Особенность современного терроризма, с которым столкнулась Россия, прежде всего на Северном Кавказе, заключается в сращивании на основе идеологии радикального ислама религиозного, этнического и криминального терроризма, поддерживаемого аналогичными международными структурами. Чтобы лучше понять этот феномен, рассмотрим некоторые этнокультурные, этнопсихологические, этноконфессиональные особенности, элементы политической культуры горских народов Кавказа, особенно чеченцев, и механизмы их синтеза, эксплуатирующиеся в деятельности современных террористических групп.

До присоединения к России в конце XVIII - первой половине XIX века ядро традиционной культуры (включая потестарную) горских народов Северного Кавказа составляли морально-этические кодексы, формирование которых связано с феноменом наездничества или, так называемой, набеговой системой.

Экономика горских народов основывалась на сочетании скотоводства и земледелия с другими производящими отраслями. Однако производящее хозяйство в горных природно-ландшафтных условиях не могло удовлетворить все потребности местного населения, особенно молодежи. В этой связи дополняющую роль играли набеги жителей горных селений на равнину, Грузию, казачьи станицы и русские крепости. Наездничество и горские набеги фиксируются с XIII-XIV века, но правилом они становятся только с XVII века.

В XVII - начале XIX века у многих народов Дагестана, а также чеченцев, ингушей, адыгов, тушин и других набеги становятся своего рода промыслом: захватывалось продовольствие, скот, пленные для работорговли или выкупа и т. д. Часть пленников продавали на сторону, другая оседала в хозяйствах «наездников» в качестве рабочих рук, иногда составляя для всей дружины объект коллективной эксплуатации.

В то же время набеги совершались не только ради военной добычи, но были одной из форм социализации горской молодежи. В практике создания военных отрядов для совершения набегов можно усмотреть, кстати говоря, косвенное использование социальных связей, характерных для мужских союзов, которые выступали автономной частью горских общин.

Набеги были хорошо организованы, носили систематический характер, модели сбора военных отрядов и организации набегов были очень сходными у различных горских народов. У них выработался своеобразный культ наездничества, оказавший влияние на формирование горского менталитета, правил поведения, воинской доблести и т. п.

В годы Кавказской войны 1818-1864, которая горцами велась под исламскими лозунгами газавата, этические кодексы горцев подверглись сильной эрозии, что сказалось на характере наездничества, которое зачастую превращалось в откровенный разбой. Особенно это касается абречества - террористической формы народно-освободительной борьбы, получившей развитие на Северном Кавказе в результате военного поражения горских народов. Практически идейная форма абречества была неотделимой от обычных разбоев (абреки убивали представителей царской администрации, грабили банки, поместья, захватывали в плен помещиков, состоятельных людей с целью получения выкупа), однако зачастую прикрывалась исламскими лозунгами.

Ислам имеет исключительное значение в духовной жизни всех северокавказских народов, в том числе и для чеченцев, для которых он неоднократно выполнял социально мобилизующую роль, особенно в переломные исторические периоды. Среди них можно выделить национально-освободительные движения под руководством имама Мансура (1785-1791), имама Шамиля (1834-1859), восстания и абречество (1866-1916), революцию и гражданскую войну (1917-1920), депортацию (1944-1957), кампании по «восстановлению конституционного порядка» (1944-1996, 1999 - по настоящее время).

Все северокавказские войны велись как джихад против неверных: вначале - царской России, затем - Деникина (1918-1919), наконец, против большевиков. Большевики считались еще хуже своих предшественников, поскольку были безбожниками («бидин»). Вопреки советской атеистической пропаганде, кавказские мюршиды (учителя священного закона) не были ни дураками, ни тупыми религиозными фанатиками; никто из них, будь то Шамиль или Узун Хаджи, не воспевали прошлое и не намеревались вернуть страну назад. То, что Шамиль боролся с дагестанской феодальной знатью и старался заменить «адат» - правила обычая - нормами шариата, как более современной концепцией закона, лучше всего иллюстрирует это. Лозунгами джихада пытаются облечь свое движение и орудующие сегодня в регионе откровенные националисты, сепаратисты и даже просто криминальные элементы, преследующие собственные политические цели.

Современная ситуация в северокавказских республиках характеризуется ростом значимости ислама во всех сферах жизнедеятельности общества, что в целом характерно для всех «мусульманских» регионов России. Однако на Северном Кавказе и в особенности в Чечне в связи с сепаратистскими тенденциями, берущими отсчет с начала 90-х прошлого века, произошла более резкая и ущербная по сравнению с другими регионами исламизация социума с привнесением идей и практики крайнего религиозного радикализма. Они начали проникать в республику уже в конце 80-х годов.

Сторонников фундаменталистского ислама в Чечне, как и в остальных республиках Северного Кавказа, стали называть «ваххабитами». Распространению идеологии и практики ваххабизма способствовало не только явное ослабление позиций традиционного ислама в советский период, распад в постсоветский период единого управления, но и позиция чеченских властей. Пришедшее к власти в Чечне в начале 90-х годов сепаратистски настроенное руководство не только не препятствовало, но всячески способствовало укреплению позиций исламских радикалов.

Уже тогда в Грозном был открыт центр ваххабитов, который распространял религиозную литературу, организовывал коллективные моления, проповедовал идеи своего учения через средства массовой информации. Его распространение в Чечне стало возможным, так как дудаевцы заявляли, что они строят исламское государство, которое нуждалось в единой идеологии. В качестве таковой и должен был выступить ваххабизм.

Однако распространение идеологии этого крайне политизированного мусульманского течения в Чечне нельзя объяснить лишь прихотью некоторой части националистически настроенной элиты и отдельных лидеров, так же как и только внешними факторами. Среди последних можно обозначить финансовую помощь международных исламских организаций фундаменталистского толка, идеологическую обработку эмиссарами этих организаций чеченских паломников во время хаджа и чеченских студентов, обучающихся в зарубежных исламских университетах, распространение массовыми тиражами салафитской литературы и деятельность мусульманских проповедников в регионе.

Все эти факторы, несомненно, сыграли свою роль, однако существует немало причин внутреннего характера, которые делают ваххабизм привлекательным в глазах определенной части населения, прежде всего религиозной молодежи, которая составляет важнейший сегмент социальной базы этого движения. Сказанное особенно касается той части молодежи, которая не просто ищет в религии ответы на важнейшие проблемы бытия (такие люди часто пополняют ряды суфийских братств), но и горит желанием немедленно приступить к «исправлению» общества.

Этому в существенной степени способствует ваххабитская доктрина, которая отличается рационализмом и доступностью, обладает четкой, почти неопровержимой внутренней логикой. Декларируя строгое следование буквальным положениям Корана и Сунны, ваххабиты порой весьма умозрительно реконструируют, словно «заново изобретают» модель «чистого ислама» (особенно ее социально-политические аспекты) на базе избирательного подхода к священным текстам. Тем не менее, этот своеобразный рационализм ваххабитов позволяет преодолевать элитарность и замкнутость суфизма, как бы «модернизировать» ислам, очистив его от мистики, суеверий и патриархальных традиций, против которых восстает сознание современного человека.

Другой привлекательной чертой ваххабитской идеологии является ее способность транслировать протест против традиционных форм социальной организации. Ваххабизм можно рассматривать как идеологическую оболочку процесса социальной модернизации и выделения индивида из системы клановых связей, до сих пор цементирующих чеченское общество. Быстрое социально-имущественное расслоение людей, смещение морально-нравственных ориентиров и нарушение процесса социализации наиболее болезненно сказывается на молодежи, порождая у них протест против устоявшихся, традиционных форм социальной организации.

Суфийские братства, органически вплетенные в систему традиционных связей, оказались не способны сыграть роль выразителя подобного протеста. Ваххабитское же требование строгого поклонения одному лишь Аллаху объективно освобождает индивида от власти патриархальных тейповых (родовых) традиций, обеспечивая высшую религиозную санкцию свойственного особенно молодежи стремлению к самостоятельности и самоопределению в рамках новых, современных форм социальной солидарности.

Не менее важно и то, что ваххабитские общины, в отличие от вирдовых братств, представляют собой организованную, нередко вооруженную, силу, способную не просто обеспечить своим членам чувство социальной защищенности, но и реальную защиту в условиях разгула преступности и анархии. Помимо этого, духовный эгалитаризм ваххабитов, проповедующих равенство верующих перед Аллахом, естественным образом сочетается в их учении с призывами к социальному равенству и справедливости.

Таким образом, ваххабитская идеологическая доктрина с ее акцентом на социально-политическую активность индивида служит эффективным средством мобилизации на борьбу против несправедливости и беззакония. Салафиты символизируют новый, «исламский порядок», тогда как тарикатисты, несмотря на аналогичные призывы к введению шариатского устройства общества, воспринимаются частью «старого порядка», старой системы.

Сегодня «ваххабиты», хотя они и не являются какой-то монолитной силой, представляют собой наиболее боеспособные формирования на Северном Кавказе, прежде всего в связи с финансовой и иной подпиткой из-за рубежа и присутствием в их рядах значительной группы зарубежных «моджахедов» из многих стран Ближнего и Среднего Востока.

Как уже отмечалось, на Северном Кавказе исламский фактор используется зачастую в качестве идеологической и организационной оболочки при реализации практических интересов вовсе не исламских сил и субъектов политического и социального действия. Речь идет о заурядных сепаратистах, националистах, мафиозных структурах и кланах, криминалитете.

Причем, «исламский экстремизм» и «исламский терроризм» зачастую подпитывается архаичными формами социального поведения горских народов, такими как «наездничество«, абречество, обычай кровной мести. Все эти факторы в невиданной степени укрепляют позиции исламизма, одновременно используя его идеологические конструкты для оправдания своей политической практики и мобилизации верующих на джихад против «неверных».

Иными словами, отличительной особенностью религиозно-политического терроризма на Северном Кавказе выступает то обстоятельство, что он теснейшим образом переплетается и блокируется с терроризмом национально-этнической направленности, который нередко использует «исламское» прикрытие. Растеканию терроризма способствует также криминализация региона.

Другими отличительными чертами терроризма на Северном Кавказе являются невиданный масштаб милитаризации, участие большого количества оснащенных самыми современными средствами людей в вооруженных и террористических акциях, нарастающая интернационализация региональных конфликтов и т. д.

В настоящее время исламский терроризм рассматриваются многими западными и российскими политологами в качестве одной из главных и реальных угроз существующему мировому порядку. Связи мирового радикального исламского движения с мафией и одиозными режимами некоторых государств могут привести к обладанию ими оружия массового поражения, которым отдельные исламистские группировки, несомненно, воспользуются.

Острота проблемы противодействия распространению исламского экстремизма, наносящего ущерб безопасности России, предопределяет выработку соответствующих государственных мер. Они должны учитывать опыт организации работы по противодействию экстремистам, как в мусульманских, так и западных странах.

Однако в этом деле основные усилия должны быть направлены на решение социально-экономических проблем, создающих благодатную почву для распространения радикальных идей и привлечения в свои ряды новых сторонников. Такую задачу только силовыми методами решить невозможно. Этот вывод и должен стать основополагающим для России, побуждающим ее элиты и конкретных лидеров разработать и задействовать комплекс научно обоснованных мер по противодействию разрушающему напору исламистов.