Тема глобализации, которую начали активно исследовать с 90-х годов прошлого столетия, продолжает и сегодня оставаться не менее актуальной. За попытками транснациональных корпораций и различными мондиалистскими проектами обнаруживается не просто жажда наживы, контроля и мирового господства. Источником всех этих процессов является политическая философия, которая берет свои истоки из Древней Греции, где первоначально были заданы установки, впоследствии воспринятые и истолкованные как неоспоримые.

Полностью соглашаясь с рядом аргументов Жака Дерриды по поводу того, что «идеальный или эйфорический образ глобализации как процесса открытия границ, делающего мир более гомогенным, надо оспорить с абсолютной серьезностью и бдительностью. Не только потому, что указанная гомогенизация там, где она произведена в действительности или предположении, имеет как лицевую, так и оборотную стороны (ужасающий риск, слишком очевидный для меня, чтобы тратить время на его описание), но также и потому, что видимая гомогенизация часто скрывает за собой старые или новые формы социального неравенства или гегемонии (то, что я называю гомо-гегемонизацией), которые мы должны знать, чтобы распознавать в новых обличиях и бороться с ними», - отметим некоторые вехи истории, непосредственно связанные с вопросами глобализации.

Первая волна глобализации связана с эпохой великих открытий до начала Первой мировой войны. Вторая волна - от 1947 до 1991 года - это время постялтинского мира и «холодной войны». Третья волна началась в 90-х годах прошлого века и продолжается до нынешнего момента. Она уже породила множество эффектов, таких как виртуализация экономики, реколонизация, появление обществ сетевого типа.

Хотя американский историк Роберт Хопкинс вместе с редактором издания Foreign Policy Моисеем Наимом утверждают, что глобализация началась еще во времена премодерна, когда началась миграция народов, это заявление с учетом того значения традиций, обрядов и религий, которое было у людей премодерна, выглядит не слишком убедительно. Как справедливо заметил Люк Мартелл, рассматривая весь спектр образов глобализации и связанных с нею новых школ и учений, в историческом контексте глобализация не является интернационализацией.

Сейчас, как отмечает ряд исследователей, обратная волна глобализации, исходящая от развивающихся стран, способствует экономическим изменениям в этих регионах, приводя к дисбалансу субъектов международной политики. Если эта тенденция сохранится, она может привести к непредсказуемым последствиям. Возможно, с этим утверждением не согласятся сторонники теории хаоса, обосновав такие изменения как внутренне присущие комплексной динамической системе, которой, безусловно, является любое государство и, тем более, блоки и союзы. Однако, управляемый хаос может использоваться как один из инструментов глобализации, поставленных стратегами Запада на службу своим интересам.

Упоминание трех волн глобализации было необходимо для того, чтобы провести определенное сравнение с тремя политическими теориями. В тот или иной период господствовали определенные идеологии, построенные не только на революционном насилии, но, прежде всего на философско-политической платформе. В XX веке мы наблюдали, как три основные идеологии боролись друг с другом за исключительность и доминирование. Первым появился либерализм, который рассматривает субъектом истории индивидуума, оторванного от комплекса культурного наследия и межсоциальных связей. Как реакция на буржуазно-капиталистическую систему, выражением которой был либерализм, появился коммунизм или марксизм. Позже всех возник фашизм и национал-социализм как одна из его версий, но исчезли они самыми первыми. В 1991 году мир признал поражение второй теории и на какое-то время воцарилось торжество либерализма.

Три волны глобализации и три политические теории, последние из которых угасают на наших глазах напоминают о трех типах общества - традиции, модерна и постмодерна, а также экономических моделей - натуральный обмен, монеты и банкноты, безналичные расчеты и турбокапитализм.

Поскольку мы столкнулись с третьей волной глобализации, связанной с либерализмом, утверждающим примат экономики над другими сферами, было бы логично коснуться некоторых альтернативных экономических моделей и тех плоскостей, которые лежат по ту сторону экономики, но во многом ее предопределяют.

Определенно, существует связь между поведенческими и экономическими моделями. Этос определенного народа, связанный с мировоззренческими установками, влияет на формирование моделей общественного поведения и хозяйственного уклада. Например, исламская экономика отрицает процентный рост, что отмечал еще русский философ Владимир Соловьев, говоря о «здоровом и трудовом» начале в исламе. В православии экономика - это, прежде всего домострой. Даже если люди после грехопадения и вынуждены трудиться в поте лица своего, они все же «соработают творцу», не сомневаясь в его воле.

Подобные воззрения были уже искажены в протестантизме, и Макс Вебер убедительно показал, что во многом современная либерально-рыночная экономика построена на протестантской этике. Совершенно уникальную доктрину «буддистской экономики» разработал Эрнст Шумахер, предложив новые принципы отношения к труду и справедливо отметив, что «экономисты, как и многие другие специалисты, страдают метафизической слепотой». Даже если абстрагироваться от различных вероисповеданий, против которых боролись представители некоторых политических идеологий, то архетипы и коллективное бессознательное остаются. Карл Густав Юнг вполне созвучен с Максом Вебером в своей критике либерализма, но уже с позиций психолога.

«Десимволизированный мир протестанта привел сначала к нездоровой сентиментальности, а потом к обострению моральных конфликтов», - писал Юнг. Но вопрос состоит не только в сексуальных и психологических расстройствах, которые анализировал швейцарский ученый. Архетипы и символы вполне вписываются в экономический паттерн.

Американский исследователь Бернар Лиэтар утверждает, что нынешняя мировая монетаристская и финансовая система основана на патриархальном архетипе, при котором деньги являются средством для накопления. При этом, остальные архетипы уже длительное время находятся в подавленном состоянии, и из-за такого дисбаланса происходят финансовые бумы, банкротства, биржевые обвалы и прочие катаклизмы.

Однако в истории были случаи, когда работал другой архетип, основанный на матрифокальном принципе - Древний Египет, позднее Средневековье и т. д., где локальные деньги действовали по принципу демереджа и являлись средством обмена. Пока не было проведено широких исследований, связанных с влиянием архетипов на гетеродоксальные экономические теории, разработанные в XIX-XX веках и представляющие собой альтернативу существующей центральной системе, укорененной в политический проект. Ряд этих теорий был подкреплены практическими экспериментами, например, проект региональных денег Сильвио Гезелля, показавший колоссальный эффект, который оказывал прямое влияние на благосостояние общин.

Условные «денежные» системы LETS, Time Dollar, WIR, представляющие собой инструменты взаимного кредитования и, что естественно, являющиеся беспроцентными, до сих пор представляют прекрасный образец экономической солидарности внутри общества. В Японии используется так называемая «валюта здравоохранения», измеряемая в часах работы, которую можно применять в государственных программах здравоохранения. Эффективность подобных систем отмечалась и современными отечественными исследователями. Даже при применении классических экономических и банковских механизмов в мире есть немало примеров такого подхода к распределению средств и инвестиций, который не вписывается в либеральные схемы.

Например, такие организации как Triodos Bank (Нидерланды), Cultura Bank (Норвегия), La Nef (Франция) и др. руководствуются в своей работе очень четкими этическими принципами, которые в двух словах можно выразить фразой, часто употребляемой антиглобалистами: «Люди важнее прибыли».

Более того, рад специалистов и аналитиков предложили довольно немало различных схем экономической стабилизации, основанной на принципах прямой демократии. Например, аналитики Бангкокского института Focus on Global South предлагают следующие пути преодоления глобализации через экономику:

1. Производство на внутреннем рынке вместо экспортного направления должно снова стать центром гравитации экономики. 2. Принцип субсидиарности должен присутствовать в экономике. 3. Политика торговли должна защищать локальную экономику от разрушительного действия корпоративных структур и низких тарифов. 4. Промышленная политика должна возродить и укрепить сектор мануфактуры. 5. Долгосрочные мероприятия по справедливому распределению доходов могут создать энергичный внутренний рынок, который будет выступать в роли экономического якоря и создавать местные финансовые ресурсы для инвестиций. 6. Коррекция экономического роста будет повышать качество жизни, а максимизация объективного подхода уменьшит дисбаланс, связанный с окружающей средой. 7. Разработка и распространение благоприятных экологических технологий в промышленности и сельском хозяйстве должны поощряться. 8. Роль принятия стратегических экономических решений не может быть отведена лишь технократам или рыночникам. Наоборот, должны быть внедрены возможности демократического принятия решений в экономике, чтобы такие вопросы, как развитие промышленности, пропорции правительственного бюджета в участии аграрного сектора и т. д., стали темой демократических дискуссий и выбора. 9. Гражданское общество должно постоянно мониторить и наблюдать за частным сектором и государством. Этот процесс должен быть институциализирован. 10. Комплекс собственности должен быть трансформирован в «смешанную экономику», которая включает в себя коммунальные кооперативы, частный бизнес, государственные компании и исключает транснациональные корпорации. 11. Централизованные глобальные организации типа МВФ и Всемирного Банка должны быть замещены региональными, построенных не на принципе свободной торговли и мобильности капитала, а на принципах кооперации.

К глобализации также важно применить и социальный анализ. Методология Жана Бодрийяра позволяет проследить, как финансизм и спекулятивные рынки привели к созданию экономических симулякров, подрывающих жизнедеятельность социальных систем. Не менее интересна модель Жоржа Батая, демонстрирующая, как экономическая конкуренция, характерная для либерального уклада, напрямую связана с риском войны. Французский социолог указывает, что излишняя энергия, переходящая в богатство, должна быть потрачена на развитие системы. Если не происходит своевременного отвода энергии посредством траты, то она неизбежно расходуется путем катастров.

Кроме того, попытки уничтожать продукты труда при перепроизводстве (что отмечал Карл Маркс как один из атрибутов капиталистической системы) является признаком бессилия, а увеличение третьего сектора экономики неизбежно приводит к войне.

Архетипы, война и экономика тесно взаимосвязаны между собой. Не случайно теория игр применяется для математического моделирования в экономике и военном деле. К исследуемой теме нужно добавить, что энтузиасты глобализации из США и стран Западной Европы отмечали, что тесное взаимодействие стран и народов, чему будут способствовать глобализационные процессы унификации стандартов и гомогенизации культур, должно было привести к уменьшению вероятности конфликтов. Однако появление новых моделей общества привело к новым формам войн.

Иррегулярные войны и неконвенциональные конфликты накрыла громадная тень сетевой или сетецентричной войны, принятая на вооружение Пентагоном. По замыслу их архитекторов, такие войны ведутся во время конфликта, кризиса и мира и влияют на поведение врага, союзника и нейтральных сторон. То есть, из чисто военного применения они перешли в сферу социально-культурную, экономическую, дипломатическую и др., а время их начала и завершения крайне неопределенны, активным же субъектом в них выступают не только государства, но и транснациональные корпорации, НПО, религиозные объединения, преступные группировки и политические партии. Другими словами, сетевые войны ведутся всегда и против всех. «Bellum omnium contra omnes» Томаса Гоббса распространилась на весь мир, в котором функции Абсолютного государства - Левиафана хотят исполнять США.

Ключевым моментом в таких войнах является информация, точнее, ее своевременное получение, обработка и прокачка по каналам коммуникации, что позволяет создавать эффект своевременной и надлежащей осведомленности среди своих и перекрытие доступа к информации для чужих (классический принцип пары «друг-враг» по Карлу Шмитту). Кроме того, наделение того или иного послания акцентами и манипулирование знаками, о чем писали исследователи информационных войн и технологий, позволяют создавать особый дискурс, который в качестве инструмента применяется в международной политике.

С другой стороны, отключенность ряда регионов из всемирной информационной сети создает определенные риски вследствие наличия у ряда стран и народов другого паттерна мышления, нежели у центра мировой глобализации.

Поскольку когнитивная сфера является наиболее существенным аспектом сетецентричных войн и все сильнее влияет на международные процессы (об этом свидетельствует появление таких терминов, как «глоттополитика» и «ноополитика»), необходимо качественно новое осознание, способствующее пониманию исходящих угроз извне, их причин, а также моделей мышления (включая архетипы) других народов.

Предыдущие бихевиористские подходы и ведение информационных войн велось в основном со стороны правительства США в отношении всех остальных народов. При нынешнем кризисе либеральной системы и инициативах ряда стран переформатировать международный порядок, следует изменить подход и к наукам, которые влияют на формирование мировоззрения будущей элиты, и к социо-культурным практикам, которые, несмотря на свою важность, долгое время оставались вне внимания со стороны большой политики.

Сдвиг мышления должен быть комплексным, с задействованием архетипических пластов, который позволит безболезненно отмереть старым мемам и заложить основы для нового миропорядка, где в цветущей сложности будут гармонично со-развиваться общества устойчивого изобилия.

Как уже было указано, ряд философских установок задал определенное направление развития наук, которые были приняты как нечто жестко фиксированное и не подлежащее критике. Можно также учесть тот факт, что корпус древнегреческой философии попал в Западную Европу посредством арабского мира и подвергался определенным искажениям. Но переосмыслить фундаментальные основы бытия рискнули не многие.

В этом показательно наследие Мартина Хайдеггера, чьи работы, несмотря на определенную сложность, могут быть хорошим подспорьем для разработки новой теории. Также этот процесс должен проходить в оптике деконструкции, чтобы отсеять спекулятивные наслоения и отжившие свой век механизмы социально-политического конструирования.

Подводя итог, можно сказать, что после трех политических теорий (либерализм, марксизм и фашизм), которые показали свою несостоятельность и трех волн глобализации (смена трех обществ - традиции, модерна и постмодерна, а также экономических моделей) необходима выработка новой политической теории, которая сформирует четвертую волну, качественно отличную от трех предыдущих, и где основным действующим субъектом, как уже было сказано, будут народы.

При этом важно не формирование оппозиции и движений по принципу «анти», а выработка конструктивного контркредо, которое, по мнению Збигнева Бжезинского, сможет разрушить глобальное доминирование США. В данной теории или, как ее назвал французский философ Ален де Бенуа, Четвертом номосе Земли, субъектом истории должны быть народы в процессе своего чистого бытия, со всем богатством межкультурных связей, традиций, этнических особенностей и мировоззренческих установок. Тогда альтернативные модели и попытки многих аналитиков, специалистов и противников глобализации Запада смогут найти свое широкое применение.