Европейский Новый год

Единая Европа получила своего первого Президента. Это важная геополитическая веха в долгой истории европейской интеграции. 1 января 2010 года 62-летний бельгийский христианский демократ Херман Ван Ромпей официально вступит в эту должность. Затянувшийся ХХ век заканчивается. Мы вступаем в новую эпоху. Самое время обратиться к корням Европейского Союза, новой демократической Империи, возникающей на наших глазах.

Карл Великий и его узурпация

Европейская идея уходит корнями в Средневековье. Объединение Европы на новых основаниях, отличных от Римских, впервые осуществил Шарлемань, Карл Великий (747-814), франкский король Каролингской династии, объединивший под своим контролем те земли, которые принято называть «Западной Европой». Это было объединение европейских народов под эгидой немцев, пришельцев с Севера (до этого германские варвары больше разрушали римское наследие, не создавая взамен ничего принципиально нового).

Достигнув контроля над большинством европейских земель, Карл Великий, в нарушение всех прежних церковных традиций, был помазан в Императоры Римской Империи. С точки зрения православной традиции, это было прямой узурпацией, так как в христианском мире мог быть только один Император, исполнитель функции «катехона», «удерживающего» (по выражению св. Апостола Павла из Второго Послания к фессалоникийцам), чья духовная миссия состояла в «откладывании возможности прийти в мир сыну погибели (антихристу)».

Сам Карл Великий понимал, что совершил святотатственный поступок: первое время он делал вид, что помазавший его Папа Лев III поступил так против его воли. Но это была уловка. Карл Великий, читавший труды Блаженного Августина о значении разделения «Града Небесного» и «Града Земного», сознательно решил изменить статус европейского короля как сугубо светской фигуры, наделенной «временной властью», на статус Императора, который в христианстве мыслился как главный элемент симфонической связи Церкви с эйкуменой, христианским миром в пределах Империи. Это было серьезнейшим ударом по единству христианства, которое, несмотря на распад Империи на две части, сохранялось еще долгое время.

До Карла Великого западные и восточные христиане признавали одновременно авторитет Римского Папы и византийского Императора. После горделивого жеста Карла Великого церковный раскол между двумя половинами христианской эйкумены был неизбежен. С него же берет отсчет и изменение, внесенное в «Символ Веры» католиками – Filioque («и от Сына»), что стало позже основным догматическим камнем преткновения при окончательном размежевании церквей в 1054 году.

После смерти Карла Великого созданная им Единая Европа быстро распалась на владения, отданные его сыновьям. И его Империя оказалась лишь краткосрочным миражем – по сравнению с трудной и полной парадоксов, но все же тысячелетней историей имперской Византии.

Итак, история Единой Европы начиналась с узурпации и раскола, с того, что православный мир признал ересью и отпадением папства от живой христианской православной традиции. Вместе с тем, именно Карл Великий считается основателем идеи Единой Европы, автором ее первого издания. И именно созданную им эфемерную Священную Римскую Империю Германской Нации немцы считали «Первым Райхом».

Розенкрейцеры и масоны

В течение Средних Веков и эпохи Возрождения Европа была фундаментально разделена на несколько постоянно враждующих между собой государств и династий. В эпоху Реформации к этому присоединилась фанатическая ненависть друг к другу католиков и протестантов, которая добавила к вечным европейским династическим и феодальным войнам характер межконфессиональной резни.

Едва ли в какой-то другой точке мира народы, живущие бок о бок друг с другом в течение долгих веков, проливали так много соседской крови, доходили до такой экзальтации ненависти к ближнему, как в Европе. Европейцы уничтожали друг друга целыми столетиями (взять, например, «Столетнюю войну» Англии и Франции), вырезая в ходе военных действий на голову всех – включая мирных жителей. В «тридцатилетнюю войну» XVII века, закончившуюся Вестфальским миром, война унесла более 2 000 000 солдат и 6 000 000 мирных жителей.

К моменту окончания этой войны в Европе созревает мистическое братство «Розы и Креста» (розенкрейцеры) с протестантской подоплекой, поставившее своей целью превращение Европы как территории вечных войн в зону «вечного мира». Их лозунгом стало выражение: «Pax Augusta et Profunda», что в переводе с латыни означает «Августейший и Глубокий Мир». Розенкрейцеры призывали к преодолению межрелигиозных и межэтнических противоречий через обращение к мистическому учению, в котором, по их словам, «сходятся все формы веры и все языки мира».

Трудно сказать, добились ли розенкрейцеры каких-то реальных результатов, но нет сомнения, что они оказали серьезное влияние на европейское масонство, которое с тех пор стало выступать силой, последовательно настаивавшей на строительстве Единой Европы. Культ видного розенкрейцера Яна Комениуса до сих пор сохранился как историческая веха в такой современной светской европейской организации, как ЮНЕСКО, считающей его своим покровителем и провозвестником.

Если посмотреть на эти тайные общества с точки зрения ортодоксального христианства, мы снова видим здесь явный след ереси и еретических учений.

Наполеон и буржуазная Империя

Если масонские организации, как сегодня широко известно, стояли за Великой французской революцией, взявшей в качестве своего лозунга масонскую триаду «Свобода, равенство, братство», то они же (в более консервативной, умеренной версии) поддержали и Наполеона, в новых исторических условиях вверив ему миссию объединения Европы. Теперь, однако, речь шла не о феодальном строе, но о всеевропейской буржуазной Империи, стратегически объединенной вокруг Франции с нормативным типом представителя «третьего сословия» в качестве социального образца.

Европейское масонства видело в Наполеоне и его походах живое воплощение своих чаяний, и весьма показательно, что на его стороне были многие видные дворяне тех стран, которые сами стали объектами его агрессии. Наполеона воспевал Гете, горячими симпатиями к нему отличались многие русские масоны начала XIX века.

В Империи Наполеона мы видим уже прообраз современной Европы: средневековый антураж «императорской» власти, масонские традиции и пышные секулярные ритуалы соседствуют с социальной модернизацией, либерализмом и буржуазным духом. В Империи Наполеона (не менее эфемерной, нежели в Первом Райхе Шарлеманя) можно вполне различить определенные черты постмодерна – смешение стилей, гротескное сочетание несочетаемого, экзотику и пустую помпезность слегка бесноватого буржуа.

Граф Куденов-Калерги и европейская геополитика

В ХХ веке идея европейской интеграции вспыхивает с новой силой. Масонские секулярные движения и организации все более добиваются поставленных несколько столетий назад задач по маргинализации традиционных европейских институтов – церкви, наследственной феодальной аристократии, сословного строя. Перспектива создания Единой Европы представляется чем-то, находящимся на расстоянии вытянутой руки.

Одним из ярчайших представителей такого течения становится видный австрийский масон граф Куденов-Калерги (1894-1972), японец по матери, объединивший в себе (по линии отца) кровь венецианских дожей и греческих императоров династии Фоки. Куденов-Калерги организует Пан-Европейский Союз, известный также как «Движение Пан-Европа». Его поддерживают как австрийская аристократия в лице Габсбургов, так и крупные европейские буржуа, а также будущий министр финансов Третьго (уже) Райха Хьялмарт Шахт.

Интересны геополитические идеи Куденов-Калерги. Он усердно читает в юности Шопенгауэра, Ницше, шведского геополитика Челлена, Освальда Шпенглера. В результате у него складывается картина будущего мира, который должен состоять из пяти планетарных зон. Первой зоной является Пан-Европа, куда входят все европейские страны вместе со своими колониями, кроме Великобритании. Британская мировая империя мыслится им как второй, самостоятельный пояс. Третья зона – пан-американская, она включает оба американских континента. Четвертая – пан-евразийская во главе с Россией, которой достаются прилегающие к ней вплотную с юга центрально-азиатские пространства. Пятой зоной является пан-азиатская территория во главе с Китаем и Японией, делящими власть в тихоокеанском регионе. Эту же модель одновременно подхватывает немецкий геополитик Карл Хаусхофер.

С точки зрения идеологии будущей Европы, Куденов-Калерги предлагает синтез социализма и индивидуализма, социалистических и буржуазных ценностей, а, кроме того, считает, что европейской аристократии необходимо заключить альянс с широкими народными массами европейского населения.

Публично Куденов-Калерги выступает как демократический популист. В закрытых клубах и масонских ателье он воспевает Шарлеманя и на первых порах с надеждой относится к Гитлеру. Хьолмарт Шахт накануне 1933 года на одном из съездов Пан-Европейского Союза провозглашает: «Гитлер – это тот человек, который объединит Европу».

Самому Куденову-Калерги в скором времени после Аншлюсса Австрии придется спасаться от такого объединения бегством в Чехословакию, затем во Францию, а оттуда от преследований нацистских строителей Единой Европы – в США. При этом Куденов-Калерги тесно сотрудничает с Черчиллем, предпринимая усилия для вовлечения Англии и США в борьбу против Гитлера. У. Черчилль в 1946 году чествует заслуги Куденова-Калерги в освобождении Европы наряду с Аристидом Брианом.

В 1947 году по инициатие Куденова-Калерги создается первый (пока еще неформальный) Союз Европейских Парламентариев. Выступая на первой сессии этой организации, Куденов-Калерги провозглашает основные направления строительства Единой Европы:

создание самостоятельной стабильной общеевропейской валюты,

объединение европейских экономик в общий таможенный союз,

сближение между собой европейских стран для обеспечения в будущем внутри европейского мира.

В 1955 году именно он предлагает в качестве гимна Единой Европы «Оду к Радости» Бетховена. Это предложение будет спустя шестнадцать лет принято Советом Европы.

По сути, Куденов-Калерги был отцом-основателем и самым последовательным теоретиком и практиком того, что сегодня известно как «Европейский Союз». Этот Союз Куденов-Калерги в разговорах со своими американскими конфидентами называл первым в истории «франк-масонским государством».

Любопытно, что в экзотической фигуре европейца с японской кровью, аристократа с демократическими побуждениями, стремящегося соединить капитализм и социализм, демократию и фашизм, Империю Шарлеманя и гражданское общество Канта, мы видим явные черты постмодерна задолго до появления самого этого понятия.

Жан Монне Коньячный

Вторым отцом-основателем современной Европы вполне можно назвать крупного французского предпринимателя, наследника династии производителей Коньяка, родившегося во французской провинции с тем же названием – Жана Монне (1988-1979), известного также как Жан Монне из Коньяка или Жан Монне Коньячный. Он также, что, наверное, не удивительно, был членом масонской ложи «Цепь Европейского Союза» («Chaine d’Union Europeenne»).

Ж. Монне пришел к идее европейского единства по меркантильным соображениям. Занимаясь торговлей коньяками и винами с разными странами Европы, он убедился в том, что открытые границы благоприятствуют получению большей прибыли. С этой нехитрой мысли началась его роль как одного из самых активных объединителей Европы. Уже в Первую мировую войну он отличается в деле снабжения армии и прилагает все усилия для объединения французских и английских планов войны с Германией в общих операциях – особенно в вопросах логистики. В 1919 году он активно работает над созданием Лиги Наций и становится в ней человеком номер 2.

В 1920-е годы он временно оставляет политику и занимается контрабандой алкоголя в США, где введен «сухой закон». В этом бизнесе он приобретает астрономические суммы и плодотворно сотрудничает с чикагской мафией Аль Капоне. В 1930-е годы он возвращается во Францию и накануне Второй мировой войны выступает инициатором политического объединения Франции и Англии с общим парламентом и общими вооруженными силами, а позже, после вторжения Гитлера в 1940 году во Францию активно сотрудничает с генералом де Голлем в деле создания правительства в изгнании.

Работая на английское правительство, Ж. Монне отправляется в США и ему самыми невероятными способами удается убедить Вашингтон, который медлит с полноценным вступлением в войну в Европе, в необходимости этого шага. Далее, он лично следит за поставками военной техники англичанам. К концу войны он принимает активное участие в определении масштабов и характера американской помощи послевоенной Франции.

Монне являлся сторонником планирования – как в военное время, так и в послевоенное, и после освобождения Франции он занимает пост Комиссара по Планирования с 1945 по 1952 годы. В 1950 году именно Жан Монне разрабатывает план по созданию «Союза угля и стали», который он предлагает подписать Роберту Шуману. Так начинается конкретный путь к созданию Европейской Федерации. В 1954 году он же создает «Комитет содействия Соединенным Штатам Европы». Римский договор 25 марта 1957 года по созданию «Общего Рынка» и «Евроатома» является кульминацией его персональных усилий на ниве европейского объединения.

Среди прочих крылатых выражений Жану Монне Коньячному принадлежат слова: «Модернизация – это не положение вещей, это состояние ума».

Геополитика европейской интеграции

Несколько слов о геополитическом значении европейской интеграции. В условиях «холодной войны» и особенно в 1950-е годы бурное развитие германской экономики стало опережать темпы восстановления промышленности других европейских стран, что породило страх возможного отрыва Германии от западных соседей. Европейская интеграция – независимо от идеологической мотивации ее активных создателей (экономической или масонско-мистической) – служила стратегическим интересам «буржуазного Запада» в его противостоянии с «советским Востоком».

Объективно она работала на атлантистские силы и на США в их глобальной политике. США после 1945 года оказались в настолько выгодном положении, что смогли объединить под своим контролем не только обе Америки, но и большую часть Британской империи и распространить свое политическое, экономическое (план Маршалла) и военное влияние на Старую Европу (целых три зоны, выделенные в геополитике Куденова-Калерги).

Объединение Европы укрепляло атлантистский блок в целом, способствовало его консолидации в противостоянии «советской угрозе». Кроме того, процессы объединения служили привлекательным сигналом для стран Восточной Европы, оказавшейся под советским контролем. Поэтому США, исходя из своих стратегических интересов, поощряли евроинтеграцию, заботясь о ее атлантистской либеральной ориентации и антикоммунистической направленности. Перед лицом СССР и при достигнутом в ходе Второй мировой войны преимуществе над всеми остальными странами США не имели оснований тревожиться относительно европейского объединения. Любые экономические и политические шаги в этом направлении объективно играли на руку американским интересам.

Геополитическое значение евроинтеграции качественно изменилось в конце 1980-х годов, после распада Варшавского договора. Падение Берлинской стены и антикоммунистические революции в странах Восточной Европы, а в скором времени и распад СССР представляли собой молниеносную и для многих неожиданную ликвидацию одного из двух мировых полюсов, на противостояние с которым была настроена вся инфраструктура Запада (экономическая, военная и идеологическая) эпохи «холодной войны».

Европа смогла объединиться и расшириться в совершенно новых условиях – к востоку от ее границ больше не было мощного противника с планетарной идеологией противостояния капиталистическому миру и американскому могуществу. Это ставило всех участников геополитического процесса перед новыми выборами.

На первом этапе перестройки выдвинутая Горбачевым идея «общеевропейского дома» могла показаться геополитической игрой по соблазнению Европы со стороны СССР. Но быстро выяснилось, что советское руководство, если кого-то и обманывало, то только самого себя и свой народ, маскируя мирными призывами неспособность адекватно справиться с управлением советской империей, вступившей в зону тяжелого кризиса.

В этой ситуации европейское объединение стало процессом, напрямую связанным с расширением блока НАТО на Восток. Присоединение новых и новых стран и территорий к Евросоюзу означало автоматически их вступление в НАТО, а следовательно, вхождению их в зону прямого военно-политического контроля США. Но постепенно вялая и покорная позиция Москвы убеждала самих европейцев в том, что это не может быть уже «хитрой игрой», и Россия действительно перестала быть для них угрозой. Это стало основанием для очень важных процессов переоценки европейской идентичности на новом этапе.

Европа: континентальная и атлантистская

В Европе в 1990-е годы стали проявляться две геополитические идентичности. Одна – евроконтинентальная, другая - евроатлантистская. Первая характерна, в первую очередь, для стран Старой Европы, Франции и Германии, которые традиционно не прочь были бы избавиться от докучливой американской опеки и превратить Евросоюз в самостоятельную геополитическую силу – со своими собственными интересами и приоритетами, вооруженными силами, политикой и стратегией.

Ослабление России существенно способствовало именно этой линии, так как явное отсутствие военной угрозы с Востока давало основание Старой Европе начать процесс мягкого освобождения и от американского присутствия. Более того, растерянная и вполне демократическая Россия могла быть в такой перспективе полезным союзником, а учитывая российский ядерный и ресурсный потенциал – полезным партнером в создании новой системы европейской безопасности и общей энергетической системы.

Для евроконтиненталистов Евросоюз стал путем именно к этой цели: чем более единой была бы Европа, тем проще ей было бы отстаивать свои геополитические интересы, отличные на сей раз не только от Востока, но и от Запада. Эта идентичность, коренящаяся во франко-германском европеизме де Голля – Аденауэра, дала о себе знать в эпоху Миттерана-Коля, и позже Ширака-Шредера, классических политиков-континенталистов.

Другая европейская идентичность связана напрямую с атлантизмом, с трансатлантическим партнерством и с интересами США. Такое стратегическое самосознание характерно, в первую очередь, для Англии, традиционно связанной с США. Кроме того, строй представителей такой атлантистской идентичности значительно пополнился за счет стран Новой Европы, состоящий из бывших социалистических государств, полных ненависти и мстительности ко вчерашнему «старшему брату».

Англия, Восточная Европа и отдельные политические и общественные силы в Европе континентальной являются носителями и выразителями второй идентичности – евроатлантистской. В 2000-е годы позиции евроатлантизма несколько усилились за счет прихода к власти во Франции и Германии политиков откровенно проамериканской ориентации– а именно, Саркози и Меркель.

Но все же до сих пор в Евросоюзе наличествуют обе эти идентичности, так что Европа представляет собой наложение двух слоев, разделить которые можно только проведя тонкую и искусную геополитическую операцию. Этим определяется фундаментальная двойственность Евросоюза в его нынешнем состоянии.

Европа как «значимый иной»

Как относиться к появлению на наших западных границах нового государства Единой Европы? С Новой Конституцией, новым Президентом, в перспективе с новыми вооруженными силами?

Здесь следует учитывать несколько факторов.

Европа на всем протяжении русской истории была для нас «значимым иным». Нас разделяли и вопросы религии, и типы культуры, и социальная история, и политические формы и процессы, и экономический уклад, и мировоззренческие установки – одним словом, мы с Европой всегда были двумя разными цивилизациями. Их цивилизация была европейской, наша – евразийской, восточно-христианской, греко-славянской, русско-православной. Это «иное» всегда было для нас чрезвычайно важным. По отношению к нему, мы определяли свою собственную иентичность. Что-то мы перенимали, что-то отвергали. Но при всем этом Европа для нас всегда была ересью. В ереси есть что-то узнаваемое, что-то от ортодоксии, но все-таки это всегда что-то не то, и притягательность ереси опасна и ведет к погибели, если подойти к ней слишком близко. Мы не Европа. В Европу мы не влезем, да нас там никто и не ждет.

Европа континентальная, самостоятельная, интегрированная, следующая за своими собственными интересами вполне может стать нашим весьма полезным союзником и партнером по многополярному миру. Мы и европейцы на данном этапе истории заинтересованы строго в одном и том же - в ослаблении на нас давления со стороны США, в свободе действовать исходя из собственных интересов для обеспечения нашей безопасности – как мы ее понимаем сами, а не как ее пытаются преподнести из-за океана.

Мы должны заключить союз с Европой. Это в ее и в наших интересах. Чем более Европа будет единой и консолидированной, тем легче ей будет избавиться – пусть постепенно – от американской опеки. От нашей опеки европейцы уже избавились. Пусть теперь избавятся от второй оккупационной силы, разделившей Европу после 1945 года. Мы же будем готовы помочь Европе ядерным щитом и энергоресурсами. Однако, близость интересов не должна приводить к смешению ценностей. Ценности у нас разные. Интересы – сегодня - общие. Не навязывая никому ничего своего, уважая другого и его самобытность, мы имеем все шансы наладить с Европой настоящий диалог.

С Европой атлантистской, НАТО-вской у нас никакого диалога не получится и получиться не может. В этом смысле Европа стратегически лишь продолжение США и может рассматриваться как инструмент по обеспечению американской гегемонии в мировом масштабе. В такую атлантистскую Европу рвутся ярые противники России в странах СНГ. Именно эта атлантистская Европа давит на Россию через «права человека», неправительственные организации, экономические и политические санкции.

Эта Европа культивирует искаженный образ России и ее политических лидеров как «авторитарной страны с коррумпированным руководством» (европейцам лучше бы вспомнить Жана Монне Коньячного). Эта Европа удивляет нас своими двойными стандартами и пристрастными, необъективными и предвзятыми оценками. Такая Европа нам враждебна, и мы должны быть чрезвычайно бдительны в ее отношении – с ней не то что об общих ценностях нельзя говорить, но надо ждать от нее в любой момент подвоха и провокации.

1 января 2010 года исполнится давняя масонская мечта. Призрак Шарлеманя возвращается. Сколько призраков по Европе уже бродило. Каким бы ни оказался этот последний, нам не стоит особенно на него рассчитывать. Это их призрак. У нас иные заботы и иные интересы. Нам надо понять (наконец-то) самих себя - нашу собственную идентичность, наше постоянно ускользающее от рационального анализа национальное «я», наш культурный код, наше собственное место в мире. Но это совершенно иная история.

Александр Дугин, «Однако» № 12  

Материал распечатан с информационно-аналитического портала "Евразия" http://evrazia.org
URL материала: http://evrazia.org/article/1183