Феномен евразийства, одного из наиболее интересных явлений русской мысли XX века, да и во многом всей русской истории, и по сей день остается не полностью осмысленным. Зачастую евразийство воспринимается лишь в качестве одной из идеологических концепций, причем локально ограниченной русским зарубежьем. В лучшем случае предпринимаются попытки возродить старое евразийство как политико-идеологический концепт в условиях постсоветской России.

Однако существует еще одно фундаментальное измерение, мимо которого прошли как апологеты, так и критики евразийства в нашей стране, а оно имеет колоссальное значение не только для дальнейшего осмысления евразийской теории в совершенно новых рамках, не только дает возможность обратиться к евразийству по-новому, но и позволяет оценить по-настоящему колоссальный вклад, который внесли евразийцы в европейскую науку прошлого столетия. Можно с уверенностью заявить, что Россия еще не до конца знает, что такое евразийство, потому что мало кто замечает ту очевидную связь, которая существует между евразийскими теориями и структурализмом.

Общепринятой точкой зрения на возникновение структурализма является следующая. Структурализм как парадигма в общественных науках (а нас интересуют прежде всего они) возник в 50-х -60-х годах XX века, главную роль в этом сыграли такие французские ученые как Клод Леви-Стросс, Жан Лакан, Ролан Барт, Мишель Фуко. Источником развертывания структурализма как общенаучной методологической системы стала структурная лингвистика Фердинанда де Соссюра.

Евразийство в таком контексте возникает как что-то отдаленно связанное с Пражским лингвистическим кружком Николая Трубецкого и Романа Якобсона, близкого друга и учителя Леви-Стросса, и как цельная доктрина находится на периферии тех концепций, что развивались внутри кружка. Таким образом мы можем наблюдать совершенно историцистскую и прогрессистскую картину развития структурализма, которая начинается структурной лингвистикой Соссюра, затем проходит этапы становления, опят же в рамках лингвистики в нескольких школах, одной из которых является Пражская, и расцветает уже в качестве общенаучной парадигмы после Второй Мировой войны.

Между тем, еще задолго до интеллектуальных изысков Леви-Стросса в евразийстве структурализм де-факто уже был общенаучной методологической системой и применялся в различных областях знания: географии, истории, лингвистике. Этот структурализм лишь частично проистекал из структурной лингвистики и анализа языка, в значительной степени, серьезное влияние на его формирование оказала география - русская географическая школа. Изучение языка и изучение пространства переплетались между собой, оказывая взаимное влияние друг на друга, потому не удивительно, что в деятельности Пражского кружка принимали участие не только лингвисты, но и, например, географ и геополитик Петр Савицкий.

Рождение евразийства как первого структурализма, преструктурализма, структурализма до структурализма, структурализма как мы его знаем, явилось ответом на вызов конкретной ситуации – революции, гражданской войны, распада и восстановления России почти в прежних границах и необходимости осмысления феномена и ноуменальных констант Империи.

Один из базовых принципов структурализма – взаимоотношение частей и целого. Структура понимается не как способ аналитического членения мира, но как скрытый и подлежащий описанию принцип взаимоотношения частей. Структурализм имманентно холистичен и антиатомистичен. Весь опыт социальной деятельности, данный нам в кодах, утверждает это научное направление, изначально организован внутренней структурой. Человек обладает внутренней структурирующей способностью и потому, все элементы социальной деятельности определяются набором внутренних правил, которые придают эмпирически воспринимаемым явлениям определенную структуру.

Структурализм находится в оппозиции любому казуальному объяснению и предпочитает синхронию диахронии. Осмысление связи целого и его частей было основной задачей евразийцев. Необходимость непротиворечиво свести воедино вскрывшуюся в революции плюральность, множественность и многообразие народов евразийского пространства и подтвердить цельность и неделимость российского мира привели, как полагают ряд западных исследователей, в частности, Патрик Серрио, и как пишет российский исследователь Сергей Глебов, к возникновению феномена евразийского структурализма.

Глебов полагает, что существует прямая связь между концептуализацией российского империализма и национализма в евразийстве и генезисом и дальнейшим развитием структуралистского метода. В евразийстве и структурализме, как мы его знаем, сходным образом решается проблема частей и целого, для них характерен подчеркнутый холизм, антисубъективизм, антиисторицизм, примат синхронии над диахронией, обращение к структурным особенностям Евразии, создающим ее единство, оба направления отличались подчеркнутой модернистичностью, новаторством, отрицанием старой науки, продвигали идеи плюрализма культур, множественности и несоизмеримости существующих порядков.

Евразийцы применяли понятие «структура» не только к языку, но и к географии и истории. Так, в отклике на статью Савицкого «Подъем и депрессия в древнерусской истории» Трубецкой пишет: «История до сих пор была наукой глубоко атомистичной и привила атомистический подход к фактам всем, даже молодым историкам. Ваша попытка применения структурального подхода к историческим фактам именно потому и остается непонятной "профессиональным историкам". Но я убежден, что это – единственно правильный путь».

Атомистичному восприятию мира фактов, характерному для позитивизма, евразийцы противопоставляли понятие структуры, лежащей в основе любого фактического многообразия. В лингвистике Пражская школа первая выдвинула идею бинарных оппозиций. Роман Якобсон установил 12 бинарных акустических признаков, составляющих фонологические оппозиции, которые, по его утверждению, являются языковыми универсалиями, лежащими в основе любого языка. В дальнейшем метод бинарных оппозиций был с успехом применен Леви-Строссом к анализу мифа. Петр Савицкий утверждал в качестве общего принципа интерпретации фактов концепцию «периодической системы сущего», строго организованной и структурированной методики выявления повторов и совпадений в истории, географии, экономике и лингвистике. Своими учителями Савицкий считал Дмитрия Менделеева и российского географа и почвоведа Василия Докучаева.

Патрик Серио писал, что Трубецкой, Савицкий и Якобсон были неоплатониками. Феноменальный мир для них был лишь отражением ноуменального. В мире феноменов мы видим лишь части более крупного целого, но при правильном методе познания можно приблизиться к пониманию закономерностей существующих на ноуменальном уровне. Структурализм евразийцев носил онтологический характер, отличаясь этим от структурализма Соссюра. Если структура Соссюра – ментальный конструкт, создаваемый с аналитическими целями, то для евразийцев – это заранее заданный онтологический исток, раскрывающийся в различных феноменах.

Рассмотрим чуть подробнее, как структурализм евразийцев воплощался в конкретных областях знания: лингвистике и географии. Николай Трубецкой отмечал существование структурного сходства между строем языка туранских народов и их духовным миром. Языкам финно-угорским и тюркским свойственна звуковая гармония гласных, которая в духовном плане соответствовала холисткому, созерцательному характеру туранского мировоззрения, не склонному к рационализированию. Этот туранский код, воплощающийся в строе языков, дает возможность расшифровать свойственные всем евразийским народам черты, в том числе и тем, что принадлежат славянской группе, составляя константное ядро особости народов Евразии.

Лингвистические воззрения Трубецкого были во многом фундированы консервативными философскими представлениями Константина Леонтьева. Вслед за Леонтьевым Трубецкой в программной статье «Вавилонская башня и смешение языков» продвигает идею желательности и благотворности плюральности и диверсификации культур и языков. Трубецкой в своих исследованиях отрицал характерное для XIX века представление о существовании единого индоевропейского языка (поиск его, означал оправдание интернациональной культуры). В то же время историческое развитие языков с его точки зрения - это процесс регресса, современные языки гораздо проще классических языков древности (санскрита, древнееврейского, древнегреческого). Границы между языками и культурами для Трубецкого играли огромную роль.

Понятие «отграничения» стало ключевым в фонологических исследованиях ученого и вошло затем в классический структурализм. В частности, в труде «Основы фонологии» Трубецкой разделяет фонетику – науку о материальной стороне звука, и фонологию – науку об «обозначающем» в языке. Важный фонологический тезис состоит в утверждении того, что именно смыслоразличительные единицы играют ключевую роль в звуковом строе языка. Смыслоразличительная функция приобретается фонетической единицей только в том случае, если единица представляет собой часть оппозиции. Граница и различие предстают перед нами как необходимые условия смыслообразования, культуры и духовной жизни человека. Как отмечает Сергей Глебов, такое влияние к понятиям границы и различия, унаследованным от Соссюра, имело и другой источник, не только структурную лингвистику, но прежде всего философию Константина Леонтьева.

Важным является и следующий тезис Трубецкого из «Вавилонской башни и смешения языков», согласно которому возможно существование таких языковых общностей, возникающих как результат контактного и конвергентного развития, где языки приобретают общие признаки в процессе исторического сосуществования. Сам ученый называет такие общности «языковыми союзами». В качестве примера можно привести балканский языковой союз, включающий греческий, албанский, болгарский, македонский, румынский (включая арумынский, истрорумынский, мегленорумынский языки), а также периферийно сербо-хорватский и турецкий языки.

Его идеи в этом направлении были продолжены Романом Якобсоном, его крестником и учеником, также активным деятелем евразийского движения. Якобсон выдвинул гипотезу «евразийского языкового союза», в основе которого лежат языки с «фонологическим различием согласных по твердости и мягкости» и отсутствием политонии. В результате границы евразийского языкового союза, мира не знающего политонии, но использующего мягкость согласных, совпадают с описанными евразийцами историко-культурным миром Евразии. Так, даже близкородственные языки, такие как карельский и финский, отличаются именно по этим признакам, и мы видим, что Финляндия относится к западной цивилизации и была чужда русскому историкокультурному пространству даже после присоединения к России - в отличие от Карелии.

Якобсон в своих трудах высоко ценил советского ученого Дмитрия Зеленина, который описал систему табу у народов Евразии и обнаружил единообразие словесных запретов среди различных этнических групп. По мнению Якобсона, Зеленин устанавливал общеевразийские черты отношения говорящих к слову, более того, научные концепции, построенные на внеевразийских языковых табу неприменимы к евразийскому материалу.

Таким образом, методы языкового структурализма, развиваемые Трубецким и Якобсоном, уже ими самими применялись в сопряжении с географической реальностью («фонологическая география Якобсона»), и главным здесь был поиск структур, лежащих в основе единства народов России-Евразии.

Практически не оцененна роль Савицкого в формировании взглядов Трубецкого и Якобсона, как и его роль в истории структурализма. Главной чертой подхода Савицкого к географии, позволившей Якобсону назвать его «основателем структуральной географии», был комплексный подход, в котором предлагалось системное исследование территории, данных физической географии, климатологии, биологии, почвоведения и истории человеческих обществ. При такой постановке вопроса, где в центр внимания ставится месторазвитие, то есть холисткий концепт, объединяющий социально-историческую среду и характеристики территории, необходимо как можно более разностороннее, но в то же время сфокусированное описание географического мира.

Это требовало сведения локального описания множества внешне не связанных отдельных характеристик воедино, то есть применения метода «увязки», улавливания сопряженности разноплановых явлений, постановки вопроса о взаимоотношениях между различными частями системы, решение вопроса о параллелизме структур, совсем казалось бы различных. В такой ситуации именно эти взаимоотношения становятся главной проблемой научного исследования, их выявление, корректное описание и объяснение существующих связей – главная задача ученого.

Этот вариант географического структурализма Савицкого, где основное внимание уделяется именно отношениям элементов, а не им самим, затем будет продублирован Леви-Строссом и его учениками, воспринявшим эту идею через Якобсона. Этот метод напрямую уходит в российскую географическую традицию, в частности, к Василию Докучаеву, который в своей работе «Учение о зонах природы» отмечал, что современная ему география неправильно основное внимание уделяла различным фактам, тогда как необходимо в центр внимания географии ставить соотношения, «закономерные взаимодействия, которые и составляют сущность познания естества ». Эту точку зрения разделяет и развивает Савицкий, но именно примат структуры, то есть, прежде всего, системы отношений над элементами всегда признавался отличительной чертой структурализма.

В призме концепции Савицкого Евразия предстает автаркией, применение структурного метода позволяет выявить целый комплекс особенностей, которые выделяют Россию-Евразию в отдельный мир, иначе структурированный, чем миры Запада и Востока, где, соответственно, любое сравнение между ними теряет свой смысл. Евразийский структурализм – генетическая связь и мировоззренческие коннотации со структурализмом классическим.

Рассматривая исторический контекст взаимоотношений структурализма и евразийцев, важно отметить, что главная фигура французского структурализма Клод Леви-Стросс был учеником Романа Якобсона. Более того, как мы видели выше, через Якобсона базовая идея о приоритете связей над элементами, зародившаяся у Савицкого, также перешла к Леви-Строссу и далее. Сам факт того, что вопреки Фердинанду де Соссюру, открыто выступавшему против применения своих концепций к исследованию структур родства, Леви-Стросс обратился именно к ним, а затем к мифу, объясняется влиянием и прямым советом Романа Якобсона.

Британский марксист Пери Андерсон, критикуя структуралистов, отмечал, что «Соссюр предостерегал против злоупотребления аналогиями и экстраполяциями из области науки, которой он занимался, неудержимо множившимися в последние десятилетия. Он писал, что язык является "такого рода человеческим институтом, что все другие человеческие институты, за исключением письма, могут лишь ввести нас в заблуждение относительно его действительной сущности, если мы поверим в их аналогию". Действительно, он выделил родство и экономику - те две системы, с ассимиляцией которых в язык Леви-Строс положил начало структурализму в качестве общей теории, - как несоизмеримую с ним».

Даже мировоззренческие позиции Стросса и евразийства в том, что касается множественности культур, плюральности, цветущей сложности, позитивной оценке различий между культурами и негативной - тенденций к универсализации, «мировой цивилизации», общем подходе к пониманию неевропейских культур совпадают. Антиколониальный и антишовинистический, антирасистский дискурс евразийцев был продолжен структуралистами и постструктуралистами.

Евразийцы были во многом первыми и предложили свой вариант структурализма, который остается актуален и по сей день именно как научная парадигма. Это несколько иной структурализм, нежели тот, который известен нам по книгам европейских ученых. В его формировании огромную роль сыграло не только осмысление языка, но и пространства, и взаимосвязи с пространством социальной среды, но это полноценная научная традиция со своей развитой методологией, которая может быть рассмотрена как реальная альтернатива или существенное дополнение как к постструктурализму, так и классическому структурализму.

В то же время, то, что привлекает нас в структурализме европейском, есть и в евразийском структурализме. И даже более. В нем уже есть структуралистские концепции географии, геополитики и истории, в нем огромную роль играет осмысление реальности нашей страны и ее структурного единства. Вся методология этого научного направления строилась на анализе нашей страны, а точнее нашей цивилизации, а потому может быть с успехом применена к осмыслению реальности России и мира и на новом витке истории.