В последнее время многие российские политологи и эксперты-международники страстно смакуют тему европейского сепаратизма и этнического регионализма. Страна Басков и Каталония в Испании, недавняя победа на региональных выборах в Бельгии националистов из Нового фламандского альянса, громко заявившая о себе Лига Севера за независимость Падании в Италии, Шотландия, Турецкая Республика Северного Кипра… Список можно продолжать долго.

Большинство этносов, сохранивших собственную идентичность и не закатанных в асфальт правозащитным идеологическим натиском Евросоюза, внезапно (даже, вероятно, для самих себя) осознают свою значимость, вредоносность и откровенный паразитизм ближайших соседей. К Европе регионов! – так звучит манифест зарождающейся новой Европы, которой опостылела евробюрократия, а заодно и национальные государства, которым до поры до времени удавалось сдерживать центробежные силы.

Европейский сепаратизм, надо отметить, носит ярко выраженный право-радикальный или, по крайней мере, консервативный характер. Многочисленные этнические сообщества Западной Европы лелеют в своей памяти сладкие мифы о прекрасном периоде Средневековья, а то и о языческом прошлом, когда они могли сами пахать свою собственную землю, когда национальных государств современной Европы еще не было и в помине. Еще бы полбеды, если бы этнические меньшинства требовали культурной автономии, но они настаивают именно на политической, на перекройке всей политической карты Старого Света.

Иронию и злорадство в отношении европейских правительств, изо всех сил пытающихся не допустить расползания и полной деструкции их федеративных или унитарных систем, со стороны наших экспертов можно было бы понять, если бы Россия была здесь в качественно ином положении. Но даже самый беглый взгляд на этническую и религиозную карту субъектов Российской Федерации оставит нам мало поводов для сарказма.

Симптомы те же самые: на волне консервативного и право-радикального популизма как будто из небытия поднимаются различные этнические и субэтнические группы с требованием национальной автономии и суверенитета в границах РФ или за ее пределами. Периферийные этнические и субэтнические образования совершенно искренне подхватывают радикальную консервативную идеологию, которую нынешняя партия власти не то, чтобы отстаивать, но внятно артикулировать не может.

На следующем этапе сильнейший консервативный запрос огромной части населения России ловко и легко (не без помощи советников из-за рубежа) сплавляется с необходимостью автономии от разлагающейся Москвы, республиканского суверенитета или откровенного сепаратизма.

На южных рубежах нашей родины дал о себе знать феномен казачьего сепаратизма. При ближайшем же рассмотрении в регионе можно обнаружить и другие болезненные явления схожего порядка. И это только первый звоночек Кремлю. Так, например, в случае со Ставропольским краем, претендующим с недавних пор на статус Ставропольской Русской Республики, мы имеем дело с опаснейшей патологией, обусловленной как внешними факторами, но в большей степени чисто внутренними проблемами осознания собственной идентичности.

Попытки формирования «чисто русских» республик, краев и областей могут оказаться гораздо опаснее самопровозглашенной Ичкерии, Эмирата Кавказ и подобных формирований.

Новоявленная Ставропольская Русская Республика, как и всякое подобное образование, имеет свою историю. На заре советской власти, 1 января 1918 года, на территории бывшей Ставропольской губернии, входившей в состав Российской империи, возникла Ставропольская Советская Республика, просуществовавшая, как и Донская Советская Республика, очень недолго. Уже 5 июля она вошла в состав Северо-Кавказской Советской Республики, а та в свою очередь прекратила свое существование после захвата частями белогвардейцев. Уже в декабре 1917 года президиум ВЦИК упразднил данное геополитическое недоразумение на карте РСФСР.

Что же вызвало у современных жителей Ставрополья желание присвоить своему краю статус республики!? Да не какой-нибудь, а русской. Катализатором для инициатив местных жителей, додумавшихся (надо полагать, не без чьей-то помощи) до требования провозглашения этнически чистой русской республики, послужили, как утверждают они сами, террористические акты на территории Края.

Соседство в рамках СКФО с «взрывоопасными» национальными республиками наталкивает местного обывателя на мысль: «А чем мы хуже? Почему наши соседи являются республиками, а мы, хотя и превышаем их по численности населения, остаемся всего лишь краем с урезанными соответственно полномочиями перед федеральным центром?» Новоявленные «республиканцы» отвечают на этот вопрос с детской непосредственностью и простотой: «а что тут страшного? Не эфиопской же ее назвать? В Ставропольском крае 80 процентов населения русские. Например, в Адыгее адыгейцы едва ли составляют большинство населения, но республика, тем не менее, Адыгейская».

Надо ли кому-то объяснять абсурдность образования в России русской республики? Это мгновенно приведет к логике такого рода во многих регионах России: «Вы - русские? Казаки? Вот и убирайтесь в свою русскую, казацкую, московскую или любую другую республику, а Кабардино-Балкария будет принадлежать и управляться кабардинцами, Чечня – чеченцами, Ингушетия – ингушами и т. д.».

На следующем этапе произойдет неформальное деление на русские и нерусские республики, новочеркасские казаки начнут выдавливать «черных» в «свои республики», бритые молодчики в Москве получат лишний повод указать на дверь всем «неславянам», чеченцы и осетины в ответ начнут резать «понаехавших» русских. Кондопога, Балканы, Ичкерия через несколько лет покажутся Москве сладкой сказкой на ночь. Полыхающие пожары, этноцид и реки крови, вызванные низведением русского государствообразующего и скрепляющего суперэтноса до ранга регионального, будет уже не так легко остановить, как конфликт в Чечне. А между тем, создание такой республики, то ли по чьей-то вопиющей безграмотности, то ли по злой воле, уже обсуждается на самом высоком региональном уровне.

Стремительный, продолжающийся почти 20 лет отток русских с Северного Кавказа уже сейчас вызывает озабоченность Москвы. А образование всего лишь одной русской республики вызовет в регионе и по всей России эффект мышеловок. Когда в одном помещении, где стоят десятки мышеловок с чувствительно натянутым механизмом, схлопывается лишь одна, это вызывает цепную реакцию и ровно то же самое происходит со всеми другими.

Пестование идеи наделения этносов национальными, то есть политическими, властными функциями должно восприниматься думающими политиками не иначе как в сталинских терминах: «вредительство» и «подрывная деятельность» - с соответствующими сроками тюремного заключения конца 30-х.

На этом фронте, кстати, с недавних пор паразитируют грантоеды типа Международного движения «Права народов», активно готовящего почву для суверенизации российских этносов. По аналогии с Ассамблеей европейских регионов в России создан Национал-демократический альянс. В задачах последнего черным по белому прописано «создание русских республик». Словно ожившие трупы из саркофага поднимаются Сибирское областничество, благополучно похороненное большевиками еще на заре советской власти, идея об отделении Дальнего Востока от России и т. п.

И что характерно, большая часть сепаратистских поползновений в различных регионах России (как и в Европе) происходит не на почве либерально-капиталистической идеологии, а на волне антимодернизации и с опорой на консервативные устремления широких народных масс. Такой сепаратизм можно было бы назвать реакционным, реагирующим на активные попытки модернизации и вестернизации социальной и политической жизни.

Ведь раскрепощение нравов, демократизация власти, потуги строительства гражданского общества на удивление федеральных властей почему-то не вызывают должного энтузиазма у чеченцев, казаков, исламских суфиев и ваххабитов, язычников, большинства православных и некоторых иудеев. Подавляющее большинство граждан России воспринимает либерально-модернизационную риторику власти в лучшем случае равнодушно. А в случае радикальной реакции мы и имеем дело с болезненными проявлениями сепаратизма, описанными выше.

Остается надеяться, что в запале модернизации и «инновационного прорыва» федеральным центром будет услышан голос не только либерально-капиталистического московского бомонда, но и широких народных масс, остающихся по сей день в хорошем смысле реакционными.