Недавние опросы показали, что число россиян, желающих жить во вновь образованном СССР, возросло до 20% против 16% в 2010 году. При этом противников вхождения России в какие-либо союзы государств становится всё меньше, сообщает Всероссийский центр изучения общественного мнения. Желающих объединиться с Украиной, Белоруссией и Казахстаном 17%, с Европой – 13%, в СНГ хотят жить 10% против 6% в прошлом году. Определённым образом эти цифры говорят о некоторых тенденциях, которые следует рассмотреть подробнее.

Время больших блоков

Начнем сначала: число россиян, которые хотят жить во вновь объединенном СССР, возросло, хотя в странах, которые некогда входили в состав СССР, количество желающих объединиться стало меньше. Однако, у этих двух взаимоисключающих друг друга тенденций есть объяснение. С одной стороны, всё яснее становится ситуация, что независимые национальные государства в той модели, которая сложилась в версальской системе координат, имеют всё меньше возможностей сохранить свой суверенитет. Америка стала гипердержавой, которая безраздельно доминирует, и каждое национальное государство понимает, что оно неспособно устоять перед такой субъектностью.

Американцы не скрывают своих планов по установлению собственной единоличной гегемонии над остальным миром. Эти планы опубликованы в десятках и сотнях открытых источников. Подобные декларации о намерениях озвучивают публично действующие политики – люди, входящие в американскую элиту, неоконсы, которые формируют внешнеполитический дискурс США последние лет десять, американские политологи. Антонио Негри и Майкл Хардт написали книгу «Империя», в которой изложили модель создания американской империи за счёт всех остальных стран. Американцы – это искренние люди, они действительно чувствуют себя свободно в современном мире как единственная доминирующая сила, и поэтому они совершенно открыто об этом говорят. Ни американские политологи, ни представители американских элит, ни просто действующие политики не скрывают своих намерений. Информация открыта, планы заявлены.

В этих условиях ограниченный суверенитет имеют только те государства, которые входят в какие-либо блоки – либо экономические, либо военно-политические, либо в иные стратегические объединения. Россия как обломок Советского Союза также встала перед этой проблематикой. Давление со стороны Запада и со стороны США, в частности, колоссально, а возможностей отстаивать свои суверенные права - всё меньше. Это чувствуется даже на уровне населения. Отсюда и возникает естественное желание увеличить масштабы, усилить военно-стратегическое присутствие в мире, а это, как следует из геополитики, возможно только в рамках больших блоков. Как следствие - стремление вновь вернуться к формату большого имперского проекта, коим и был Советский Союз.

С другой стороны, что касается стран, ранее входивших в Советский Союз, то здесь складывается ситуация остывания желания вернуться обратно единый стратегический союз. И связано это с тем, что Россия все эти годы не выражала никакой обратной реакции по отношению к устремлениям бывших союзных республик вернуться в состав реинтегрированного большого пространства. К этому, в частности, огромные усилия приложил президент Казахстана Нурсултан Назарбаев; какие-то шаги осуществлял в этом направлении президент Белоруссии Александр Лукашенко, пытаясь вернуться к теме восстановления большого стратегического пространства без идеологического марксистского присутствия.

Сегодня практически все понимают, что будущее – за союзами: стратегическими, геополитическими, экономическими. Однако Россия все эти годы последовательно отвергала все подобные интеграционные устремления. Таким образом, даже слабые попытки партнёров по СНГ вновь обратиться к новым, переосмысленным вне марксистских идеологических рамок проектам восстановления постсоветского пространства Россией поддержаны небыли. Нынешняя спешная реанимация уже остывших за прошедшие годы интеграционных объединений, если и даст результат, то спустя годы. Время во многом упущено.

Современные форматы интеграции

Несмотря на стремления некоторых партнёров по СНГ вернуться к новым форматам интеграции, следует помнить и о том, что тот же Александр Лукашенко не раз прямым текстом заявлял, что он никогда, никоим образом не подразумевает слияния с Россией в рамках единого государства. Максимально возможным сближением для него является союзное Российско-Белорусское государство.

Понять его можно, так же, как и лидеров других постсоветских стран. Раз вкусив суверенитета, личной власти, никакая элита от него уже добровольно не откажется. Но речь сегодня и не идёт о поглощении Россией Беларуси, Казахстана или других государств СНГ, о вхождении их своими областями в состав Российской Федерации. Речь, безусловно, идёт о современном формате интеграции, наподобие Европейского союза. То есть когда вопрос объединения рассматривается исключительно в рамках стратегического единства и общих стратегических представлений о развитии, как политическом, так и экономическом. В таком случае Белоруссия, оставаясь суверенным государством, вполне может двигаться в фарватере общей геополитической евразийской (континентальной) линии, не лишаясь своей независимости и возможностей суверенно устанавливать внутренние культурные и социальные модели развития своего государства. То же касается Казахстана и других стран СНГ, участвующих в интеграционных инициативах вместе с Россией.

Прямое поглощение, вхождение одного государства в состав другого – это уже устаревший формат. Сейчас, когда мы говорим об интеграции, мы говорим о стратегическом блокировании, и Европейский союз является идеальным примером создания таких блоков: самостоятельные, суверенные государства Европы объединились в рамках единых стратегических интересов, в первую очередь, экономических, но и военно-политических как следствие. Перед угрозой американского давления подобные интеграционные объединения - единственный на сегодня шанс отстоять свой суверенитет, сохраниться и развиваться.

Но реализовать подобное объединение на постсоветском пространстве, как выясняется, не такая-то и простая задача. Сама по себе идея объединения сегодня находится под угрозой, т. к. у неё есть противники. И главным противником такого стратегического восстановления постсоветского пространства являются США, которые потратили 20 лет на то, чтобы дефрагментировать советский блок, а затем Советский Союз и те части, которые вышли из них. Достаточно вспомнить о том, что случилось с Югославией, что случилось вообще с постсоветским пространством, с теми новыми государствами, которые выделились из Советского Союза – у большинства из них есть территориальные проблемы, вопросы сепаратизма стоят достаточно остро. На очереди у США самая масштабная задача – дефрагментация самой России, до сих пор остающейся самым большим государством.

Американская машина работает исключительно на дефрагментацию, поэтому очевидно, что любые попытки вновь объединиться и создать какие-то интеграционные блоки входят в полное концептуальное противоречие с американскими планами. США являются главным врагом любых интеграционных инициатив, и делают всё для того, чтобы сорвать их, не дать им реализоваться.

На этом фоне нам активно навязывается проект сближения с Европой, отмены визового режима и т. д. Звучат призывы вплоть до вхождения России в ЕС. Однако, за вступление в Европейский союз в России высказывается всего 13% опрошенных. И это как раз те 13% населения, которые живут в европейской части России, пользуются Интернетом, считают себя просвещённой и современной, модной и отвечающей западным критериям социального развития частью населения России. И это показательная цифра: именно столько людей в России считают себя частью европейской цивилизации.

Но очевидно так же и то, что они не видят вхождения России в Евросоюз вместе с огромной частью остального населения. С оставшимися 87% такого, как им кажется, азиатского, архаичного и не подобающим образом развитого населения. Им не по пути в Европу с этносами, древними сакральными народами, с огромными территориями, с сакральным, консервативным, хранящим наши изначальные ценности русским народом. Такого необъятного вхождения России в Евросоюз не видит и сама Европа.

Европейцам очевидно, что если и говорить о вхождении России в ЕС, то о вхождении именно этой 13-ти процентной части российского общества вместе с той территорией нынешней России, на которой она проживает: некое Московско-Новгородское царство. Эта маленькая Россия, по-европейски компактная, культурно-цивилизованная, только и может туда войти. К этому стремятся и американцы – вычленить сегменты из оставшейся России – европейский сегмент российского общества с территорией входит в ЕС, дальше – Сибирь и Дальний Восток уходят в Китай; Кавказ уходит на юг, в Турцию; в исламский проект уходит Урал, часть Сибири и Поволжье. Оставшиеся фрагменты, так и быть, пусть самоопределяются как хотят. Таков американский сценарий развития с его 13-процентным «электоратом» внутри России, стремящимся в ЕС.

Концептуальная привлекательность России: проблема остаётся

На фоне низкого процента безоглядно стремящихся в Европу опросы отмечают, что за последние годы стало больше таких, кто выступает за союз с Украиной. Их число возросло до 33% с 25% в 2009 году. То же самое с Казахстаном и Узбекистаном. Однако, противников вхождения в какие-либо союзы с Россией в соседних государствах меньше не становится, несмотря на то, что число россиян, которые хотят жить во вновь объединенном СССР, возросло. Всё чаще звучит мнение о том, что новые независимые государства стремятся блокироваться с сильными и перспективными, что, мол, «Россия со своей Чечней, нищетой и гастарбайтерами к таким странам не относится». Однако, «нищета и гастарбайтеры» – здесь этот скорее вопрос манипулирования общественным сознанием. А Чечня – это навязанный нам извне технологический проект, призванный работать как раз на дефрагментацию большого пространства.

Что же касается непривлекательности, то это действительно так. За двадцать лет Россия так и не предложила глобального, концептуального идеологического проекта, т. к. сама находится в идеологической растерянности. Соответственно, Россия не может предложить никакого мобилизующего проекта ни для внутреннего пользования, что могло бы воодушевить, вдохновить собственное население, открыв новые горизонты будущего, ни тем более вовне. России просто нечего предложить странам постсоветского пространства. За эти 20 лет концепции глобального развития единого стратегического пространства так и не было создано. Поэтому государства бывшего постсоветского пространства ищут этих предложений и проектов вне России - всё больше на Западе.

В то же время глобальный Запад, и в первую очередь США, чётко знают, чего хотят, представляют стратегию достижения этих целей, и всем остальным странам мира предлагают к этой стратегии присоединиться. Здесь существует ясная картина. Россия же ясного мировоззренческого проекта не предлагает, оставаясь концептуально непривлекательной даже для бывших партнёров по СССР.

То есть главная наша проблема в том, что мы сами не определились - куда, зачем… Или мы движемся вместе с Западом, на Запад, или смотрим на Восток, или мы движемся самостоятельным путём. Как можно примкнуть к такому союзнику, который сам не понимает, где он находится и что ему нужно? К такому нельзя присоединяться, опасно – такое ощущение остаётся.

Интеграция и проблема элит

Сегодня единственным сильным, реально суверенным субъектом, гипердержавой являются США со своим проектом перекройки мира. Америка строит американскую империю, она даёт ответы на все вопросы. Это стройная мировоззренческая картина, ясная и понятная: права человека, экономическое благосостояние, личные свободы, индивидуализм, превосходство личного над общим – всё это некая система, полностью закрывающая весь сегмент запросов общества, эта полноценная картина, которая своей завершённостью и привлекает. Люди тянутся туда, где ясно, чётко и всё разложено по полочкам.

Россия же должна сначала сама определиться: или она следует американской модели мира – в чём-то она ей следует, говоря, да, мы тоже за инновации, за технологическое развитие, за права человека. Но в то же время она говорит – нет, мы за суверенитет, за консервативные ценности, за права народов, за традиции. Это такой своего рода археомодерн, распад сознания, присутствующий у российских элит. Когда смотришь на это извне, понимаешь, что у нас серьёзные мировоззренческие проблемы. У российских элит в первую очередь.

Мы хотим восстановить то, что было, но, исключив марксистскую идеологию в качестве точки сборки, не нашли ничего, что можно было бы предложить взамен, в качестве идеологической основы создания новых союзов. Поэтому одной из задач российских политических элит является показать не только привлекательность таких союзов, но и их идеологическую содержательность.

С другой стороны, населению России нашими оппонентами ситуация разъясняется так, что если Россия интегрируется с кем-то, то она берёт на свой баланс каких-то нахлебников, которых надо кормить, которых надо всем обеспечивать. Самим же «нахлебникам» разъясняется, что Россия опять хочет вас поработить, загнать в «тюрьму народов». В этом ключе как раз разъяснительная работа нашими геополитическими оппонентами ведется довольно активно, поэтому общество, как наше, так и в странах СНГ, находится под воздействием некоего информационного дезинтеграционного мема, который, в том числе, активно навязывается через блогосферу и СМИ.

Здесь имеет место просто какой-то небольшой технологический просчёт со стороны российских элит, которые на самом деле сами не очень хорошо представляют, зачем им нужна интеграция. В этом вопросе зачастую преобладает не стратегическое мышление, а какое-то местечковое, локальное. Часто экономические мотивации конкретных чиновников для них более приоритетны, нежели их стратегическое представление об интересах российского государства. То есть у нас еще проблемы с элитами, которые так и небыли решены за эти 20 лет.

Понятно, что в 90-х мы вообще находились под внешним управлением строго атлантистских элит. В период Ельцина нами управляли люди, которые открыто говорили о том, что «мы – атлантисты, мы представляем американскую модель развития, единственно верную» и под диктовку западных, в первую очередь, американских советников, они реализовывали внутреннюю и внешнюю политику России. Сейчас таких откровенных атлантистов в российских элитах все меньше, но, тем не менее, их число всё ещё довольно значительно. Сегодня нужно обновлять элиту полностью, переосмыслять её концептуальное содержание, наполнять новыми, стратегически мыслящими кадрами.