однако, православная вера черноморских казаков имела ряд особенностей. Черноморское духовенство комплектовалось в основном из бывших казаков, пользовавшихся уважением за героическое прошлое. Казачье общество не только выдвигало и утверждало, а также контролировало назначение священнослужителей, уровень подготовки которых был очень низким. В результате черноморское духовенство находилось в зависимости от войска и было неразрывно связано с его жизнью.

Мария Горожанина определяет веру черноморцев как «военное» православие». Сами о себе запорожцы говорили: «От древних времен мы, войско запорожское, никакого иного намерения не имеем, токмо единаго тогожде единомыслия и стояния против неприятелей за сохранение церквей святых и за целостность всего православного народа». Наталья Недвига приводит текст, принадлежащий перу священника Кучеровского, который дает представление о восприятии казаков официальной церковью: «Запорожцы были, как известно, грубы и неспокойны, одна религия умягчала их крутые нравы. Если что было в поступках запорожцев благородного, то этим обязаны они влиянию веры Христовой, которая была, между прочими, главным условием принятия в общину запорожскую всякого пришельца… В понятиях религиозных черноморцы недалеки. По характеру своему черноморец набожен, усерден к религии, но набожность его довольно груба».

Сравнение религиозной практики православных черноморцев, бывших запорожцев, и вольных казаков-старообрядцев позволяет выделить общие закономерности. Церковная организация у вольного казачества отсутствовала, а культовой деятельностью также руководили выборные лица из числа казаков, наиболее нравственных и знающих. Например, на Дону в 1762 году казачьи старшины не хотели слушаться архиерея и «не только в причет церковный аттестуют и грамоты причетские от себя дают за своими войсковыми печатьми». Как отмечает Великая, у отдельных групп старообрядцев Терека выборность так называемых уставщиков сохранялась и в XX веке, то есть у них, как и прежде, отсутствовала официальная церковная организация.

Сглаживала остроту противоречий между черноморцами-православными и линейцами - старообрядцами характерная особенность их религиозного мировоззрения. Основой религиозного сознания запорожцев был синтез языческой и православной веры. Для запорожцев язычество и православие, как замечает Горожанина, это - единое целое, единая вера, в которой жил вольный человек, не знавший иной власти, кроме Бога и атамана. Великая также приходит к выводу, что под казачьим старообрядчеством следует понимать естественно сложившуюся на основе христианских и языческих представлений религиозно-обрядовую систему, получившую распространение в местах проживания «старых» групп казачества (прежде всего на Тереке и Дону). Закономерно, что эта религиозно-обрядовая система вместе с переселенцами переносилась и на Кубань.

Старообрядчество могло стать как раз тем признаком, на основе которого процесс обособления привел бы и к территориальной самостоятельности, и стать «этнической границей», окончательно отделившей казачество от русских.

Синтез языческих и христианских традиций наложил отпечаток и на своеобразную религиозность казачества. Священник Кучеровский отмечал у черноморского казачества набожность, усердие к религии. Но черноморец, по его словам, «ленив ходить в церковь на молитву». Исследователи обращают внимание на то, что религиозность казаков проявлялась не во внешних ритуалах, а носила характер ощущения внутренней связи человека с Богом, неритуализированной, нерегламентированной связи.

Постепенно религиозная ситуация на Тереке и Кубани менялась. Это связано с переселенческой политикой государства и военными действиями на Кавказе. Усиливались позиции православной церкви, и увеличивалось число казаков, исповедующих официальное православие, в основном за счет более поздних переселенцев. В XIX веке в регионе резко возрастает количество представителей различных сект, присужденных к ссылке за пропаганду лжеучений. Так, в 1840-х годах по распоряжению правительства из внутренних губерний России переселяются молокане и духоборцы. По сведениям за 1886 год, число сектантов в одном только Закавказском крае доходило до 538 тысяч душ обоего пола. Большую часть их составляли считавшиеся до закона 3 мая 1883 года о правах раскольников особенно вредными: иудействующие, «не признающие пришествия в мир сына Божия Господа нашего И. Христа», молокане, принимающие «Новый Завет в извращенном виде, не признающие многих или вовсе никаких таинств и никакой власти богопоставленной», а также духоборцы и хлысты. Появляются «раскольники-беспоповцы», старообрядцы австрийского толка, беглопоповцы. Наиболее напряженные отношения у старообрядцев сохранялись с православными, как правило, более поздними переселенцами.

В 1800 году был сделан шаг к установлению контроля официального православного духовенства над старообрядческими общинами, который вылился в попытку соединить официальное православие и старообрядчество. По правилам единоверия священники единоверческих церквей ставились епархиальным архиереем и подчинялись ему по духовным делам и по суду. Служба должна была отправляться по старообрядческим канонам и книгам. Однако единоверие среди казаков приживалось очень плохо.

В истории казачества Юга России конфессиональный аспект выступал также одним из важных показателей взаимодействия с окружающим миром. В религиозном пространстве северокавказского региона, который являлся периферией как христианского, так и исламского миров, положение казачества может рассматриваться с позиции «верующий – иноверец». В иноэтничном и поликонфессиональном окружении христианство выступало одним из консолидирующих признаков казачьих сообществ в условиях веротерпимости как со стороны формирующейся казачьей исторической системы, так и со стороны северокавказской.

Отношения государственной власти и официальной церкви к казачеству, очевидно, следует рассматривать через противопоставление «истинно верующий - сектант». Элеонора Панеш отметила очень важный момент: это противопоставление не носит характера противоречий до тех пор, пока эти противоречия не приобретают социальный или политический характер, но в некоторых случаях принятие религиозного направления, отличного от окружающей конфессиональной среды, можно рассматривать как фиксацию или своего рода легализацию некой этнической территории, которая до этого момента не обладала каким-то этническим или социальным статусом. То есть там, где провести этнические границы между отдельными социумами невозможно по той или иной причине, изменение конфессиональной принадлежности может стать тем фактом, который будет способствовать решению этой проблемы.

Исходя из этого, можно предположить, что старообрядчество, в определенных исторических условиях, могло стать как раз тем признаком, на основе которого процесс обособления привел бы и к территориальной самостоятельности, и стать «этнической границей», окончательно отделившей казачество от русских. На Дону движение старообрядцев-раскольников носило яркие следы политического и социального протеста. По отношению к ним и власти проводили решительную политику искоренения раскола. В начале XVIII века, когда позиции Российского государства на Северном Кавказе усиливаются, и правительство основную ставку делает на казачество в обустройстве южных границ, встает вопрос об отношении к раскольникам со стороны официальной церкви и государства.

Следует отметить разные подходы светской и духовной власти как к проблеме в целом, так и к отдельным региональным группам. Активно раскол искоренялся на Дону. Давление духовных властей привели к выступлениям и побегам на Кубань, Куму и Терек, например, казаков Игнатия Некрасова. Иная ситуация складывалась на Тереке, пограничной территории. Давление со стороны духовных властей привели к побегам гребенских казаков на Кубань и Куму. Исходя из пограничного положения гребенцов, Сенат распорядился не принуждать их в вопросах веры, а, с другой стороны, Кизлярский комендант заявил, что насильно искоренить раскол невозможно.

Наиболее активно борьба с расколом проводилась в период правления Николая I, однако, в казачьих регионах она не приобрела крайних форм. Против притеснений казаков со стороны епархиального начальства (Кавказская епархия открыта в 1843 году), выступили светские власти. В частности, наместник Кавказа, командующий кавказским корпусом граф Михаил Воронцов полагал, что борьба за старую веру отнимала у казаков много сил и времени и мешала им исправно нести военную службу, активно участвовать в Кавказской войне. Это мнение разделил и российский император.

В 1850 году свыше последовало распоряжение именовать раскольниками только «вредных» сектантов (духоборцев, иконоборцев, иудействующих и др.), остальных называть староверами и не преследовать. Законом 1883 года старообрядцам разрешалось отправлять богослужение только в частных домах и на кладбищах, уставщики не считались духовными лицами. И, наконец, закон 1905 года фактически узаконил старообрядчество, его адепты могли строить церкви и молитвенные дома, открывать школы, духовенство получило право священнослужителей.

Генеральная линия на искоренение раскола (в правление Анны Иоанновны, Николая I и др.) почти не ощущалась казаками-старожилами Терека. Государственные деятели в центре и на местах «закрывали» глаза на казачье старообрядчество, либо вынужденно его поддерживали. В то время как в центре страны старообрядчество фактически ставилось под запрет, высочайшим указом 1836 года линейным казакам разрешалось совершать богослужение по своим обрядам.

Одной из основных отличительных особенностей черноморского казачества являлось признание и подчинение официальной церкви как основному религиозному управленческому центру. Церковь была не инородным элементом, а составной частью этого войска.

В начале XX века религиозная ситуация в степном Предкавказье была такова. К 1909 году в Кубанской области проживало 2 274 486 человек христиан. Из них придерживались ортодоксального никонианского православия 2 201 358 человек. К старообрядцам, приемлющим священство, относилось 14 827 человек, неприемлющим священство - 7 973. Молокан и духоборов насчитывалось 1 280 человек, иудействующих - 5 060, принадлежащих к другим сектам - 1 355 человек. Кроме данных сект на Кубани были известны штундисты, баптисты, адвентисты, хлысты, прыгуны, новый Израиль, новохлысты, скопцы, духовные скопцы, толстовцы. В отчете начальника Терской области и Наказного атамана Терского казачьего войска за 1905 год, учитывая все население области, приводятся следующие данные: всего православных - 475 341 человек, старообрядцев и сектантов - 41 341 человек, среди них: приемлющих священство - 24 720, неприемлющих священство - 6 554, молокан и духоборцев - 7 068, иудействующих - 822, других сект - 2 177 человек42.