Распад СССР как социально-политической системы дал толчок развитию множества социальных процессов, к числу которых можно отнести межэтническую конкуренцию. Особенно ярко этот процесс проявился на Северном Кавказе. Он определил вектор политического развития региона последнего десятилетия - этнизацию государственности. Известно, что все республики, расположенные на территории региона, по составу своего населения полиэтничны. В этих условиях этнизация государственности привела к углублению различий социальных позиций этносов, способствуя усилению более многочисленных из них.

Актуализация этничности как групповой характеристики обусловлена определенными социальными отношениями и задает восприятие действительности самим участникам политического процесса, а, следовательно, воздействует на их мотивацию и практические установки.

Можно согласиться с современными социологами, утверждающими, что существуют социальные структуры, не зависящие от сознания и воли людей и воздействующие на их практики или представления - подобные структуры являются необходимыми условиями и предпосылками осуществления субъективных практик и системно детерминируют непосредственные социальные взаимодействия. Принимая эту позицию как исходную, следует подчеркнуть, что этническая специфика политического процесса проявляется на локальном уровне, но здесь может выступить в качестве доминирующей характеристики.

Формирование этносов из этнокультурных общностей в субъектов политического процесса, что проявилось на Северном Кавказе, во многом объясняется схожестью (однотипностью) позиций, которую они занимают в социальном пространстве. Концепции социального пространства, разработанной современным французским социологом Пьером Бурдье, позволяет объяснить проблему диспозиции этнических общностей на Северном Кавказе.

Важнейшим источником этнической стратификации северокавказских обществ в настоящее время является территория. Статусные позиции автохтонных этносов Северного Кавказа, в силу сохранения ими в значительной степени аграрно-традиционного характера функционирования, определяются, в первую очередь, размером и качеством (с точки зрения сельскохозяйственной пригодности) занимаемой ими территории и совокупностью демографических характеристик.

Территориальная локализация определяет не только различие статусных позиций этносов в системе общественного разделения труда, но и степень внутригрупповой консолидации, которая в конкурентных условиях рыночной экономики выступает дополнительным ресурсом территориальной и социальной мобильности.

Статусные позиции русской части населения Северного Кавказа имеют другие источники, в значительной степени находящиеся за пределами региона – речь идет о центральной власти, установки и идеи которой реализовывало русское население на Северном Кавказе. Интериоризация Северного Кавказа в российское политическое и социокультурное пространство осуществлялась посредством наращивания здесь численности русского сегмента населения, что привело к формированию многосоставного общества, важнейшими принципами сохранения которого являются численная равнозначность составных элементов (русского и кавказского) и утверждение единой политико-гражданственной идентичности. Статусные позиции русских в этом регионе всегда подкреплялись военным (силовым), административным и культурным ресурсами российской государственности. Они выступали социальным капиталом русских на Северном Кавказе в противовес аскриптивному капиталу автохтонных этносов региона.

Опираясь на эту основу, русские в данном регионе играли интегративную роль, проявлявшуюся в формировании Северного Кавказа как достаточно целостного административного региона, имевшего модернистский тип экономики в равнинных территориях, и характер многосоставного общества, который и обеспечивал внутрирегиональную стабильность.

Таким образом, можно говорить о различных источниках формирования социально-политических позиций русского и кавказских народов в данном регионе. Для кавказских народов в этом качестве выступает территория и внутриэтническая консолидация, обеспечивающие способ решения материальных проблем, взаимопомощь, сохранение этничности. Для русских такими источниками выступают центральная власть (государственность), промышленность (поскольку ее функционирование обеспечивает решение материальных проблем и установку на достигательный тип социальной мобильности) и функционирование русского языка (и литературы).

При этом Российская государственность и есть форма этномобилизационной консолидации русской этнической общности, сформировавшаяся в процессе истории, и аналогичная родовым формам консолидации, сохраненными северокавказскими народами.

Разрушение властной вертикали «волной демократизации» привело к «распаду» населения на две составные части – кавказских народов и русского. Кавказские народы также не сохранили единства, доминирующие позиции среди них в каждой из республик занял наиболее многочисленный титульный народ. Оставление центральной властью главенствующих позиций и передача большей части властных полномочий на уровень республиканской власти, с одной стороны, и подчинение должностных лиц процедуре «демократического избрания», - с другой, привели к активному государственному строительству по этническому основанию. Стремление численно доминирующих титульных этносов (точнее – их лидеров и элитных групп) к монополизации государственных органов привели к межэтнической напряженности и конфликтности. Их притязания на власть оспаривались другими этногруппами. Русские как отдельная группа населения в республиках не участвовали в переделе власти.

Такая диспозиция объясняется, прежде всего, тем, что население Северного Кавказа к 90-м годам ХХ века не сформировалось как однородная в культурном, и гражданском отношениях масса. На уровне субъективного осознания региона население четко делилось (и сохраняет это деление до сих пор) на русский (русскоязычный) сегмент и сегмент кавказских автохтонных народов. Единство региона обеспечивалось властной вертикалью; ведомственным подчинением промышленности (контроль обеспечивался и здесь центром); интеграцией национальных кадров управленцев в единую советскую номенклатуру, которая в условиях работы на местах контролировалась русскими административными работниками, занимавшими вторые должностные места.

Неоднородность населения региона объяснялась существованием различных механизмов самоорганизации в разных его сегментах. Механизмом организации русской (русскоязычной) части населения выступает государственность; северокавказские народы сохранили формы традиционной самоорганизации. Распад властной вертикали обнажил традиционные структуры. С их большим участием или на их основе вообще выстраивались так называемые национальные движения или национально-культурные общества. Они и вступали в диалог с властью, организовывали митинги, шествия, выборы. Т. е. традиционные структуры приобрели формы, приемлемые современному обществу, «оделись в одежды современности». В русской среде традиционный механизм самоорганизации был характерен крестьянской общине и казачеству. Однако крестьянская община постепенно разрушалась с конца XIX века, а казачество на Северном Кавказе специально было уничтожено в первые годы Советской власти (во время Гражданской войны) именно потому, что обладало самостоятельной (не государственной) формой самоорганизации.

В русской ментальности государство выступает организующим центром. Именно этот способ организации русского населения и был подорван демократической реформой, вызвавшей повсеместное расшатывание и ослабление государственной власти. Суверенизация республик на этнической основе не оставляла места русскому населению на государственную самоорганизацию, поскольку в суверенных республиках правовое начало стихийно было заменено родовыми (клановыми) отношениями – т. е. сохранившимся механизмом социальной организации народов, занятых преимущественно традиционными аграрными формами труда.

Первая половина 90-х годов во всех республиках Северного Кавказа характеризовалась политической конкуренцией различных этнических групп за доминирование и утверждение позиций через усиление своего представительства в исполнительных и законодательных органах власти. К середине 90-х годов эта проблема реально была решена в пользу титульных и наиболее многочисленных народов. При невозможности закрепления этой победы в статьях Конституций (за исключением Республики Адыгеи), она отразилась в утвержденной государственной символики.

Решение проблемы политического доминирования имеет кардинальное значение в сложившейся структуре организации власти в России, поскольку здесь власть опирается на редистрибутивную основу. Утверждение интересов отдельной группы в политических институтах задало вектор преобразований в экономике. Процесс приватизации, который повсеместно в России вызвал углубление дифференциации населения по уровню материальных доходов, и сопровождался кризисом крупного промышленного производства, на Северном Кавказе вызвал эффект, непредвиденный реформаторами федерального уровня. Здесь дифференциация населения по уровню материальных доходов совпала с этнической дифференциацией.

Русская (русскоязычная) часть населения оказалась не адаптивной к рыночным преобразованиям. В общественном сознании стал распространяться миф об экономической предприимчивости кавказских народов и отсутствии предприимчивости в культуре и ментальности русских.

Проведенный в свое время опрос показал четкое увязывание населением исторического пребывания на Северном Кавказе русских с решением государственных, а не чисто экономических (природные ресурсы, рынок сбыта) задач. По мнению трети опрошенных (29,4%) Россия пришла в этот регион для расширения своих южных территорий, еще столько же отметили геополитическую причину присоединения этого региона - укрепление позиций России в этом регионе в противовес Турции и Ирану. Такое историческое видение роли русских проецируется на оценку сегодняшнего состояния. Русское население, проживающее на Северном Кавказе, рассматривает ценность этого региона для страны, прежде всего, исходя из геополитических позиций. На вопрос о причине необходимости сохранения Северного Кавказа в составе России с точки зрения центра 53,4% респондента отметили необходимость поддерживать экономические связи с ближневосточными странами; 42,1% респондентов выделили геополитические цели (политика на Ближнем Востоке); 32,0% - необходимость блокировать распространения ислама. Позиции, касающиеся внутриполитических проблем, не нашли широкой поддержки у респондентов.

Следует отметить, что государственнические настроения усиливаются по мере территориального отдаления населения от «горячих точек» Кавказа. Это уже свидетельствует о разочарованности русского населения собственно северокавказских республик содержанием кавказской политики центра. При этом известно, что русское население региона достаточно позитивно оценивало принципы управления и эффективность региональной политики именно советского периода.

Для советского периода была характерна сбалансированная политика интересов интеграции региона на основе развития экономики и политических институтов, хотя в меньшей степени она была направлена на решение местных задач – развитие культуры народов и оптимизации управления межэтническими отношениями.

В постперестроечный период на первый план вышло противоречивое единство двух направлений - военное присутствие и развитие культур народов региона. Причем уже на уровне массового сознания (не являющегося логичным, аргументированным и профессиональным) в тот период зафиксировалось одновременное присутствие двух плохо совместимых направлений политики: с одной стороны - упор на силовые меры центра, с другой – способствование культурному (т. е. духовному, идеологическому) развитию народов.

В этом плане можно заметить также, что впервые за период вхождения северокавказского региона в состав России центральное руководство выработало правовые нормы развития культуры народов региона. Однако меры в этом направлении предпринимались и в советский период, но тогда они были подчинены целям развития большой страны, т. е. целому.

Например, не было законов о языках коренных народов или о национальном образовании, но и языки сохраняли свое функционирование, и в преподавании в школах вводились в качестве предметов языки коренных народов. Однако было известна и прикладная функция всех этих введений: через коренные языки обучались русскому и происходило приобщение поколения к общегражданским (общероссийским) нормам жизни и знаниевая подготовка к профессиональной деятельности в современных профессиях.

Сегодня приоритеты изменились: центр декларирует самоценность развития культур народов региона, не обеспечивая (и не контролируя) при этом интеграционных процессов в экономике и политике. Такая переориентация привела и к переносу опоры проведения политики центра с русского населения, которое всегда являлось проводником и главным исполнителем стратегий центрального руководства, на титульные народы и их официальных лидеров. Официальное руководство республик замкнулось на национальные движения, интегрировало их лидеров в свои ряды, выстроив, тем самым, свою республиканскую властную вертикаль.

Таким образом, русское население республик региона оказалось и вне политических стратегий центра, и вне политических стратегий республиканской власти. Эта диспозиция объясняет ситуацию духовного вакуума для русского населения здесь, что приводит логично к исходу этого сегмента населения даже в тех случаях, когда не фиксируется вспышек бытового национализма. Поэтому причины резкого ухудшения социальных позиций русского населения в северокавказском регионе население усматривает комплексно, отводя большую роль при этом суверенизации республик.

Фактическая группировка населения северокавказских республик по этническому признаку обеспечивает лобирование экономических интересов всех этногрупп через своих представителей во власти. Русское население и этим механизмом не владеет, поскольку утратило способ этноконсолидации. Видимо, этой причиной (а также отсутствием стартового финансового капитала) можно объяснить ограниченность в реализации экономической инициативности со стороны русского населения.

Анализ изменения статусных позиций русского сегмента населения на Северном Кавказе позволяет сделать о том, что важнейшей причиной этой тенденции явилась переориентация политики федерального центра в начале 90-х годов с русского сегмента в качестве своей опоры на сегмент коренных народов. В качестве важнейших следствий этого процесса выступает «сбой» в выполнении социокультурных функций русским населением в регионе. Русское население само по себе, без опоры на Российский центр не только не выполняет интегративной функции в регионе, но интенсивно его покидает.

В 90-х годах был целенаправленно изменен принцип формирования региональных политических элит, «прохождение» в состав которых было поставлено в зависимость от процедуры демократических выборов. Но в условиях этнокультурной сегментации населения многосоставных республик Северного Кавказа результат выборов стал непосредственно определяться аскриптивными статусными позициями этносов, что сделало демократическую процедуру выборов превращенной формой раздела властных полномочий между кланами, сформированными по этническому основанию.

В этом плане поддержка русскому и «русскоязычному» населению республик должна оказываться не специальным квотированием мест во властных структурах по этническому основанию, а усилением контроля над выполнением Российской Конституции при процедуре выборов и организации структуры власти, не выделяющей какую-либо этногруппу.