Итальянский консервативный философ Юлиус Эвола в своей книге «Путь киновари» высказался таким образом: «Моя биография - моя библиография». Это целиком справедливо в случае Александра Дугина, чей интеллектуальный портрет легко выстроить на основе анализа его произведений. Причём не столь важно, чему конкретно посвящено каждое из них - идеям традиционализма, религиоведения, политологии, философии науки, культурологии или геополитики. Разнообразие рассматриваемых объектов и дисциплин лишь подчёркивает единство метода, который является осью всей философии данного автора.

Последовательность написанных и опубликованных книг позволяет распознать внутренний план жизненного философствования, вычленить в нём движение от поглощённости созерцанием метафизических принципов ко всё более частным и прикладным аспектам, вплоть до анализа текущей политики и современной поп-культуры. Это не этапы философского созревания, но, напротив, траектория движения от общего к частному, от фундаментального к прикладному.

Конечно, исследование каждого отдельного объекта аффектирует в определённой степени изначальную метафизическую картину. Но эта аффектация лишь корректирует её детали. И всякий раз укрепляет и усиливает базовый метафизический фундаментал, лежащий в основе всей философии. Удобнее описать комплекс идей Александра Дугина в хронологической последовательности, постоянно имея в виду, что хронология в данном случае является выражением планомерного перемещения философского внимания от онтологического центра к феноменологической периферии.

Поэзия против поэзии

Первые философские тексты Дугина написаны в начале 1980-х годов. Большинство этих работ не только не были напечатаны, но и не сохранились в рукописном виде. Однако идеи, в них выраженные, получили развитие в дальнейших книгах и статьях.

Началось всё со статьи «Поэзия против поэзии» (1983). В ней утверждалась фундаментальная оппозиция двух типов поэтического творчества - солярного и лунарного. Солнечная поэзия, по мысли Дугина, представляет собой особое метафизическое явление, «кусок онтологии», похищенный из сферы объективных небесных идей, откуда логически вытекает теургический и инициатический характер поэтического творчества. Лунарная поэзия - это влечение имманентной души к созерцанию тех же небесных идей. Но это созерцание остаётся внешним и гадательным. «Лунный» поэт не способен оторваться от земли даже в пик своего высшего экстаза. Тогда как «солнечный» поэт вынужден, напротив, постоянно цепляться за земные вещи, чтобы энергия небес не утащила бы его обратно к истокам онтологической инспирации. Дугин иллюстрирует эту пару образом двух деревьев: одно из них уходит корнями в землю; другое - в небо, но кроны их переплетены.

Мы понимаем поэзию как нечто единое, поскольку наш взгляд прикован именно к кроне, а фундаментальный дуализм между «лунными» и «солнечными» корнями поэтических вдохновений нам удаётся схватить только в особом метафизическом настрое, через воспалённый поиск предельной ультимативной истины. Парой, типологизирующей «лунного» и «солнечного» поэтов, избраны Артюр Рембо и Поль Верлен. Рембо, по Дугину, - чистое воплощение солярного поэтического безумия, существо совершенно не от мира сего, открывающее в возвышенном логичном и абсурдном бездну солнечного бытия заведомо превышающего оппозиции смыслы и противоречия дольнего мира. Верлен же есть высшая тоска теллурических сил, отражающих движение чистых идей, облекающих и свой порыв в пронзительную ностальгию. В стиле «il pleure dans mon coeur» или в вакхическом смятении «dancons la jigue».

Онтология сверхчеловека

Следующей программной статьёй была статья «Сверхчеловек». В ней Дугин отталкивался от такого определения сверхчеловека, данного Фридрихом Ницше: «Сверхчеловек есть победитель Бога и Ничто». Ницшеанская «победа над Богом» толковалась ранним Дугиным не как атеистическое устранение религиозной догматики, но как обнаружение дезонтологизации концепции Бога в западноевропейской позднепротестантской среде, в которой творил Ницше.

Таким образом «победу над Богом» Дугин расшифровывал в методологии французского традиционалиста Рене Генона и историка религий Мирчи Элиаде, которые учили о десакрализации как основном феномене западной цивилизации в эпоху Нового времени. Сверхчеловек Ницше, побеждающий «Бога», является тем, кто осознал сущность процесса десакрализации и нашёл в себе мужество смотреть этому страшному явлению прямо в глаза, не строя иллюзий и не выдавая то, чего нет, за то, что есть. «Смерть Бога» - как удаление сакрального - превращает мир в ничто, лишает его онтологического основания. Мир, созданный Богом, не способен пережить «смерть» (сокрытие) его создателя. И он обнаруживает немедленно свою нигилистическую сущность. Ницше называл это «европейским нигилизмом».

Самое главное философское событие в метафизической программе раннего Дугина заключается именно в победе над ничто, которое и отличает философа-традиционалиста, философа «консервативного революционера» от самих нигилистов и которые, собственно, активно способствовали «смерти Бога».

Здесь Дугин закладывает основы всей своей философской программы. Он строит свою философию сверхчеловека или «сверхфилософию», которая и будет заключаться в преодолении ничто современного мира, обнажившегося после удаления из него сакральной подосновы. В статье «Сверхчеловек» отмечена и ещё одна важнейшая составляющая мысли Дугина: догадка о намеренном удалении сакрального, необходимого для обнаружения какой-то высшей трансцендентной инстанции, которая способна обнаружить своё присутствие не в эпохи полноты бытия и торжества сакральности, но в момент предельной нищеты и онтологической катастрофы.

В этом мотиве очевидно влияние современного философа Гейдара Джахидовича Джемаля, учившего (в частности, в своей книге «Ориентация - Север» и в частных беседах с А. Дугиным в начале 1980-х годов) об особом метафизическом значении конца времён, превышающем по своей фундаментальности эпоху «золотого века». «Сверхчеловек», осмысленный таким образом, является носителем и воплощением именно этой неочевидной метафизики, которая становится возможной только в момент тотального кризиса бытия, в «последние времена», когда завершается весь деструктивный процесс десакрализации - когда логика «европейского нигилизма» достигает своей последней черты.

Радикальный субъект и эсхатологический радикализм

Более подробно эта тема развита Дугиным в другом раннем произведении «Тамплиеры Иного», сохранившемся в рукописи. Эта книга в 500 машинописных страниц написана в 1986-1988 годах. Автор считает изложенные в ней метафизические идеи слишком радикальными и выпадающими из контекста и пока воздерживается и от её переработки, и от её публикации.

«Тамплиеры Иного» представляют собой развёрнутое изложение тех же идей, которые сконцентрированно наличествовали в статье «Сверхчеловек». Дугин в этой работе предлагает систематически сформировать корпус «новой метафизики», которая строится на трёх фундаментальных концепциях - «радикальный субъект», «постсакральная воля» и «невозможная реальность». Смысл «новой метафизики» заключается в парадоксальном переосмыслении процесса десакрализации и дезонтологизации, которые составляют суть процессов «модерна» и «постмодерна» в глазах представителей школы традиционализма.

Полностью оставаясь на позициях традиционалистов и соглашаясь с ними в качественной оценке феномена десакрализации, Дугин вместе с тем пытается расшифровать смысл, телеологию этого процесса. Не просто осознать «современность» как деградацию и расширение «зла», но зафиксировать ускользающий вопрос: «Зачем происходит то, что происходит?» И так как никакого сомнения во всевластии Абсолюта или метафизического дуализма здесь нет по определению, всё сводится к разгадке Божественного послания, заключённого в процессе добровольного «сокрытия» Божества, волевой и сознательной «смерти Бога» - удаления сакрального.

Дугин предлагает следующую схему: Божественное присутствие покидает бытие. Современный мир есть результат этого фундаментального явления. Мир «расколдован», сакральное измерение исчезло. И мы имеем дело с этой стихией смешения и извращения, с тотальным нигилизмом. Сакральное и его носители исчезают из мира, и небесные энергии, составлявшие суть мира Традиции, перестают оживлять и оплодотворять человечество и земную среду. Люди, лишённые связей с небесным планом, превращаются в «недолюдей», становятся «скорлупами».

Но в этой ситуации «онтологической зимы» остаются особые избранные существа, которые чётко дифференцируют себя со стремительно остывающей средой, бросают вызов нигилистическим тенденциям, испытывают глубинные метафизические судороги от контакта с «расколдованным» миром. Дугин полагает, что этот особый тип личностей может представлять собой либо остаточное сакральное, которое ещё не выветрилось окончательно (и тогда большого метафизического значения это не имеет), либо зародыш того парадоксального явления, которое может обнаружиться только в момент наивысшего кризиса бытия, в предельной точке «полуночи». Этот второй случай и есть «радикальный субъект» (он же «сверхчеловек», как «победитель Бога и Ничто»).

Радикальный субъект есть особая метафизическая категория, которая проявляется только тогда, когда сакральное окончательно исчезает из мира, и нигилизм начинает доминировать повсюду. Не раньше. Дугин описывает феноменологию «радикального субъекта» как неспровоцированную внутреннюю трансцендентность, как проявление особого существа, отличного от сакрального тем, что оно способно существовать тогда, когда самого сакрального нет. Но при этом оно не менее фундаментально отличается и от нигилистической стихии современности.

Загадочный и трудный для понимания «радикальный субъект» пробуждает сам себя с помощью другой категории - «постсакральной воли». Это явление также парадоксально, так как описывает действенную и активную реальность, возникающую в эпицентре онтологического кризиса, но направленную не на возврат к нормальным сакральным пропорциям, а перпендикулярно им, хотя и против «онтологического ада» конца времён. С помощью «постсакральной воли» «радикальный субъект» заявляет о своём существовании и порождает третье явление - «невозможную реальность». Это состояние реализации того, что отсутствует в мире метафизических возможностей, но тем не менее - вопреки логике структуры Всевозможности (в терминологии Рене Генона) - заявляет о себе как о безальтернативной стихии. Этот комплекс парадоксальных идей «новой метафизики» оперирует со столь неясными реальностями, относимыми конвенциональными метафизическими и теологическими системами к периферии или вообще к запретным темам, что их описание требует скорее не ясных логических конструкций, но интуитивных ассоциаций и метафизических образов.

Книга «Тамплиеры Иного» даёт развёрнутую панораму «новой метафизики». Делается попытка описать «невозможную реальность», циклически возвращаясь к тому, в каких условиях и в каком контексте она реализуется. Изложенные по ходу дела теории о смысле исторического процесса воспроизводят в общих чертах классический традиционалистский дискурс в духе Юлиуса Эволы («Восстание против современного мира», «Йога могущества», «Оседлать тигра», «Герметическая традиция» и т. д.) и Рене Генона («Царство количества и знаки времени», «Царь мира», «Восток и Запад», «Кризис современного мира», «Символизм Креста» и т. д.), с некоторыми авторскими добавлениями.

Преемственность классической логике традиционалистов (Ю. Эвола) ответственна за толкование смысла политических процессов. Эта установка на эволаистский и геноновский тезис о том, что пролетарская революция есть приход к власти «четвёртой касты» - «шудр» - и последняя стадия процесса переворачивания нормальных пропорций и десакрализации, послужила одним из главных оснований, чтобы данную книгу не печатать, когда для этого представилась возможность, так как Дугин в начале 1990-х фундаментально пересмотрел классическое для традиционалистов и целиком негативное отношение к советской системе.

В этот период - 1990-1992 годов - Дугин способствует переводу и изданию на русском языке книг традиционалистов - «Языческий империализм» Юлиуса Эволы (перевод А. Дугина), «Кризис современного мира» Рене Генона (перевод Натальи Мелентьевой, под общей редакцией Дугина), статей этих авторов. Традиционалистские тексты публикуются в журнале альманахе «Милый Ангел» (1990; 1994; 1998), журнале «Элементы» (1992-1998), издаваемых Дугиным, в широкой прессе. Так постепенно выстраивается традиционалистский контекст, необходимый для корректного осмысления «новой метафизики», которая может быть понятна лишь при учёте идей классиков традиционализма и обширного материала по истории религий.

Введение в традиционализм: «Пути Абсолюта», переводы Генона и Эволы

Неизданная книга «Тамплиеры Иного» представляла собой развёрнутый комментарий на статью «Сверхчеловек», её толкование. Но результат был тем не менее чрезвычайно далёк от интеллектуальных возможностей философской среды эпохи перестройки. И Дугин принимает решение предварительно познакомить публику с общим контекстом традиционалистских идей, без которых концепции «новой метафизики» не могли быть адекватно поняты. Так рождается книга «Пути Абсолюта» (1989), представляющая собой, по замыслу автора, введение к «Тамплиерам Иного».

«Пути Абсолюта» воспроизводят основные положения из книг Рене Генона, основателя современного традиционализма, «Человек и его становление согласно Веданте», «Формы Традиции и космические циклы», «Великая Триада», «Инициация и духовная реализация», «Множество состояний Бытия», «Символизм Креста», «Король мира», «Царство количества и знаки времени», «Фундаментальные символы сакральной науки». Основную часть «Путей Абсолюта» занимает изложение традиционной метафизики, антропологии, инициации, символизма и циклологии.

С точки зрения «новой метафизики» важным является введение особой категории «необходимость» в триаде «необходимость - возможность - действительность», тогда как концепция Генона ограничивается лишь двумя категориями «возможность - действительность». По Генону, высшей реальностью является Всевозможность (Небытие), которая сама по себе является непроявленной и поэтому «недействительной», «преддействительной». Возникающая из Всевозможности (Небытия) действительность (в форме Чистого Бытия и его последующих проявлений), по Генону, является логическим выражением одной из возможностей, заложенных в лоне Всевозможности, - а конкретно, «возможности возникновения действительности». Вопросом «зачем эта возможность появления бытия реализуется?» Генон не задаётся, его удовлетворяет метафизическое объяснение, почему всё обстоит именно так.

«Почему?» даёт объяснение метафизическое осмысление пары возможность - действительность, где возможность фундаментально превосходит действительность и обладает высшей степенью реальности, будучи бесконечной и абсолютной, лишённой - в отличие от действительности - любых границ и пределов, а следовательно, и «определений» (апофатический подход - развитый также в православном богословии «Ареопагитик»).

Дугин в «Путях Абсолюта» с первых строк этой книги ставит перед собой именно вопрос «Зачем?», то есть «Зачем Всевозможность, как безграничный Абсолют, исторгает из себя действительное бытие как парадоксальное первоограничение?». В этом жесте Дугин видит первый акт метафизической драмы, ведущий к лабиринтам мировой истории и, наконец, к апокалиптическим условиям «последних времён». Для объяснения этого парадокса Дугин вводит категорию метафизической Необходимости, которая является ещё более трансцендентной и изначальной, нежели Всевозможность, и она-то и выступает скрытым и тайным импульсом, побуждающим Небытие порождать Бытие. Таким образом, у Бытия (действительности) появляется не одна предшествующая матрица - возможность, а две - возможность и необходимость.

Имманентно действительность проистекает из возможности, потому что это возможно. Но трансцендентно оно возникает также по необходимости, так как оно необходимо. Зачем? Затем, чтобы показать неабсолютность Всевозможности, «над» которой существует ещё одна - на сей раз - по-настоящему последняя инстанция. Такого рода ход мысли совсем не свойствен Генону и его последователям, но, напротив, отличает метафизику Гейдара Джемаля, который, развивая эту интуицию, пришёл позже к критике Генона и традиционализма, опознав близкий ему революционный метафизический настрой в теологии крайнего радикального ислама салафитской и ваххабитской направленности (развившейся из утрирования предпосылок ханбалитского мазхаба).

Но развитие этой интуиции, изначально описанной Джемалем, у Дугина в «Путях Абсолюта» и в позднейших книгах существенно расходится с интеллектуальным путём мысли самого Джемаля. Спустя несколько лет Дугин найдёт в одном трактате иранского мистика Сохраварди («Рисала фи итикад аль-хокама» - «Символ веры философов») весьма сходную со своей системой метафизическую концепцию относительно «необходимого существа» - «Ваджиб аль-вуджуд».

Второй важный момент, несколько отклоняющийся от классического генонизма, запечатлён в последней главе «Путей Абсолюта», посвящённой «эсхатологическому гнозису». На примере исмаилитской эсхатологии и её парадоксальной проблематики Дугин подходит вплотную к теме «радикального субъекта». Но на этой границе останавливается. Смысл «эсхатологического гнозиса» сводится к тому, что процесс десакрализации ведёт к точке кульминации, к точке «омега», в которой осуществляется дифференциация того, что в действительном было лишь возможно, а что - необходимо.

Это типологизируется в эсхатологическом мифе о финальном столкновении двух фигур - в христианстве Христа (во Втором пришествии) и Антихриста, у самих исмаилитов - «ка’има» («воскресителя») и «дадджала» («лжеца»), у иудеев - «машиаха» и «народов великого смешения» («эрев рав»). «Радикальный субъект» подразумевается как концентрированное эсхатологическое воплощение «необходимости», которое сотериологически восстанавливает (излечивает) всю метафизическую иерархию, имеющую некоторую тайную ущербность на её высших уровнях - что и послужило стартом драмы проявления в телеологически заострённой метафизике. Это происходит через битву с эсхатологическим же воплощением «возможности».

Во втором издании в 1998 году автор снабжает текст «Путей Абсолюта» аппаратом комментариев, которые помогают расшифровать отдельные моменты этой метафизической конструкции в терминах, близких к христианскому троическому богословию. Эсхатологическая проблематика в различных традициях позже была обобщена Дугиным в сборнике «Конец Света» (журнал «Милый Ангел», № 2-3), вышедшем под его редакцией в 1998 году.