Стало известно о смерти в Латвии последнего носителя одного из финно-угорских языков – ливского. Но означает ли это полное исчезновение ливского народа из истории?..

Исчезающие народы становятся для нас по-особому родными. И для души необходимо ощутить кровное родство на прощание – чтобы прежде всего нам оставаться людьми. Как писала Марина Цветаева, «послушайте, меня еще любите за то, что я умру…» Опасно опоздать полюбить народы и людей – на прощание. И мне кажется, для нас было бы большим духовным упущением – не узнать о народе по имени «ливы».

Меня однажды поразила древняя традиция ливов – хоронить старые лодки на специальном кладбище. Узнав об этом, я уже не сомневался: я обрел народ, о котором раньше не знал, но который родствен моей душе, дорог – трагичной поэтичностью своего бытия. Дело в том, что ливы – самый малочисленный народ на свете.

Как отчаянный крик вослед своим древним (а может, грядущим) духовным родственникам у меня написалось стихотворение «Ливы», помещенное мной в книге «Дорога в Казань»:

Ливы хоронят усопшие лодки – / На кладбище лодок несут. / Только по морю и в мире загробном / Ливы прибудут на Суд.

Ливов на свете так мало осталось – / Господь их к себе торопил. / Конец мирозданья – последний дар Божий – / Для ливов почти наступил.

Народ уходящий в крушении света / Трагедии не узнает. / Всевышний рыдает на кладбище лодок, / А лодочник песню поет.

Тайно Создатель на кладбище лодок / Хоронит поблекший завет. / И если же здесь не кончается море – / Как может закончиться свет?..

Ливы хоронят последние лодки – / На кладбище тихо несут. / По небесам – на земле, как на лодке, – / Отправились ливы на Суд.

И я стал помнить о ливах – как о народе, ставшем трагической метафорой, как о символе. Этот народ стал народом-поэтом, народом-поэзией. О ливах я вспомнил и в своем выступлении на пленарном заседании Форума молодых писателей России в октябре 2002 года: «Подлинной литературе на нашей земле жизненно необходимо знать: о чем тревожно светит луна над Дагестаном; о чем плачет камень, о который споткнулся калмыцкий скакун; как красноречиво молчит былинка о русском одиночестве на белом свете; счастливыми слезами какого языческого бога является ручей в древнем краю вепсов; что поют о бунтующем море последние ливы на кладбище лодок, когда о судьбе самих исчезающих ливов плачет Господь? И не против Бога ли бунтует море – за то, он не уберег его ливов?..»

Не упустил ливов из провидческого поля зрения и поэт «этносферы» планеты Земля Лев Гумилев: «Ливы – финно-угорское племя, жившее на берегах Рижского залива и Чудского озера; частью истреблено ливонскими рыцарями в 13 веке, частью слилось с латышами…» Гумилев знал о том, что у народа с поэтическим прошлым не может не быть великого будущего, если даже оно воплотится в поэме, вписанной в сердца совсем других народов…

В 1993 году ливы были в Саранске на Третьем Международном финно-угорском фольклорном фестивале, проникновенно пели свои песни, показывали свои танцы. В мордовском селе ливы тогда показали и один из самых сакральных своих танцев, в котором хранилось национальное таинство взаимоотношений юноши и девушки, любящих друг друга. Этот танец ливы танцуют только в своем селе и показывают его только соплеменникам. Но, судя по всему, в мордовском селе ливы почувствовали себя как дома, потому что и мордва показали им свои самые сокровенные танцы. И добрые национальные тайны тогда породнились под июньским солнцем, укрепились, будто подставили друг другу плечо, стали опорой друг друга в духовном сохранении народов.

Для того, чтобы не исчезнуть, не потеряться в мире, важно находить на земле тех, с кем можно без стеснения поделиться сокровенными духовными ценностями, кому можно довериться в тяжелом, но радостном пути духовного самосохранения. И кому, более выносливому в истории, можно доверить самые дорогие национальные сокровища духа, чтобы тот пронес их через будущие столетия, когда самому тебе история уже не отмерила сил для долгой дороги.

А ливы отныне самый близкий народ каждому из существующих на планете Земля народов. Потому все мы, каким бы большим или маленьким народам ни принадлежали, должны дорожить ливами – как общечеловеческим сокровищем, как даром Божьим, как проникновенной песней.

Я не слышал песен ливов тогда, но сейчас, из прошлого, до моего сердца доносится пение ливов, и мне слышится не надрыв, не отчаяние и плач, а бесконечная, как океан, любовь к каждому мгновению жизни. Хотя уже тогда «чистокровных» ливов на Земном шаре оставалось всего лишь 12 человек. Во всяком случае, когда президент особо охраняемой государством историко-культурной территории «Берег ливов» Эдгар Силис начал собирать свой исчезающий народ, он насчитал всего двенадцать ливов, владеющих ливским языком! В 1995 году их осталось лишь десять человек, а в 2001 году на родном языке могли говорить только шесть ливов. Хотя ливами себя признавали больше людей.

Народ всегда собирается только возле поистине народного человека, от которого больших свершений требует сама эпоха! Иногда необходимым бывает собирание народа. И сегодня на «Берегу ливов» уже больше людей, вспомнивших родство свое, чем десять лет назад…

Восхищает мужество этих практически нескольких человек – оставаться ливами, сохранять себя народом до последнего человека. «Лив, ты – маленькая звезда, тебе нужно светить, иначе нельзя!» – так поют ливские дети в летнем лагере на берегу моря. Когда есть звездное небо не только над головой, но и в сердце, исчезнуть из мировой культуры невозможно. Потому что и остаться в мировой культуре возможно – лишь придя в нее одновременно и от земли, и от неба.

Сегодня этот крохотный, почти исчезнувший народ обрел общечеловеческое значение – рождая в сердце особенную любовь к себе, ливы увеличивают «количество» любви на свете, улучшают тем самым все человечество. Рождая любовь, как и поэзию, и целый народ, и отдельный человек непременно обретают общечеловеческое значение.

Вот почему нам необходимо знать о ливах. И вот почему несколько лет назад я считал необходимым рассказать в печати о лесной деревушке Арга в Ельниковском районе Мордовии, где без электричества и радио доживали свой век две старые женщины. Доживали – жалуясь порой только на то, что у них прохудились резиновые сапоги, и что зимы в этих местах слишком свирепы…

А еще эти две старушки боялись волков, которые не раз приходили к их дому. И старушкам удавалось отпугивать зверей одним верным способом – громко стуча палкой по дну пустого ведра. Волки уходили, услышав отчаянный стук. Только до глухого мира, оставившего их чуть ли не на съедение зверям, старушки так и не достучались. Когда я вспоминаю деревню Арга, она кажется мне каким-то особым миром, а две ее жительницы – каким-то особенным, ни на кого не похожим народом, тихо исчезнувшим так, как сегодня исчезают ливы, оставившим на память о себе лишь громкий стук по донышку пустого ведра, который никто на свете не слышал, кроме волков.

Но этот стук помнит земля! Она, единственная, все помнит и все слышит. Так и земля на кладбище для старых лодок, «похороненных» ливами, скорее всего, не будет помнить ни о религии этого народа, ни о его литературе, но – не забудет о добрых, тревожных сердцах людей, живших когда-то под здешними небесами. Только о добрых сердцах помнит и земля на месте разрушенных храмов, а не о том, что было написано в священных книгах, которые не смогли усовершенствовать отчаянно несовершенный мир.

Земля запоминает и поэзию. Потому важно, что оставит уходящий народ – поэзии, которая останется и после нас. Добро или зло? Любовь или ненависть? А если добро, то – истинное ли добро, если любовь, то – истинную ли любовь, потому что человечество за тысячелетия существования на земле хорошо овладело даром имитации, мастерством подделки. Любовь или ненависть – вот что важнее стихов, важнее философии и важнее религии. Поэзии не нужна философия и не нужны нравоучения, поэзии нужна неподдельная доброта, ее оригинал, ее неповторимость. Потому важно: что люди, уходя, оставят самой поэзии, которая сохранит народ в истории, а более всего – возле сердца Всевышнего!

Говоря о поэзии, я сейчас не обязательно имею в виду стихи и стихотворцев. Я более всего имею в виду неожиданное открытие мира любым из людей, неповторимо увидевших былинку на ветру, росинку под солнцем, дерево в бурю, или небывало ощутивших однажды под звездным небом, что какая-то из звезд берет свет из вашего сердца – погаснет ли эта звезда завтра или будет светить вечно?..

Я хочу, чтобы мы помнили о ливах – как помним о великой книге, о прекрасной песне, о проникновенном поэте, о святом старце или о бунтаре-заступнике обездоленных. И я хочу, чтобы какой-нибудь художник нарисовал ливов, создал их портрет из вселенских красок. Чтобы, заглянув в будущее, он из грядущего небытия и хаоса извлекал до боли узнаваемые очертания этого народа. И чтобы в озаренных ливах на этой картине ближайших родственников по богобоязненности и «земляков» по Вселенной узнавали – и мордва, и татары, и русские…

Несомненно, ливы сегодня – и есть богоизбранный народ! Говоря о ливах, мы уже не можем не иметь в виду все существующие на земле народы, не можем не думать о том, что и миллиардный народ может оказаться песчинкой, если возгордится, и горсточка из двенадцати человек – великим народом, если будет смиренно сохранять себя до последнего человека. Ливы сегодня особенны тем, что вместе с каждым из остающихся на земле народов воспроизводят новое ощущение неизбежной конечности земного пути и обязательной бесконечности пути духовного…

Перед вечностью равны все – и ливы, которых осталось двенадцать человек, и китайцы, которых – полтора миллиарда. Но у ливов, единственных на земле, сегодня есть дар чудесной возможности – сохранить себя вопреки формальной логике истории, предотвратить национальную катастрофу, дав тем самым вселенский исторический урок всем народам на планете. У ливов, единственных на свете, есть возможность научить мир сохранять себя, научить человечество – не исчезать! Тем более, сегодня любой народ на земле – в какой-то мере ливы…

И даже не «чистокровные» ливы сегодня участвуют в возрождении народа – через фольклористику, публицистику, законотворчество, просвещение. Так человечество спасает себя, расширяет свои общечеловеческие горизонты. Человечество лечит себя, искренне врачуя этническую боль исчезающего народа, а может, лечит себя его болью – как горьким лекарством. Ливы не по «крови», а по духу – такое племя собирается вокруг имени «ливы», вокруг символа «ливы»…

Почти случившаяся этническая трагедия, как ни парадоксально, дает ливам счастливую возможность начать творение этноса – исторически осознанное, рукотворное, целеустремленное. В новом тысячелетии, информационно усовершенствованном, участь ливов ожидает многие народы. Но то же информационное тысячелетие дает всем народам возможность исторически рукотворного сохранения этноса – в культуре. Сегодня проводятся традиционные ливские праздники, изучается язык, издается газета, действует долгосрочная государственная программа «Ливы Латвии». И эта культура, одним только своим существованием влияя на духовное состояние человечества, следовательно, на воспроизводство мировой культуры, – не исчезнет никогда. Светящееся существование народа под небесами – уже само по себе общечеловеческая культура…

Нынешний век, технологически жестокий к культурам «малых народов» (не только ливов), из недруга может превратиться в союзника по сохранению народа. Вопрос в другом: будет ли народ коротать свой исторический срок, беспрестанно сокрушаясь по поводу своего скорого исчезновения, или же будет изо всех сил создавать культуру, творить ее в содружестве, а не в бесперспективном споре с информационным веком.

Но спасительная культура невозможна без соответствующего качества духа человеческого в нас. Трудно создавать животворящую культуру, например, беспринципно бегая из одной политической партии в другую. Трудно создавать культуру, если участвуешь в уничтожении соплеменников и соотечественников – через репрессии, в воинственном отвержении исторических ценностей – через революции, в беспощадном убиении собственного духа – через предательства и в убиении общенационального духа – через отвержение народных поэтов, хотя только возле них и может народ сохранять себя…

Ливы нужны нам всем! Это – народ-завещание, народ-назидание! На своих последних лодках ливы всех нас увозят от берега узконационального эгоизма на спасительный берег общечеловечности, о котором неизменно мечтают лучшие умы, называя этот берег каждый по-своему. Например, философ и литературовед Андрей Гагаев, живущий в Мордовии, называет этот берег Евразийством, с любовью цитируя при этом стихи общечеловеческих поэтов…

Ливы на последних лодках увозят нас в грядущее. Как волнуется океан! Но это – пророческие лодки, живые лодки. И когда прорастают деревья через усопшие лодки, нет сомнения: в этом месте находились сердца натруженных лодок…

Мастерит ли уже сегодня самую последнюю лодку умелец-лив? Напевает ли при этом тихую песню Николая Рубцова, если даже не слышал ее никогда: «Буду поливать цветы, думать о своей судьбе, буду до ночной звезды лодку мастерить себе»? Мастерит ли и каждый из нас возле лива – свою лодку, чтобы переплыть бездну исторического небытия? И что есть для народа такая лодка? Не поэзия ли эта лодка, потому что ею, плывущей к берегу истины, правит тот, кто сам сотворил миры и народы? Не культура ли наша – эта лодка?..

Ливам не нужна наша жалость. Если и можно о чем-то немного сожалеть, так это лишь о том, что нет мастера Эрнеста Хемингуэя, чтобы в пронзительной, всемирной повести описать выход последнего лива-рыбака в море, непременно бунтующее против Бога «за то, что он не уберег его ливов…»