Понятие толерантности - один из краеугольных камней главенствующей идеологии современного Запада, ключевое слово в политкорректном лексиконе элиты «золотого миллиарда».

Теоретически толерантность представляет собой «терпимость к чужому образу жизни, поведению, чужим обычаям, чувствам, верованиям, мнениям, идеям». На практике же этот принцип означает призыв терпеть то, что на самом деле не переносишь, но тщательно скрываешь. Так парижский буржуа терпит алжирских «ракаев», американец из благополучного среднеклассового пригорода терпит нищих «афроамериканцев» из черного гетто, а немецкий бюргер - добрый католик или лютеранин, - вынужден терпеть гей-парады и кварталы красных фонарей. Говорим: «пусть расцветает сто цветов», подразумеваем: «сделаем вид, что изгои и уроды - такие же добропорядочные граждане, как и мы».

Любопытно, что в биологии термин «толерантность» (происходящий от латинского tolerantia - «терпение») обозначает полное или частичное отсутствие защитной реакции; потерю или снижение способности организма вырабатывать антитела.

Монолитное общество, объединенное общими ценностями, общество, почитающее традиции и осознающее преемственность поколений, народ, каждый представитель которого осознает свою причастность к единому целому, - все это можно уподобить единому живому организму. Когда общество перестает быть единым организмом, способным вырабатывать иммунитет против внешних и внутренних угроз, и превращается в механическую сумму атомарных индивидуумов, в толпу одиночек, - тогда не обойтись без «общественного договора» о взаимном терпении.

За болезненно-трепетным отношением к правам меньшинств, мнению «чужого» и т. п. кроется боязнь «войны всех против всех» - естественного состояния, описанного Томасом Гоббсом, одним из отцов-основателей европейской философии Нового Времени. Философии, во главе угла поставившей Его Величество Индивидуум. «В роскошном пантеоне Европы непогрешимый человек - верховное божество, остальные боги суть его производное или его отражение, - пишет преподобный Иустин (Попович) в своей работе «Достоевский о Европе и славянстве», - «Непогрешимый» человек властвует и в европейской религии, и в европейской философии, и в европейской науке, и в европейской политике, и европейской технике, и в европейском искусстве, и во всей европейской культуре и цивилизации».

Непогрешимое «эго» человека Запада сдерживается лишь навязанным силой «суперэго» - нормами светской морали и государственным принуждением. «Я ненавижу ваше мнение, но готов отдать жизнь за ваше право его высказывать», - вслед за Вольтером повторяет западный обыватель, но стоит случиться чему-то из ряда вон выходящему, как он об этом сразу же забывает. Так, во время особенно ужасных стихийных бедствий неизменно вкдючается принцип «каждый сам за себя».

Термин «толерантность» достался нам в комплекте «общечеловеческих ценностей», во время попытки импортировать в Россию западную модель либерализма. Как показал трагический опыт 90-х годов, механическое внедрение «прогрессивного» строя породило уродливое общество-мутант. Но даже для постсоветской «демократии», толерантность и корректность стали не более чем фиговым листком. Дело не только и не столько в цинизме нынешнего «новорусского» общества.

То, что хорошо для западного «мира одинаковых, мира одиноких» (выражение Джорджа Оруэлла - так писатель охарактеризовал тоталитарное общество, описанное им в антиутопии «1984». Об одиночестве западного человека в «Обществе спектакля» писали наиболее чуткие философы Запада, описывавшие отнюдь не вымышленную Океанию, а реальную Европу и Америку. Заметим, что одно из самых популярных западных реалити-шоу называется «Большой Брат»), не подходит русскому, и шире - евразийскому социуму. Не подходит обществу, которое изначально было общинным, коллективистским, соборным; было «миром».

Разумеется, мы говорим о русском, славянском, евразийском «мире» в его лучших проявлениях. Русский человек, вкусивший ничем не ограниченной «воли», оторвавшийся от корней, решивший, что «бога нет и все позволено» - стократ опаснее и непредсказуемее взбесившегося европейского буржуа. Так нравственные падения Раскольникова, Свидригайлова, Ивана Карамазова удивляют и ужасают западного читателя, так же как удивляют и восхищают его нравственные искания других героев Достоевского - носителей все той же «загадочной русской души».

Вновь обратимся к словам выдающегося сербского подвижника, преподобного Иустина: «Во всех идеях и во всей деятельности славянского всечеловека можно усмотреть одну движущую силу: евангельскую любовь - вселюбовь. Ибо эта любовь по сути единственная сила, которая людей претворяет в братьев и соединяет их во всечеловеческое братство. Нет такого унижения, на которое бы не согласился славянский всечеловек, если это будет содействовать осуществлению всечеловеческого братства между людьми».

Русский гений, величайший выразитель национального духа России, Федор Михайлович Достоевский писал: «В братстве, в настоящем братстве, не отдельная личность, не Я, должна хлопотать о правде своей равноценности со всем остальным, а все это остальное должно бы было прийти к этой требующей права личности, к этому отдельному Я, и само, без его просьбы, должно бы было признать его равноценным и равноправным себе, т. е. всему остальному, что есть на свете» («Зимние заметки о летних впечатлениях», 1863 г.).

«Общечеловеческой» толерантности мы противопоставляем русскую всечеловечность.