ЕВРАЗИЯ :: Сепарато-сепаратистские переговоры

В 20-е годы прошлого века родоначальник социологии знания Карл Манхейм дал дал понятие частичной и тотальной идеологии: «О понятии частичной идеологии мы говорим, когда это слово должно означать, что мы не верим определенным «идеям» и «представлениям» противника, ибо считаем их более или менее осознанным искажением действительных фактов, подлинное воспроизведение которых не соответствует его интересам. Здесь речь может идти о целой шкале определений - от сознательной лжи до полуосознанного инстинктивного сокрытия истины, от обмана до самообмана».

Конструктивизм тотально делегитимизирует понятие национального государства, то есть отрицает необходимость лояльности по отношению к нему со стороны как элит, так и самого плебса.

В качестве радикальной тотальной идеологии социолог обозначил идеологию эпохи или конкретной исторической и социальной группы (например, класса), «имея в виду своеобразие и характер всей структуры сознания этой эпохи или этих групп». Разница между подходами к идеологическим конструкциям, задаваемая данными определениями, очевидна: «Если понятие частичной идеологии рассматривает как идеологию лишь часть высказываний противника (и только в аспекте содержания), то понятие тотальной идеологии ставит под вопрос все мировоззрение противника (в том числе и его категориальный аппарат), стремясь понять и эти категории, отправляясь от коллективного субъекта».

Таким образом, если некие политические силы имеют единую тотально-идеологическую базу, то все их взаимные демарши не более, чем торг по условиям неизбежной коалиции - торг, в принципе невозможный у носителей разных тотальных идеологий. Примеров этому можно привести великое множество — из политической жизни современной России особенно. Но в рамках обсуждения темы сепаратизма на ум в первую очередь приходят исторические ситуации, когда «тотальная идеология» оборачивалась кровью.

После провозглашения независимости Ичкерии в непримиримую политическую борьбу в республике вступили чеченские радикалы, объединенные вокруг знамени чеченской революции - генерала Дудаева, и чеченские либералы, объединенные вокруг целого сонма чеченских интеллектуалов: профессоров, академиков, директоров. В оценках друг друга противники на комплименты не скупились. «Наш президент может только гонять над Грозным самолет, делать перед телекамерой физзарядку и регулировать цены на мороженое», - восклицала парламентская либеральная оппозиция. «Парламент - пятая нога в телеге чеченской революции», - отвечали им сторонники президента.

Но вот настал октябрь 1992 года. Недалеко от Ичкерии возник осетино-ингушский конфликт, и вскоре к границам независимой Чечни подошли российские танки. В эти же дни выходит в свет номер газеты чеченских либералов «Импульс», специализировавшейся на прославлении идеалов демократии и критике дудаевского режима, в котором в статье «Без взаимных угроз» движение «Даймохк» заявило, что «на период внешней угрозы чеченской республике оно приостанавливает оппозиционную деятельность... Если конфликта не удастся избежать, то члены движения будут в первых рядах защитников своей Родины. Именно поэтому даймохковцы сформировали свой батальон в Урус-Мартановском районе».

Итак, спор о том, должна ли быть Чечня президентской или парламентской республикой, могут ли занимать в ней важные посты люди с несколькими судимостями или все должно достаться лицам с несколькими дипломами о высшем образовании - лишь следствие столкновения частичных идеологий, если и та, и другая сторона стоят за полную независимость своей республики от России.

Но, конечно, о тотальной идеологии сепаратизма в России говорить на уровне «любит-не любит» некий субъект федерации, точнее, его титульный этнос, нашу общую Родину, не следует: как известно, Россия - не доллар (а русские - тем паче), чтобы ее все любили. Тотальная идеология сепаратизма есть обусловленное определенными структурами сознания видение социально-политического пространства России, в котором сепаратизм оправдан, объективно обусловлен и абсолютно необходим.

При этом моделисты-конструкторы, создающие тоталитаристкие структуры сепаратисткого восприятия российской действительности, на уровне частичной идеологии могут объявлять и даже воспринимать себя государственниками, патриотами РФ и т. д. Если так оно и есть, тем более следует показать двусмысленность их теоретических построений, доведя ряд их недоразвиваемых посылок и элементов до «совершенства».

В качестве базы сепаратизма как тотальной идеологии я предлагаю рассмотреть конструктивизм. Вот уже четверть века лет главный российский этнолог и антрополог, доктор исторических наук, специалист по индейцам США и Канады Валерий Тишков предпринимает попытки «постнационалистически взглянуть на национализм». Попытаюсь и я кратко и более-менее систематически изложить его взгляды по этому вопросу, что, как покажу в дальнейшем, является достаточно нелегкой задачей.

Итак, нация, а также этносы и их производные (суперэтносы, субэтносы и т. д.) - по большому счету, научно-политический миф. Не существует естественных, биополитических или биосоциальных общностей людей, а есть конструкции политиков и ангажированных ученых, которые под лозунгом единой нации или этнического возрождения мобилизуют обывателей, наращивая тем самым свой социально-политический капитал.

Большинство людей, которых «достали» живущие в непосредственной близости представители иных этнических общностей, пожалуй, воскликнут: «Как верно сказано!» В самом деле: перед нами, по сути, отказ в предмете любого межнационального спора, попытка - либеральная до основания - свести «реализацию главной жизненной задачи» каждой личности к «социальному преуспеванию»: ведь, как утверждает сам Тишков, «человек рождается не для служения нации». Ладно, когда подобные идеи поддерживает убежденный русский либерал, но когда хвалу конструктивизму я стал встречать на страницах исследований, далеких от либерализма, но зато близких к этнонационализму, стало ясно, что здесь скрыта какая-то концептуальная тайна.

Пришлось в очередной раз припасть «воспаленной губой» (В. В. Маяковский) к трудам человека, не посчитавшего за труд снабдить «грамотными и политически ориентированными формулами» конструктивизма «наше малопрофессиональное обществоведение». Обратившимся к его трудам и в его веру Тишков помимо прочего, подобно искусному индейскому знахарю, намекал на возможность избавления от «интеллектуальной импотенции». Заинтригованный такой, нечасто встречающейся в академических изданиях рекламой, я погрузился в изучение, стало быть, «интеллектуального приапизма». Правда, меня ожидали немалые трудности. Известно, что человек, длительно разрабатывающий какую-то тему, в конце концов отождествляет себя с предметом изучения. Вот и Тишков стал применять в своем научном творчестве некоторые индейские методы, в частности, такой известный, как запутывание следов.

К примеру, академик заявляет: «Мой подход основан на том, что нация - это категория семантико-метафорическая, которая обрела в истории большую эмоциональную и политическую легитимность и которая не стала и не может быть категорией анализа, то есть стать научной дефиницией...Достаточно ясно, что эта дефиниция не работает применительно к основным формам человеческих коллективов (государственные образования и этнические общности — В. У.), на которые она распространяется как учеными, так и представителями самих этих коалиций» («Забыть о нации»).

Не работает - и ладно! Забудем о нации! Но дальше мы читаем: «Наряду с гимном и гербом метафора нации служит символом в утилитарных целях достижения консолидации и общей лояльности населения государства. Общая гражданская идентичность, которая достигается через понятие нации, не менее важна для государства, чем конституция, общие правовые нормы и охраняемые границы. Ибо этот общий дискурс о нации придает важную дополнительную легитимность государственной власти через создание образа, что последняя представляет некую целостность и осуществляет управление от ее имени и с ее согласия».

Как мы видим, здесь уже речь идет не о том, что категория нации приобрела политическую легитимность, а о том, что с помощью этой категории легитимизируется государственная власть, а это все-таки разные стороны рассматриваемой проблемы. Причем, если быть последовательным, то наряду с категорией нации надо отказать в значимости гербу и гимну, конституции и государственным границам, которые, строго говоря, вряд ли в каком-либо государстве отвечают всем критериям научности. Так, может быть, все-таки стоит оставить в социально-политическом дискурсе категорию нации, если с ее помощью происходит утверждение «общеразделяемого чувства принадлежности к государству не только через оформление правовой связи и обязательств между бюрократией и гражданином, но и через эмоциональную лояльность или привязанность»? Ведь это так важно для современного расколотого общественного сознания России.

- Нет, - отвечает Тишков, - это невозможно в принципе, а у нас еще и в силу тяжкого советского наследия. Ведь тоталитарный режим «позволил себе роскошь осуществить этнонациональный принцип в политике и в государственно-административном устройстве страны... в полемических целях (как известно, большевикам в условиях развала Российской империи либерально-демократическими деятелями Февральской революции только и оставалось заниматься научными спорами — В. У.) осуждения «буржуазного федерализма"».

В результате уже в 90-е годы, когда в России идейные потомки Февраля 1917 года опять начали проводить «антиимперскую» национальную (то есть антинациональную) политику, «на Западе по причине инерции менталитета холодной войны» этого не поняли и решили российскую «мини-империю» дожать: «Международные юристы стали пересматривать доктрину самоопределения в пользу отказа от принципа территориальной целостности государств и признания самопровозглашенной сецессии. … Политические философы сделали радикальный пересмотр понятия «национальность» в пользу его этнокультурного (советского ) смысла».

Остается, правда, неясным, почему вышеупомянутые политические философы не сделали этого пересмотра, пока существовала сама «Советская империя», а занялись этим, когда в Кремле оказались ее ненавистники и разрушители. Но уважаемый доктор исторических наук, стоит только возникнуть проблеме «как и почему это произошло» - то есть проблеме собственно исторической - как правило, заявляет, что «это другой вопрос» и снова возвращается к раздумьям над дефинициями. Последуем же за ним и попытаемся перевести вышеприведенные мысли с «конструктивисткого» на русский.

По причине того, что после разрушения СССР Россия все равно сохранилась как полиэтничное и огромное по территории государство, международные юристы, проживающие в дружественных нам теперь странах, продолжили холодную войну Запада против русского и братских ему народов, начатую задолго до октября 1917 года и тем более декабря года 1922. На современном этапе, не имея возможности использовать в борьбе с Россией антикоммунистическую риторику, данные юристы делегитимизируют российское государство в его современных границах, рассматривая прежде всего титульные (но не только) этносы РФ в качестве наций с правом на самоопределение вплоть до отделения, провоцируя тем самым «попытки реализовать принцип этнической государственности через узурпацию власти представителями одной группы, через подавление меньшинств или через сецессию».

С этим утверждением можно только согласиться. Этнический национализм, взращиваемый на постсоветском пространстве международными юристами и политическими философами из различных фондов и гуманитарных миссий, действительно является мощным дестабилизирующим обстановку в стране фактором, с которым необходимо решительно бороться. Другое дело, как пишет Тишков, этнический национализм у русских. У них (то есть у нас) этнический национализм выступает «в чем-то с претензией на общегосударственный патриотизм», в результате чего «в данном случае грань между этническим и гражданским (государственническим) национализмом в значительной степени стирается». Итак, оставим в силе русский и татарский этнонационализмы, как близкие к национализму гражданскому, а остальным откажем в праве на существование.

-Вы опять меня не так поняли, - скажет на это Тишков далее, - ведь периферийный этнонационализм (но никак не гегемонисткий, коим в нашей стране, как легко догадаться, является этнонационализм русских) «в своих неэкстремистких культурных и политических формах играет позитивную роль, содействуя, в частности, в России децентрализации власти и сохранению культурной отличительности и целостности групп. Этнонационализм, будучи антиподом основанного на правах человека гражданского общества, в настоящее время компенсирует недостаток демократии и общегражданских лояльностей. Он может быть ослаблен или устранен только через улучшение социальных условий существования и общественного правления в рамках доктрины культурного плюрализма и принципа «единства в многообразии». Ведь «самым серьезным препятствием на пути утверждения гражданского национализма (или российского патриотизма) является не столько национализм нерусских народов, сколько национализм от имени «русской нации» как некоей «государствообразующей» или «сплачивающей» нации, да еще превращающий ее в некий «суперэтнос».

Да, это, конечно, не «интеллектуальная импотенция». Это какая-то «интеллектуальная камасутра». Прежде, чем привести следующие несколько примеров диалектического мышления вождя российских конструктивистов, обратим внимание на еще одну особенность индейского мышления. Многие специалисты в области индейской культуры отмечали и отмечают удивительную наивность примитивных народов. Чем, как не долгой работой среди индейцев, можно объяснить надежду Тишкова на существование где-то «неэкстремистких культурных и политических форм» этнонационализма, а также на миротворческий потенциал «доктрины культурного плюрализма»?

Что касается последнего, то, как показано Эриком Хобсбаумом, «фольклорно-литературный» (культурный) этап сплошь и рядом представляет собой лишь первую фазу националистических движений, которая переходит в стадии формирования политических требований и взятия их на вооружение широкими массами. А уж будут ли они после этого экстремисткими или толерантными, думается, заранее никто предсказать не сможет.

Вот, например, в Прибалтике в конце 80-х русские оказали активную поддержку автохтонам в придании государственного статуса языкам титульных наций как первому шагу на пути к независимости прибалтийских республик. А потом «оккупанты» в лице одного из русских лидеров демократического движения Латвии Владлена Дозорцева с удивлением обнаружили, что «к сожалению, в кадровой политике нарастает вал шовинизма... Республику покинули многие ценнейшие специалисты-нелатыши. Их убирают и под предлогом незнания языка, и под предлогом неблагонадежности... Право собственности на недвижимость, на землю - только гражданам. И теперь вообще не поймешь - что же осталось негражданам, кто они вообще, чем и как им жить».

Давно известно: если что-то не понимаешь в какой-либо проблеме, обратись к профессионалу. В этнонациональной проблематике главным российским специалистом является Тишков. Вот что он пишет на эту тему: «Этносы», «суперэтносы», «субэтнические группы», «национальные группы» и многие другие неизвестные мировой науке понятия и категории вошли в язык официальных текстов постсоветской политики, провоцируя конфликтность» и будучи «с научной точки зрения уязвимы или просто бессмысленны».

Это статья Тишкова «О нации и национализме». А вот статья «Забыть о нации»: на современном этапе выработки национальной политики России «речь идет...не о ликвидации этнокультурных общностей...Этнические общности существовали в России до «социалистических наций» и будут существовать после них». В общем, как мы видим, Тишков действительно «забыл»: но не о нации, поскольку требование ее забвения ему постоянно приходится держать в памяти, а о том, что он сам писал в одной из предыдущих статей.

Подобное явление Михаил Бахтин, изучивший его на примере творчества Федора Достоевского, назвал полифонией. Не подумайте плохого: это смешение в одном сознании самых противоречивых суждений, вызванное, как правило, противоречивостью исторической эпохи, в которой проживает персонаж произведения. В данном случая полифония вызвана реальной сложностью самих объектов исследования, то есть этноса и нации. Давно уже исследователи нашли выход из крайностей примордиализма и конструктивизма, доказав, что в любом этносе и нации есть как черты «статические» - примордиальные, так и «динамические» - ситуационно конструируемые, причем существуют они в неразрывном единстве. Так зачем же стулья ломать?

Сейчас мы на этот вопрос и попытаемся ответить. Вот Тишков, в очередной раз заклеймив нацию как семантико-метафорическую категорию, провоцирующую политическое соперничество, призвав забыть о ней, о категории, видимо, как о первопричине этнонациональных конфликтов, вдруг замечает: «Кто успешнее и кто менее успешно пользуется метафорой нация на общегосударственном уровне зависит не только от осознанных усилий самого государства в сфере идеологии... Богатые государства с социально благополучным населением и с либеральными свободами легче добиваются лояльности своих граждан, которые готовы признать «единую нацию» и считать ее своей родиной, поскольку в ней живется лучше, чем в соседних или в далеких странах. Гомогенный облик западноевропейских наций-государств обусловлен...безоговорчным предпочтением большинства членов этих сообществ пребывать в достигнутых условиях социального комфорта».

В принципе в национальном вопросе мы имеем следующую типологию - «существование слабых и сильных, богатых и бедных государств с разными политическими режимами, в которых граждане и особенно элитные элементы испытывают разные степени лояльности и возможности их проявления». Исходя из этого, «сегодня перед государствами бывшего СССР главный вопрос заключается в улучшении условий жизни гражданина и в укреплении законодательного регулирования общественных процессов...В условиях глубоких трансформаций и смены (ослабления) государственных институтов важнее сам по себе обеспечиваемый прежде всего государством социальный порядок, чем форма, в которой он осуществляется, и идея, которой он освящается».

Итак, казалось бы, дело ясное. Рост этнонационализма в РФ обусловлен развалом за реформаторское десятилетие советского производственного наследия, падением уровня жизни и т. д., но никак не содержанием категориального аппарата российской этнологии. Но нет, вспомнив о своей главной идее, Тишков восклицает: «Если мир будет оставаться заложником идеи нации и не найдет другой более рациональной доктрины государствообразования, тогда России предстоит трудный процесс переобучения экспертов, политиков и населения пользоваться иным смыслом этого слова, в основе которого не этнос, а демос как субъект самоопределения».

В общем, если раньше оставались хоть какие-то надежды на решение национального вопроса в России благодаря усилиям самого российского демоса, то эти надежды Тишков похоронил окончательно: ждите теперь, пока весь мир найдет другую доктрину государствообразования! Ведь, как показал сам профессор Тишков, «международные юристы» занялись сейчас научным обоснованием как раз-таки доктрины этнонационализма, развивая ее аккурат под развал российской мини-империи. Легко себе представить, чему эти юристы и подобные им политические философы «переобучат» наших экспертов и политиков - ведь, как повелось с эпохи перестройки, учиться российской элите больше не у кого.

Думается, после подобных интеллектуальных кульбитов возможность толкования конструктивистких построений Тишкова и вкривь и вкось ни у кого не вызовет сомнений. На основании этого я предлагаю определить конструктивисткую концепцию Тишкова как научный миф. Вполне возможно, это не помешает им обоим одержать в российской этнологии победу. Но тут надо учесть, что пока гордые российские этнофоры, испорченные национальной политикой большевизма, начнут воспринимать себя демосом, или плебсом, из конструктивизма интеллектуальные импотенты - а Тишков знает, что «нас тьмы и тьмы, и тьмы» (Блок) - могут сделать два взаимоисключающих вывода.

Во-первых, конструктивизм тотально делегитимизирует понятие национального государства, то есть отрицает необходимость лояльности по отношению к нему со стороны как элит, так и самого плебса. Если нации как реальности нет, а есть лишь некий фантом - все позволено по отношению к государству, подданным или формальным руководителем которого ты являешься.

Ведь идея нации, как это признает и сам Тишков, выполняет важную интегративную функцию в атеистическом государстве модерна, переводя формальные отношения господства-подчинения на внутриличностный интимный уровень. Равно как смысл примордиализма в выполнении им функции воспроизводства образца, то есть в доказательстве не извечности того или иного этноса, а изначальности этнических моделей поведения для каждого этнофора в силу того, что следование этим моделям помогало выживать его предкам в определенной экологической и геополитической нише. То, что это «сконструировано», то есть не от природы дано, ничего не доказывает. В человеческом обществе все сконструировано: человек изначально погружен в систему символов, называемую культурой.

Зато отрицание реальности нации и этноса, в чисто научном плане представляющее собой вламывание в открытую дверь, в плане политическом вполне укладывается в логику глобализма: сущность глобализма на современном этапе - «в общем принципе нового естественного отбора, который требует ликвидации любых средств, помогающих слабым и неприспособленным защищаться от напора сильных и приспособленных. Важнейшее из этих средств - национальное государство, оказывающее протекционисткие услуги своей экономике и своему населению. Тот самый социал-дарвинисткий принцип, который требовал разрушения социального государства - прибежища неприспособленных внутри страны, требует демонтажа национального суверенитета и границ, рассматриваемых как прибежище неприспособленных народов, уклоняющихся от законов мирового рыночного отбора» с помощью ненаучных доктрин».

Тишков об этом не писал? Он утверждал обратное? Да он обо всем утверждал «обратное», но общая линия из его взаимоисключающих друг друга утверждений все-таки выстраивается. В чем, к примеру, пафос его обращения к опыту нациестроительства в западных странах? В том, чтобы сказать: родина не там, где ты родился и крестился, а там, где ты можешь реализовать свою главную жизненную задачу - достичь социального преуспевания, где ты обретешь надлежащие условия социального комфорта. Отсюда земля, в которой тебе приходится мерзнуть и голодать - не родина тебе, даже если ты на ней родился, а основа политического мифа о воображаемой общности. Так пусть же княжить и володеть ею будут те, кто уже доказал свою способность к созданию «предпочтительных социальных условий жизни» у себя и к установлению где угодно «желанного (для них же — В. У.) социального порядка» (как, например, страны НАТО в Ираке, Югославии, Афганистане, бывшей советской Средней Азии), а «форма, в которой он осуществляется, и идея, которой он освящается», не так уж важны. Впрочем, решать, что главное в социально-политической идентичности - ирреальное чувство национальной принадлежности или чувство реального социального комфорта (вовсе не гарантированного всей «нации» в случае перехода ее элиты под патронаж светочей «мировой цивилизации») - это, как говорится, личное дело каждого, дело ценностного выбора, но опять-таки «не наука».

Итак, глобалисты увидят в конструктивизме именно этот сюжет. А какой существует лучший способ развалить национальное государство, учитывая его полиэтничный состав и доминирование культуры лишь одной из проживающих в нем этнических общностей? Правильно, натравить обделенных на ассимиляторов. Как ни странно, но конструктивизм и тут придется в самый раз. Выше уже отмечалось, что в любой этнической, как и национальной, общности есть примордиальные, а есть и сконструированные профессионалами производства символической продукции черты. Но это еще не вся правда. Правда в том, что у разных этнических общностей эти черты имеют разную по интенсивности выраженность. Проиллюстрируем это отечественным примером.

Русские на протяжении тысячелетней истории своей государственности находились на перекрестке весьма интенсивных этнических перемещений. При этом они обладали письменностью, что позволяло русским грамотеям, не предвидевшим появление конструктивистов, исправно фиксировать иноэтничные вкрапления в русский этнос. Известно, какие выводы в области русского этногенеза сделал на основе этого обстоятельства великий примордиалист Лев Гумилев.

С другой стороны, народы Кавказа умело избегали «полного контакта» с мощными иноэтничными потоками, уходя в горы и сохраняя тем самым чистоту своего генофонда. Более того, различные случаи «порчи крови», даже имей они место, не могли быть зафиксированы по причине отсутствия необходимой для этого письменной традиции. В результате в случае с русскими мы имеем сконструированный - собранный - чуть ли не на наших глазах из славян и тюрок этнос, а в случае с северокавказскими народами - примордиальные общности, ведущие свою незамутненную чужими генами родословную едва ли не с начала антропогенеза.

Внимательный читатель, конечно, уловил в приводимых мной рассуждениях Тишкова момент, когда он из области спекулятивных дефиниций, куда его закономерно заводит «семантико-мифологическое» толкование понятий этнонационального дискурса, внезапно переместился в область социальной реальности, заметив, что, в общем-то, конструируй - не конструируй понятие нации, а главное в процессе нациестроительства - наличие воспроизводства данного социального организма в конкретных государственных границах.

Исходя из этого, можно дать следующее толкование нации, как системы, включающей в себя:

1. Экономическую подсистему, условием формирования и воспроизводства которой является создание и расширенное воспроизводство индустриального сектора экономики;

2. Политическую подсистему, условием формирования и воспроизводства которой является наличие необходимого количества прибавочного продукта и соответствующих кратических традиций в обществе, позволяющее содержать модернисткие институты юридически и фактически суверенной государственной власти;

3. Культурную подсистему, основой которой является создание на базе традиционной культуры одного из проживающих в стране этносов и идеологемы «нация» (или ее функциональных аналогов) единой государственной системы образования (с начальной школы до получения ученых степени) и, как следствие, общенационального дискурса (единых для всего населения государства структур восприятия базовых характеристик действительности).

Поскольку с разрушением СССР ни одна из стран СНГ и Прибалтики всем этим критериям в совокупности не отвечает, можно утверждать, что последней по времени нацией на занимаемых этими государственными образованиями пространствах была такая историческая общность, как советский народ, и ни один субъект РФ по отдельности на уровень нации тем более не тянет.

Очевидно, что данная позиция во многом противоположна тишковской. Если Тишков «демистифицирует» понятие нации, сводя ее реальность к «лидерам и активистам-интеллектуалам», то вышеприведенное определение делегитимизирует «лидеров и интеллектуалов», не способных обеспечить воспроизводство национального организма.

Суть конструктивисткой концепции в следующем: объявляя «элиту» творцом «этничности», она, как ловкий фокусник, концентрирует внимание зрителей на «лидерах» и «идеологах», сводя к их «стратегиям» и «играм» все чаяния и надежды этноса. Знаменитый призыв Тишкова следует дополнить: русский (осетин, ингуш и т. д.), забудь о нации и помни о ее элите! Для того, чтобы обеспечить такое забвение и тем самым снизить межэтническую напряженность, Тишков и предложил ввести вместо мифологических понятий-пустышек «нация» и «этнос» куда как более конкретное понятие «народ».

Перспективы игры в конструктивизм Тишков указал вполне откровенно: «забыть о нациях во имя народов, государств и культур, даже если будущие исследователи подвергнут сомнению и эти последние дефиниции». Как в воду глядит академик: в случае погружения российского национального государства в омут сепаратизма этнографическими государствами проживающих в России народов, эти дефиниции будут подвергнуты сомнению моментально.