Социальная и религиозная ситуация в Адыгее говорит о том, что в отличие от остальных республик Северного Кавказа обострение «исламского фактора» здесь не предвидится
За последнее десятилетие религиозная, а вместе с ней и духовная ситуация в России существенно изменились. В отношении религиозных конфессий власть демонстрирует покровительство, благожелательность и добродушие. На телеэкранах, в церквях и мечетях можно видеть мизансцены, когда различного рода руководители и начальники обнимаются и целуются со священнослужителями. У некоторых наблюдателей даже стали возникать опасения, что религии могут пострадать от удушающих объятий власти.
Подавляющее число опрошенных считает, что в Адыгее взаимоотношения между исламом и православным христианством хорошие и удовлетворительные.
Однако все это - лишь формальная сторона интересовавшего нас вопроса. Гораздо более важным и необходимым представляется выявить реальную степень религиозности людей, влияние религии на общественное сознание и социальное поведение, на этнокультурную эволюцию, попытаться разобраться в т. н. «исламском факторе» - его месте и роли в современных региональных общественно-политических процессах.
Именно с этой целью, в частности, и было проведено социологическое исследование «Состояние и перспективы ислама в Адыгее». Первая тенденция, которую удалось выявить в его ходе, заключается в следующем: в Адыгее на сегодняшний день тотальной исламизации не происходит. Лишь 35 % от числа опрошенных недвусмысленно заявили о том, что они «являются приверженцами ислама». Однако, выполняют предписания ислама всего лишь 10 % опрошенных.
Таким образом, можно констатировать довольно часто встречающийся парадокс: люди считают себя приверженцами той или иной веры, но при этом находятся как бы «вне» этой веры: не соблюдают строго предписанных культовых норм поведения, плохо знают или совсем не знают вероучение и т. п. Этот парадокс был образно обозначен известной венгерской ученой, доктором философии Евой Анчел как «религиозный атеизм». Как пишет один из наиболее авторитетных специалистов США по религиозной ситуации в СНГ Кент Хилл, «... утверждение "я верю в Бога" скорее следует понимать как форму отвержения атеизма, нежели как признание в осознанной глубокой вере».
С другой стороны, практика показывает, что с социальной точки зрения самоидентификации «приверженец ислама» достаточно для быстрой включаемости индивидов в социально-мобилизационные процессы.
Выявленная же неудовлетворенность подавляющего большинства опрошенных уровнем образованности духовенства позволяет предполагать, что появление духовных лидеров с имиджем «высокообразованных» способно изменить ориентации верующих и людей, причисляющих себя к таковым.
При этом подавляющее число опрошенных считает, что в Адыгее взаимоотношения между исламом и православным христианством хорошие и удовлетворительные. Это говорит о том, что в республике практически отсутствует межконфессиональная напряженность.
Неопределенность некоторых внешних и внутренних факторов не исключает возможности значительного расширения влияния ислама на общественно-политическую жизнь в Адыгее.
Исследование позволило еще раз подтвердить сделанные нами ранее выводы о том, что у адыгов в большей степени актуализирована этническая идентичность (в основном, на традиционно-культурной основе или ее «вторичных», превращенных формах), чем религиозная: лишь 6% опрошенных считает, что ислам важнее традиционной культуры.
Перспективы ислама в республике будут зависеть и от внутренних российских факторов. В их числе можно выделить три главных: «фактор Кавказа», «адыгский фактор» и «российский фактор».
«Кавказский фактор», т. е., исламское влияние неадыгских народов Северного Кавказа на адыгов республики вряд ли сможет быть большим - исторические факты свидетельствуют о низкой эффективности миссионерской проповеди из Дагестана или других регионов Северного Кавказа в Кабарде. На северо-западном Кавказе, включая территорию современной Адыгеи, эффективность собственно северокавказского миссионерства также была невысокой.
«Адыгский фактор», т. е. влияние на религиозную ситуацию в республике других адыгских народностей, а также представителей адыгской диаспоры, переселившихся на Северный Кавказ, вероятнее всего, не способен существенно катализировать «исламизацию» Адыгеи. Большинство адыгов в Кабарде (кабардинцев) и Карачаево-Черкесии (черкесов) примерно в такой же степени далеки от ортодоксального ислама, как и в Адыгее. Относительно немногочисленные представители адыгской диаспоры, переселившиеся в Россию, скорее всего, попытаются адаптироваться к российским вполне светским реалиям, чем воспроизводить на «неудобренной» почве какой-либо «исламский порядок».
«Российский фактор», т. е., влияние предстоящих российских событий на состояние и перспективы ислама в Адыгее, прогнозируется с трудом. Однако можно смело утверждать, что доверие к государству будет способствовать становлению единой гражданско-политической общности, а не множества общностей, идентифицирующих себя исключительно по религиозному признаку.
Таким образом, неопределенность («непредсказуемость») некоторых внешних и внутренних факторов не исключает возможности значительного расширения влияния ислама на общественно-политическую жизнь в Адыгее.
В итоге, можно резюмировать, что в ближайшее время адыги вряд ли станут «настоящими мусульманами».