Модель будущего политического устройства России с неизбежностью должна обладать собственным геополитическим измерением. Всякое общество, равно как и всякое государство находится в определенном географическом и международно-политическом контексте, который находит свое непосредственное воплощение не только в формах межгосударственной и общественной интеракции, но и в формах политического устройства и влияет на типологию обществ, их ценности, формы внутренних социальных связей, что отлично показал Карл Шмитт в работе «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря».

Иначе говоря, если следовать за Шмиттом, то необходимо признать наличие талласократических и теллурократических обществ, находящихся в перманентной конфронтации. Генезис их таков, что, несмотря на расширение модусов и форм пространства, с которыми взаимодействуют человек и общество, противостояние между талласо- и теллурократией не только не снимается, но расширяется и на эти новые формы.

Таким образом, талласократия и теллурократия могут быть рассмотрены не только как геополитические, но и как социологические категории, в то время как, например, аэрократия, эфирократия или нетократия как преимущественно геополитические и инструментальные. Преждевременно было бы говорить о том, что взаимодействие с этими формами пространства вызвало эффект, сравнимый с тем, который оказали на формирование человеческих обществ такие фундаментальные явления, как земля и море.

Данный геополитический фундаментализм, может быть, в современной ситуации и упрощает понимание всей полноты глобальных процессов, в то же время наиболее «политичен» в своей дуальности, так как выделяет главную с точки зрения политики формулу Шмитта «друг-враг», «мы и они». А если мы вспомним, что речь идет именно о политической теории, то подобное упрощение не только наиболее уместно, но и действенно.

Вне этого дуального кода нет политики, там, где он релявитизируется, политика исчезает, что мы можем наблюдать в ситуации постлиберального общества. Как социалистические политтеории строились на бинарности «эксплуатируемые - эксплуататоры», нацизм: «арийцы - неарийцы», «раса рабов - раса господ», так и либерализм на формуле «свободный мир против несвободного мира» (с упором на миллевское понимание свободы). Когда весь мир стал «свободным», либерализм как политическая теория исчез.

Экономический кризис знаменует крах наивного постлиберального экономикоцентризма, однако по инерции мы продолжаем существовать в плену у теперь уже ничем не обоснованных представлений о непрерывном экономическом прогрессе, благополучии, мире, комфорте, росте потребления.

Данный чувственный по типологии Питирима Сорокина социокультурный тип в контексте его же теории социокультурной динамики неизбежно должен смениться идеалистическим (как полагал сам Сорокин) либо идеациональным, - а для обществ этого типа уже характерна неэкономическая мотивация. Нынешнее общество деполитизировано как вследствие своего экономикоцентризма, так и того, что все общественно значимые вопросы превращаются в объекты эксплуатации и компромиссов между партиями и кликами, и политика, далекая от того, чтобы быть делом элиты, стала довольно презираемым занятием достаточно презираемого класса людей.

Возрастающая конфликтность современного мира, борьба за ресурсы, борьба идей, религий, смыслов одновременно с ниспровержением идолов экономики - все это ставит во главу угла проблему власти, а значит, властно требует возвращения политики. Но такое возвращение не возможно без нового дуального кода, которым в новых условиях может стать код геополитический.

Он вполне может быть положен в основание новой политической теории, тем самым попутно решая проблемы, вызванные глобализационными процессами. Это проблемы соотношения и разграничения в новой ситуации внешней и внутренней политики, а также внешне- и внутриполитических акторов, возникновение принципиально вненациональных игроков.

Геополитический код единственный может быть с успехом применен к описанию всего многообразия мировых трендов, поскольку изначально не фокусировался и не фокусируется на делении на сферы внутренней и внешней политики как традиционные политические теории или теории международных отношений. Геополитика работала и работает и с тем, и с другим. Потому этот код наиболее жизнеспособен и актуален именно сейчас.

Теперь рассмотрим проблему под несколько другим углом. Известно, что всякая политическая теория имеет свой проект будущего. Каким должен быть в нашем случае этот проект в геополитической плоскости? По нашему мнению, принципиально плюральным. Объясним почему.

Во-первых, ликвидация последнего экономического бастиона универсализма в постлиберальном мире, равно как и крушение ранее двух других универсалистких проектов и реальные процессы в современном мире, свидетелями которых мы являемся, говорят о том, что универсалистские проекты с точки зрения Realpolitik оказались нежизнеспособны. СССР как универсалисткий проект и основа социалистического содружества ослаб, а после и пал именно из-за не принятия во внимание принципиальной неоднородности, плюральности советского общества, многообразия и сложности межэтнических и межрелигиозных отношений. С теми же трудностями, но в общемировом масштабе, сейчас сталкивается постлиберальное общество. Общество и пространство не только не однородны, но и противятся всякой гомогенизации.

В геополитических терминах это противодействие можно выразить как борьбу против однополярного мира, его подрывает уже физическая невозможность включить в однородное ядро всех, отсюда всплывающие в западной прессе проекты по уменьшению численности населения в наиболее проблемных с этой точки зрения зонах. Но любой универсалисткий проект всегда в своей основе стремится к однополярности.

Во-вторых, плюральность, отстаивание сложности и многообразия как принципов есть неотъемлемое свойство консерватизма как самого отрицания универсалисткой логики стремительно теряющего схватку Модерна. Если мы говорим о России как о чем-то независимом и самобытном, то логично было бы и отринуть саму идею универсализма, в том числе и в геополитическом контексте и утвердить консервативную плюральность, а значит полицентризм, многополярность.

В качестве альтернативного можно рассматривать лишь неуниверсалисткий, плюралистичный в своей основе проект, радикально противопоставленный идее однополярного мира. Он будет протекать в контексте глобального политического пробуждения (Збигнев Бжезинский), а потому его полицентричность должна отражать новую расстановку сил на планете.

Цивилизационные факторы должны приниматься в расчет в первую очередь, коль скоро геополитика сейчас все чаще воспринимается как наука о развитии и противостоянии цивилизаций. А значит, речь должна идти не просто о многополярном, а о многополярном и многоцивилизационном мире. Мир XIX - начала XX века тоже можно назвать многополярным, в нем существовало несколько центров, между которыми поддерживался баланс сил, но все они, за исключением Японии, принадлежали к Западу.

Вызывает в интерес в этой связи концепция восходящих и нисходящих цивилизаций. К таковым относятся, прежде всего, четверка - Бразилия, Россия, Индия, Китай, выделяемые как «страны быстрого развития» (СБР). Стоит отметить, что между этими странами существует ряд нерешенных вопросов (между теми же Индией и Китаем, например). Однако, формула Бразилия, Россия, Индия, Китай будет выглядеть более обоснованной, если мы будем брать их как цивилизации.

Обладающие обширными территориями, многочисленным населением и значительным экономическим, энергетическим и экологическим потенциалом, Китай, Индия, Бразилия, Россия и, несколько в меньшей степени, ЮАР оказывают огромное цивилизационно-культурное влияние на соседние с ними страны и регионы. Это больше, чем просто страны. Цивилизация - это не только и даже не столько экономика и политика. Это то, что через экономику и политику все более активно воздействует на формирование глобальных реальностей. Это - культура.

В смысле культуры между «Большим Китаем», «Большой Россией», «Большой Индией» и «Большой Бразилией» в ее латиноамериканском окружении и Латинской Америкой в целом можно обнаружить больше общего, чем между Китаем, Бразилией, Индией и Россией как государствами со всеми их противоречивыми интересами. Именно на этих направлениях, в том числе не традиционном для России латиноамериканском, нашей стране удалось добиться наибольших результатов вопреки базовому документу РФ по внешней политике (Концепции внешней политики РФ).

Это можно назвать цивилизационной комплиментарностью, а можно объяснить общим духом восходящих цивилизаций. Для этих стран характерно: - наличие «имперского» (государственнического) настроя населения, которое связывает свое благополучие с усилением международного влияния своей страны; - стремление принять на себя возрастающую долю ответственности за международные дела; - осознание своей «цивилизационной миссии» в ближайшем геополитическом и геоэкономическом окружении; - стремление к установлению многополюсного миропорядка на принципах равноправия, предсказуемости и порядка; - уверенность в необходимости пересмотра ценностной основы существования человечества, отказа от безграничного потребительства, крайностей индивидуализма и морального релятивизма; - нацеленность на создание глобальной культуры экологизма, коллективизма и духовности.

Этот потенциал требует самого главного: преодоление инерциального российского европоцентризма. Именно Россия меньше всего вовлечена в связи с другим странами БРИКС. Серьезная же ресурсная база и совокупный потенциал делают возможным утверждение такого миропорядка, который бы базировался на вышеупомянутых ценностях.

Но большие ресурсы СБР наделяют их и другими специфическими качествами. Одно из них - способность, хотя изначально к замедленному (Бразилия, Россия), но уверенному развитию. Остановить такое на последующих этапах может быть трудно. В силу своих особенностей, «гиганты» плохо и неохотно адаптируются к обслуживанию интересов «глобального политического и экономического верха». Этот последний, несомненно, может пытаться притормозить развитие СБР и направить его по руслу, выгодному скорее Западу, чем самим быстро развивающимся государствам.

Исходя из анализа критической концепции канадского исследователя Роберта Кокса, который исследовал проблему возникновения мировой гегемонии, применяя грамшианский концепт гегемонии к международным отношениям, можно сделать вывод, что смена миропорядка и структурные изменения в глобальном масштабе невозможны без нового идеологического вброса. Гегемония правящего класса сначала закрепляется на уровне государства, а потом выплескивается и вовне, что приводит к тому, что государство, в котором раньше всего произошел такой переход, закрепляет свое лидирующее положение и в мировой системе международных отношений, остальные же страны, перенимая технические методы, нормы, социальные институты (то, что исследователь назвал «пассивными революциями») лишь закрепляют свое подчиненное положение и отставание. Примером служит опыт США, где произошла первая капиталистическая революция, именно США затем и стали мировым лидером.

Включение в экономическую систему, сформированную США и Западом, приводит лишь к отставанию и недоразвитию, что впервые обосновал (в другом историческом антураже) Фридрих Лист, а в нынешних условиях Самир Амин. По мнению последнего, лишь déconnexion, отделение от этой системы и создание собственной может обеспечить самостоятельное модернизационное развитие государств.

В постлиберальном же мире, где постоянно звучат выражения типа «ценности рынка», включение в западную идеологическую систему равно включению в экономическую и наоборот. Кокс, соглашаясь с Амином, отмечает, что дело не только в экономике, мировая гегемония - это социальная, политическая и экономическая структура, более того, она выражается как в господствующем способе производства, так и универсальных нормах, институтах и механизмах, господствующей культуре.

Контргегемонистский импульс, равно как и гегемонистский, должен исходить не от инструментов гегемонии (это по определению невозможно), но изнутри государств. Речь идет не о простом отделении, но создании иной социальной, экономической и политической структуры, нежели та, что есть на Западе, о иных ценностях и иной культуре. Только таким образом восходящие цивилизации смогут по-настоящему «взойти».

От себя заметим, что и Россия сможет стать вровень с остальными странами СБР, которых характеризует также и ориентированность на дальнейшее развитие, телеологический оптимизм и энтузиазм (чего сейчас нам явно не хватает). Все это в наших условиях невозможно без национальной идеи, но именно эта идея и может начать все преобразования, о которых речь шла выше.